Через несколько минут они сидели в кают-компании. Пришел лейтенант Владимир Школьников. Он был худощав, с загорелым продолговатым лицом, четко обрисованным подбородком и красивым, с небольшой горбинкой, носом. Светлые волосы гладко зачесаны назад. Его красивое лицо портили мутно-серые глаза, в которых было какое-то неуловимое выражение не то жестокости, не то недоверия, и тонко сжатые губы, которые редко улыбались. Школьников имел властный и самолюбивый характер. В начале войны он заявил друзьям, что поставил перед собой задачу получить звание Героя Советского Союза. Воевал он превосходно, его корабль не раз отмечал командующий флотом за выполнение рискованных операций. На его счету было шесть сбитых самолетов, два потопленных торпедных катера, несколько налетов на вражеские порты. Любил он действовать в одиночку.
Школьников протянул Новосельцеву руку:
— Заштопали, значит. Свой корабль принял?
— Свой.
— Это хорошо.
Крутов разлил вино по стаканам и, подняв свой, провозгласил:
— За возвращение в морскую семью!
Все трое выпили до дна и закусили грушами.
— Что же вы, черти, мало писали мне? — укорил друзей Новосельцев. — Знаете же, какая там смертная скука.
— Виноваты, Виктор, — согласился Крутов. — Загоняли нас, брат, по дозорам и в конвои. Дыхнуть некогда. Кстати сказать, недели три тому назад я был в сочинском порту.
— И не зашел ко мне! Безбожник ты, Иван!
— Виноват, Виктор, бей по шее, — и Крутов покорно наклонил голову. — Но только скажу, что в моем распоряжении был всего один час, а я знал только номер почтового ящика. Как по этому номеру искать?
— К коменданту следовало обратиться, — заметил Школьников.
— Да вот же! Сообразил я об этом, когда уже в море вышли.
Новосельцев обратился к Школьникову:
— А что, Володя, так и не заработал Золотую Звезду?
Школьников поморщился и пожал плечами:
— Обстановка не подходящая…
— Но надежду не теряешь?
— Как солдат, стремящийся стать генералом. — На тонких губах Школьникова появилась легкая усмешка.
— Надежды юношей питают, отраду старцам подают, — рассмеялся Крутов. — Трудно выделиться среди моряков. Давайте выпьем за золотые звезды, которые зовут нас к подвигам.
Новосельцев обвел друзей горящим взором и воскликнул:
— Ах, друзья! Знали бы вы, как я по вас соскучился! Якорь мне в глотку, если вру, я так расчувствовался, когда увидел свой корабль!.. Морская семья! Не для красного словца так сказано…
— А у нас теперь, Виктор, даже своя береговая база есть. Наш дивизион как самостоятельная часть действует. Солидно? — Крутов напустил на лицо важность. — Собственное, так сказать, тыловое обеспечение имеем.
— И во главе базы сверхсолидного командира, — вставил Школьников. — Не знаком с ним?
— Нет.
— Капитан Уздяков. Весом на сто килограммов. А апломбу — на тысячу…
Вахтенный матрос постучал в дверь кают-компании и доложил:
— Капитан Уздяков на борту корабля.
Крутов округлил глаза и недовольно поморщился.
— Легок на помине…
— Чует, где выпивают, — усмехнулся Школьников.
Новосельцев не успел спросить их, почему они такого нелестного мнения о командире базы, как в кают-компанию боком втиснулся высокий капитан с широченными плечами. Лицо у него было квадратное, с массивной нижней челюстью. Небольшие светлые глаза и узенькие реденькие бровки казались непропорционально малыми по сравнению с толстым носом и большими губами. Люди с такой внешностью не забываются даже после мимолетной встречи, и Новосельцев сразу узнал его, но не мог вспомнить, при каких обстоятельствах познакомился с ним.
Мощная фигура капитана, казалось, заполнила всю небольшую кают-компанию, и всем вдруг стало тесно.
Уздяков поздоровался с покровительственными нотками в голосе и подал каждому толстую руку. Здороваясь с Новосельцевым, он склонил набок голову и произнес с некоторым удивлением:
— А мы как будто знакомы с вами. Дай бог память, сейчас припомню.
Он наморщил лоб и приподнял узенькие белесые брови. От этого и без того маленькие глаза совсем сузились.
— Припомнил, — и снисходительно улыбнулся. — Однажды на Приморском бульваре нас познакомила девушка. Ее звали Таней.
— Точно, — подтвердил Новосельцев, сразу вспоминая далекий летний вечер в Севастополе, когда он с Таней сидел на скамейке.
К ним подошел старший лейтенант с молодой женщиной, державшей его под руку. Таня познакомила их, и они с полчаса гуляли вместе. А когда Уздяков с женой распростились с ними, Таня сказала, что Уздяков большой оригинал, увлекается древней философией, у него вся квартира заставлена шкафами со старинными книгами.
Уздяков сел, покосился одним глазом на опустошенную бутылку и повернулся к Новосельцеву с вопросом:
— А где, позвольте спросить, сейчас Таня?
— На фронте. Снайпер, — коротко ответил Новосельцев.
— Ого! — толстые губы Уздякова вытянулись в трубочку. — Уж не про нее ли это недавно писали во флотской газете? А я подумал, что однофамилица. Героиня, значит. Вы не успели жениться?
— Не успели. Война помешала.
— А теперь? Впрочем, вопрос лишний.
Школьников хмуро поглядывал на Уздякова, постукивая пальцами по столу. Притушив папиросу, он поднялся и вышел. Через минуту лейтенант вернулся и безразличным тоном произнес:
— На сигнальной мачте «твердо». Значит, жди с минуты на минуту самолеты.
Уздяков кинул на него встревоженный взгляд и заторопился:
— Эх, и поговорить времени нет. Дела, дела… Впрочем, еще увидимся не раз.
Последнюю фразу командир базы договорил уже за дверью. Когда он прытко поднялся по трапу на палубу, Школьников и Крутов переглянулись и рассмеялись.
— Почему смех? — удивился Новосельцев.
— Наш мощный капитан, мягко выражаясь, побаивается бомбежки. Теперь он надолго засел в подвале, — пояснил Крутов.
— Неужели такой трусливый?
— Он не называет это трусостью. По его мнению, нечего бравировать своей смелостью, когда налетают самолеты, а надо быстро спешить в укрытие.
— У него на словах все правильно, — с неожиданной злостью сказал Крутов. — А ну его. Выпроводили деликатно — и хватит о нем говорить.
— А самолеты?
— Владимир их выдумал, — кивнул Крутов в сторону Школьникова. — Только так и спасаемся от него и от его длинных речей.
Он сбегал в каюту и принес гитару.
— Твоя, — протянул он Новосельцеву. — Сохранил в целости и сохранности.
— Спасибо, — проговорил Новосельцев, прижимая гитару. — Старая подружка, еще в училище купил.
— Морскую застольную песню знаешь? Впрочем, откуда тебе знать, она недавно появилась. Хочешь, спою?
— Спой.
Крутов взял у него гитару и под ее аккомпанемент запел:
В дни праздничной встречи, за дружной беседойСошлись моряки за столом.Мы выпьем сегодня за нашу победуИ выпьем и снова нальем…
Новосельцев сдержанно похвалил песню, но не удержался от замечания:
— В песнях все о победах поем, а где они? Севастополь оставили, Новороссийск — тоже. Что-то мне не нравится, друзья, как мы воюем. Ума не приложу, как могли так быстро сдать Новороссийск.
— Кутерьма там получилась, — сказал Школьников. — За него можно было драться. Местность там подходящая. Кто-то, похоже, завалил все дело.
— Кто знает, — проговорил Крутов, кладя гитару на диван. — У немцев были превосходящие силы. Морская пехота дралась там здорово. Батальон морской пехоты гитлеровцы прижали к берегу. Четверо суток моряки отбивались от танков, но так и не отдали клочка земли, за который зацепились. На четвертые сутки ночью мы сняли их с берега. Они оставили на берегу пустой ящик, на котором написали на память фашистам: «Мы еще вернемся! Черноморцы!» Вот как дрались! По-севастопольски!
— У меня мать осталась там, — вздохнул Новосельцев.
— А может, успела эвакуироваться?
— Кто знает, — Новосельцев тряхнул головой. — Когда же вперед, друзья? Что слышно?
Оба лейтенанта пожали плечами.
— Оборона сейчас плотная, — заметил Крутов. — Едва ли немцы прорвут ее. Будем, видимо, изматывать их в обороне.
Друзья говорили бы допоздна, если бы не пришел вестовой и не потребовал Школьникова к командиру дивизиона.
Новосельцев взял гитару под мышку и пошел на свой корабль.
3
На другой день Новосельцев доложил командиру дивизиона о готовности корабля выйти в море.
— Пойдешь в дозор, — сказал Корягин, не поднимая полузакрытых глаз. — Нужные распоряжения даст начальник штаба. К вечеру, возможно, прибудет помощник.
Выйдя из штаба, Новосельцев решил сходить к Уздякову.
