новому могло сопровождаться не только отсутствием поддержки, но и осуждением, навязыванием чувства вины, запугиванием. И тогда, уходя в собственное плавание, кроме тревоги перед будущим ребенок был вынужден испытывать еще и тревогу из-за отвержения семьи, вину за то, что он заставляет родных волноваться или оставляет их, страх не выжить, поскольку за ослушание он будет наказан – лишен поддержки системы и оставлен в одиночестве.
Нужно помнить, что нормальная сепарация не подразумевает, что ребенок уходит из родительской семьи не оглядываясь и больше никогда не получает помощи и поддержки. В норме это постепенное взросление, наращивание способности опираться на себя и уверенность в том, что всегда есть близкие, которые подставят плечо. В конце концов, нет никакой доблести и душевного здоровья в том, чтобы резко стать абсолютно независимым и всегда рассчитывать только на себя.
Но при осложненной сепарации ребенок может получить послание: «имей в виду, или ты с нами, или справляешься сам и на нас не рассчитывай». То есть сепарация переживается как наказание за непослушание – «раз ты такой умный, то давай сам». Разумеется, в этом случае у любого человека, даже у самого уверенного, уровень тревоги будет значительно выше. К тому же может закрепиться убеждение, что любое стремление к самостоятельности или чему-то новому – это нечто плохое, чего нужно стыдиться.
Пожалуй, самый сложный тип осложненной сепарации – это посыл «уходя в свою жизнь, ты убиваешь». Этим часто грешат некоторые слиятельные матери. Поскольку такая мать считает, что она с ребенком составляет единое психическое целое, то покидая семью, ребенок разрушает это целое, то есть убивает ее. Уйти в свою жизнь, заплатив такую цену – став пусть даже символическим убийцей (а некоторые матери совсем не символически разыгрывают серьезную болезнь или угрозу своей жизни при попытке сына, например, жениться или уехать в другой город), становится почти невозможно.
Даже если такой взрослый ребенок все же решается на подобный рывок, то в терапии мы потом можем замечать очень высокий уровень тревоги, который будет сопровождать почти любое его сильное желание – как будто оно способно убить. Такой клиент может испытывать постоянную фоновую тревогу не только из-за страха не справиться в будущем, но и из-за ожидания того, что от его желаний и действий непременно кто-то серьезно пострадает.
Несколько историй клиентов в моей практике были связаны с тем, что осложненная сепарация в старшем подростковом возрасте позже выливалась в страшные скандалы или огромные трудности при разводах (невозможность развестись при очевидно развалившемся браке, оставляемые партнеры буквально сходили с ума, ложились в больницу или угрожали суицидом), смене работы (шантаж, манипуляции, угрозы, преследования) или попытках эмиграции (от невозможности выехать из страны, болезней, сложных обстоятельств отъезда до невозможности получить новый статус в стране эмиграции). Такие клиенты часто испытывали тревогу при риске, незначительном ощущении или даже просто фантазиях о том, что кто-то пытается их захватить, удержать, не пустить, отнять их свободу действовать. При этом когда они эту свободу все-таки обретали, она также генерировала их тревогу.
При нормальной сепарации человек уходит с благодарностью за то, что ему дали родители, партнерство, организация или страна, и уносит в свою новую жизнь то, что он от них получил, приумножая полученное. Его успехи готовы обсуждать, им радуются и гордятся, в него верят, ему готовы помочь и посочувствовать, если в этом будет необходимость. Сепарация в этом случае не подразумевает обрыв связи. Эта связь просто превращается во взаимодействие между взрослыми и более отдельными людьми, каждый из которых строит свою жизнь так, как считает нужным.
При осложненной сепарации он уходит со страхом потери или полного обрыва связи с семьей, необходимостью тратить значительно больше сил на преодоление и проживание сильных чувств, с неосознаваемой потребностью чем-то заплатить за свою новую жизнь, сильной виной, если жизнь складывается благополучно, или внутренним запретом на это благополучие. Реализуется посыл семьи: «Без нас ты никто, и никакой хорошей жизни у тебя не будет». И, конечно, в таком случае человек тревожится о том, имеет ли он вообще право хотеть, начинать, действовать, быть хозяином, распоряжаться и выстраивать свою жизнь так, как считает нужным, ведь семья ему столько дала. Ему кажется, что семья давала что-то лишь для того, чтобы он вернул это ей ответным служением, а не для того, чтобы он вложил полученное в строительство своей жизни и будущего своих детей.
Возможные последствия осложненной сепарации – контроль и диктат выросших детей над жизнью стареющих родителей. В период, когда родители начнут зависеть от помощи своих повзрослевших детей, те будут наполнять их жизнь своими тревогами: «Мама, не поднимай, папа, посиди, кушайте то, делайте это…». Как будто никто по-прежнему не может сам разобраться с тем, что ему нужно. В таких семьях домочадцы занимаются по большей части не своими, а чужими делами, благодаря чему у них есть ощущение большого, не отдельного, целого.
Экзистенциальная тревога
Наконец, мы добрались до того вида тревоги, который присущ любому человеку и является неотъемлемым условием нашего существования: ведь жизнь полна сюрпризов, непредсказуема, непознаваема, изменчива и регулярно помещает нас в новые обстоятельства.
Впрочем, это не значит, что эту тревогу все осознают или актуально переживают. Ведь переживание экзистенциальной тревоги – это бремя и роскошь, свойственные лишь взрослой психике. Такая тревога сопровождает столкновение с экзистенциальными данностями: необходимостью совершать выбор и нести за него ответственность, поисками смысла, одиночеством и конечностью. Нам трудно прочувствовать и переживать ее, если мы не выполнили сепарационные задачи. В этом случае мы продолжаем заниматься укреплением своих детских защит и не способны ощущать жизненный вызов, потому что сфокусированы на важных родительских объектах или их проекциях.
Зачем же этот жизненный вызов нужен – не легче ли не чувствовать экзистенциальной тревоги? В жизни ведь и без нее достаточно разных тревог. Не чувствовать, действительно, легче. Более того, другие виды тревоги, как правило, перебивают, затмевают переживание экзистенциальной. Но не встречаться с ней – означает считать свою жизнь простой, постижимой и объяснимой. К чему, между прочим, многие и стремятся, и в чем на самом деле нет ничего плохого. Но даже в этом случае жизнь временами все же сталкивает с тем, с чем никто не планировал сталкиваться.
Разницу между упрощенным пониманием себя и взрослыми представлениями о жизни можно описать, к примеру, сравнивая лужу, что появляется возле дома после сильного дождя, и океан. Лужа не таит в себе многих сюрпризов: она обозрима, неглубока, временна, и при желании мы можем легко ее
