Медведкин подробно расспросил лейтенанта о родителях, об учебе в университете, о боях в Севастополе, знает ли немецкий язык. На каждый вопрос Глушецкий давал обстоятельный ответ.
— Добро, добро, — поощрительно и с какой-то неуловимой усмешкой приговаривал Медведкин.
Когда лейтенант рассказал о себе все, начальник разведки спросил:
— Как ваше здоровье? Отдохнуть после госпиталя врачи не советовали?
Глушецкий невольно покраснел и опустил глаза. Вот сейчас и сказать о том, что отдохнуть не мешало бы. И начальник разведки не осудил бы, пожалуй.
— На здоровье не жалуюсь, — с невольным вздохом выговорил Глушецкий и поднял глаза.
Начальник заметил его смущение и резко сказал:
— Говорите откровенно. В разведке работа тяжелая, и с неокрепшим здоровьем я не рекомендовал бы…
— Я здоров, — уже твердо заявил Глушецкий.
— А почему вздохнули и смутились, когда спросил?
— Просто так.
— Гм… Просто так, говорите. Ну что ж…
После почти часового разговора начальник разведки ничего не сказал о назначении на должность, лишь приказал явиться на следующий день к двенадцати часам.
«По-видимому, я не произвел на него впечатления», — думал Глушецкий, возвращаясь в общежитие.
В общежитии не оказалось ни одного человека. Походив несколько минут по комнате, пересчитав количество коек и тумбочек, Глушецкий сел на стул и закурил. Он не знал, чем ему заняться. Посидев некоторое время без движения, он достал из полевой сумки тетрадь, вырвал лист, написал на нем: «Здравствуй, Галинка!», но тотчас же свернул лист и сунул обратно в сумку. «Писать-то не о чем», — с огорчением подумал он.
Глушецкий встал и вышел на крыльцо.
Наступил вечер. Солнце опустилось за море. С гор потянуло прохладой. Глушецкий сел на крыльцо и стал слушать, как попискивали на деревьях птицы, готовясь ко сну. Постепенно птичьи голоса стали затихать, наступила тишина.
Утром он проснулся с твердой решимостью пойти к начальнику разведки с заявлением, чтобы быстрее отправлял его на фронт.
На этот раз встреча была более теплой. Начальник вышел из-за стола, поздоровался за руку, усадил на диван. В его прозрачных глазах светилось веселое добродушие.
— Как самочувствие? — спросил он, садясь рядом.
— Неважное, товарищ капитан второго ранга.
У того удивленно поднялись темные брови.
— Почему?
— Жизнь в резерве не для меня. Пришел доложить вам об этом.
Начальник разведки прищурил глаза, отчего они стали лукаво-колючими, и понятливо кивнул головой.
— Я ожидал от вас такое заявление, — сказал он. — Сидите, сидите, не вскакивайте. Разговор будет важным.
Подойдя к столу, Медведкин скрутил цигарку из махорки, а Глушецкому предложил папиросу. С минуту он молча пускал изо рта дым. Потом положил окурок в пепельницу и стал прохаживаться по комнате. Остановившись около лейтенанта, сказал:
— Мы навели о вас справки. Отзывы отличные. Хорошо и то, что знаете немецкий язык. Вы где его изучали?
— В университете.
— Одним словом, ваша кандидатура подходящая.
— Для какого дела? — невольно вырвалось у Глушецкого.
— Разведчик должен быть терпеливым, — спокойно и чуть насмешливо произнес Медведкин, и в его прозрачных глазах опять сверкнули веселые искры.
— Прошу прощения, — смутился Глушецкий.
Медведкин сел и в задумчивости посмотрел на лейтенанта, словно раздумывая о чем-то. С минуту он молчал, потом сказал:
— На всех фронтах противник остановлен. Фашисты дошли до Волги, но в Сталинграде натолкнулись на такое сопротивление, что стали топтаться на месте. Здесь, на Кавказе, противник также остановлен. Наша задача накапливать свои силы и не давать этого делать врагу. Сейчас, когда фашисты перешли к обороне, мы должны постоянно их тревожить, не давать им ни одного спокойного дня, ни одного часа. В каждой части сейчас создаются истребительные отряды. Эти отряды проникают в тылы противника, делают засады и бьют захватчиков. Большинство отрядов — комсомольские. В них записываются добровольцы.
Глушецкий начинал понимать, куда клонит начальник. Медведкин увидел по выражению лица лейтенанта, что тот догадался, в чем дело, и заговорил конкретнее:
— Такой небольшой отряд имеется и при моем отделе. На днях, во время бомбежки в Туапсе, был тяжело ранен командир отряда лейтенант Островой. Это получилось совсем некстати! Отряд есть, а командира нет. Думаю поручить командование отрядом вам.
— Я согласен! — загораясь, воскликнул Глушецкий и вскочил с дивана.
Начальник опять усадил его.
— В отряде всего двадцать человек. Но эти двадцать стоят доброй сотни. Большинство моряки, боевой опыт имеет каждый. Подбирал их сам.
— Почти взвод.
— А теперь пойдемте к разведчикам, — сказал Медведкин. — Сумейте добиться их уважения. Своего прежнего командира они любили.
Медведкин снял жилет, потер пальцами виски.
— Замучила проклятая малярия, — заметил он, морща лицо.
По дороге Медведкин стал рассказывать о людях отряда.
— Сейчас группой временно командует помощник командира, боевой моряк, участник боев на Карельском перешейке и в Севастополе, главстаршина Семененко.
— Семененко! — с радостным изумлением воскликнул Глушецкий. — У меня был помощником командира взвода!
— Стало быть, знаете…
— Отлично знаю. — И вдруг усомнился: — А может, не тот, мало ли однофамильцев.
— Сейчас убедимся.
Они подошли к большому сараю, покрытому черепицей. В мирное время здесь, по-видимому, был гараж для автобусов. Из открытой настежь двери донесся басовитый голос:
— Оружие без уходу — что кинь без овса. Треба и трофейное драить…
По лицу Глушецкого расплылась улыбка:
— Он! Павло…
Глава третья
Глядя на улыбающееся обветренное лицо Семененко, на котором радостно блестели серые, чуть навыкате, глаза, Глушецкий думал о том, какие бывают удивительные встречи. Недаром говорится, что гора с горой не сходятся, а человек с человеком обязательно встретятся. В госпитале он не раз вспоминал главстаршину, но не предполагал, что может когда-либо встретиться с ним. И вот, придя в отряд, он встречает не только Семененко, но и Гучкова, и Кондратюка.
— Рассказывай, — нетерпеливо сказал Глушецкий после того, как Медведкин представил его отряду и пошел, оставив лейтенанта вдвоем с Семененко. — Каким чудом вы все трое оказались вместе?
Не менее лейтенанта обрадованный встречей, главстаршина плутовато усмехнулся и произнес:
— Чудес нема, товарищ лейтенант. События развивались так, что все к нашей встрече шло.
— Как тебе удалось выбраться из Крыма?
— На рыбачьей лодке с парусом.
Семененко рассказал, что его группа благополучно прошла в золотую долину и углубилась в горы. Дошли до Ай-Петри, но партизан не нашли. Несколько раз пришлось столкнуться с гитлеровскими отрядами, брошенными на борьбу с партизанами.
В этих столкновениях погибли четыре моряка. Светлана уговорила остальных пробраться в Ялту к ее тетке. В городе они жили трое суток. Тетка Светланы познакомила моряков с одним рыбаком, который сказал, что за Никитским ботаническим садом запрятана рыбачья лодка с парусом, на которой можно выйти в открытое море. Моряки разыскали ее, сделали запас воды и продуктов и темной ночью отплыли от крымского берега. Сначала шли на веслах, потом подняли парус. Светлана осталась у тетки в Ялте. Восемь суток блуждала лодка по морю. У моряков не было компаса, ориентировались по звездам и солнцу. На пятые сутки у них кончились вода и продукты. На шестые сутки лодку заметил фашистский самолет. Моряки успели опустить парус и лечь на дно лодки. Однако самолет все же снизился и дал по лодке очередь из пулемета. Один матрос был убит, один ранен в ногу. Пробоины в лодке заделали, убитого опустили в море. На девятые сутки сторожевой катер, находящийся в дозоре невдалеке от Туапсе, заметил лодку под парусом и подошел к ней. Утром катер со спасенными пришел в Туапсе. Когда Семененко и его товарищи сходили с катера на пирс, его увидел начальник разведки капитан второго ранга Медведкин. Начальник разведки знал Семененко еще по боям на Карельском перешейке. Двух моряков отправили в госпиталь, а Семененко взял с собой Медведкин.
— Вот и все, — заключил Семененко, закуривая.
— А Гучков и Кондратюк как оказались здесь?
— Совсем просто. Поехали мы с лейтенантом Островым в полуэкипаж подбирать хлопцев в отряд. Там их и встретили. Уговорил лейтенанта взять.
— Действительно, все очень просто, — рассмеялся Глушецкий.
Они сидели на берегу. Волны мягко наползали на песчаную полосу, отделяющую море от обрывистого берега, обмывали отшлифованные камни и снова пятились в море. Кругом было тихо. Лишь из-за сарая, где жили разведчики, слышалась грустная песенка про матроса, тоскующего по далекой невесте. Голос у певца был глуховатый, но приятный.
