— Кто тебя за язык тянул, а? Дразнить его было обязательно? Юрик парень заводной, такому что в голову втемяшится, то уж насмерть. Нет бы улыбнуться ласково, заинтересовать мужчину или, на худой конец, поплакать. Что с тебя, убудет?
— Я его красивым назвала. Это дорогого стоит.
— Как-то с трудом верится, что он купился.
— Я не поняла, на кого у вас охота? — вступил в разговор Владимир Петрович. — Вы ж Циркача соблазняли, теперь на Юрика переключились?
— Молчи, мент несчастный, — взъелась на него Серафима. — Глянь, что делается. Девке в магазин сходить опасно. Хорошо это?
— Плохо, Серафима Павловна, плохо. Что делать прикажешь? Подать в отставку?
— Ладно уж, служи, — махнула рукой Серафима, и мы пошли пить коньяк.
Утром позвонил Сережа. Мы заранее условились, что разговаривать с ним будет Серафима.
— Слушаю, — сказала она с некоторой суровостью.
— Лику можно?
— А кто ее спрашивает?
— Сергей.
— Это тот самый знакомый, что ее изувечил?
— Тот самый.
— Кстати, приличные люди обычно здороваются.
— Здравствуйте. Лику можно?
— Не уверена. Откуда вы вообще взялись, молодой человек?
— Вы со всеми ее знакомыми так разговариваете?
— Нет, только с теми, кого не знаю. Не люблю сюрпризы.
— Мне перезвонить или вы ее все-таки позовете?
— Вообще-то она отдыхает, и беспокоить ее по пустякам я не собираюсь.
— Серафима, кто звонит? — прокричала я так, точно находилась на другом конце вселенной.
— Так, знакомый, — тетушка повесила трубку.
Я потянулась в кресле и сказала:
— Кажется, дуэт “тетушка — племянница” мы слегка пережимаем. Получается что-то мольеровское.
— Ерунда, — отмахнулась Серафима. — Народ любит классику. Этот пусть малость потомится, а вот меня Каток беспокоит… Может, у Ильи поживешь?
— А как же Циркач? Ему ж надо выступить в роли защитника, а тут Илья. Не годится. На днях ожидается кульминационная сцена.
Телефон опять зазвонил.
— Настырный сукин сын, — покачала головой Серафима.
Однако это был вовсе не Сережа, а ее директор, неожиданно вернувшийся из отпуска. Изъяснялся бывший шеф несколько путано. Поначалу о здоровье спросил. Серафима отвечала в том духе, что о здоровье спрашивать грех, коли человека трясут как грушу. Шеф опечалился и на Катка посетовал.
— Я тебя предупреждал, — сказал он жалобно.
Все только и делали, что предупреждали тетушку. Помолчав немного, он спросил:
— У тебя вроде знакомый был в шестом отделе?
— Почему был? Жив и здоров, а что?
— Нельзя мне с ним встретиться… поговорить?
— Подъезжай вечером.
— Нет, лучше не у тебя…
— Хорошо, к тебе приедем. Тут он испугался.
— Нет-нет, может, где-нибудь в парке?
— Мой знакомый уж лет пятнадцать как на свидания не ходит. А ты чего точно пришибленный?
Шеф тяжко вздохнул.
— Серафима…
— Ну?
— Ты переговори с ним, а я тебе позвоню. Попозже.
— Да что случилось-то? — не выдержала тетушка.
— Не по телефону…
— Так давай я подъеду.
Он подумал и согласился. Однако, пока Серафима переодевалась, шеф позвонил еще раз и встречу отменил. Изъяснялся путано, чем тетушку заметно встревожил.
— Знакомому звонить или нет? — взъярилась она.
— Подожди, я подумаю. Перезвоню. Приехал Саша. От безделья мы стали печь пирог с интригующим названием “Королева ночи”. А потом скормили его Негритенку, вовремя вспомнив о диете. Саша остался доволен, я слегка опечалена, а Серафима пребывала в раздумье.
— Ну? — не выдержала я.
— У тебя есть внутренний голос? — спросила тетушка.
— Не знаю, наверное, есть.
— Что он тебе подсказывает?
— Он помалкивает. Наверное, спит.
— А мой мне настойчиво рекомендует съездить к Петюне (так Серафима называла своего шефа).
— Зачем?
— Очень он перепуганный…
— Так ему и надо. Сбежал в отпуск, мерзавец, бросив тебя на съедение…
— Ерунда. Что он мог, коли дело было в пивной бутылке?
— Все-таки друзья так не поступают! Давай тогда Володе позвоним.
— Поначалу неплохо бы прояснить ситуацию. Вовка мужик золотой, но все ж таки мент.
— Куда собрались? — насторожился Саша.
— Есть дело, — хмуро сказала Серафима.
С этих слов начался самый неприятный период моей жизни.
Петр Сергеевич Скобелев, или Петюня, жил на улице с поэтическим названием Девичья. Улица выходила к реке, дома здесь были частные и богатые. Петюнин в два этажа, с огромной верандой. Зачем совершенно одинокому человеку такой дом, мне было абсолютно непонятно.
Саша притормозил возле ворот, выкрашенных кумачовой краской, и посигналил. Серафима, выйдя из машины, поглядывала на окна. Шторы ни в одном не шелохнулись. Дом выглядел необитаемым.
Серафима нажала кнопку домофона. Тишину по-прежнему ничего не нарушало. Из особняка напротив вышла женщина и, заметив наше томление, крикнула:
— Он в отпуск уехал.
Серафима вернулась к машине и позвонила Петюне по телефону. Ответом ей были короткие гудки.
— Что за черт, — нахмурилась она.
Я вздохнула.
— Ушел куда-нибудь. Отпуск у человека. А телефон… что ж, трубку положил неаккуратно.
— Сбоку калитка есть, на крючок запирается, — сказала тетушка. — Пошли.
— Мне с вами? — спросил Саша.
Серафима кивнула.
Калитка была не заперта. Игнорировав парадную дверь, тетушка направилась к кухне. Три ступеньки вели в полуподвал. Спустившись, она толкнула дверь, та открылась.
— Чувствуете, дымом пахнет, — сказал Саша, поглядывая по сторонам.
— Идем, — позвала Серафима.
— А если его дома нет? — попробовала возразить я.
— Значит, мы убедимся в этом. Минуя кухню, мы прошли длинным коридором в холл. Серафима, задрав голову, крикнула:
— Петр, отзовись…
— Никого нет, — заметила я с некоторым облегчением.
— Все-таки дымом пахнет, — повторил Саша.
— Надо все осмотреть, — задумчиво сказала Серафима.
— Что значит “осмотреть”? — возмутилась я. — Влезли в чужой дом.
— Хорошо, стой здесь, а я осмотрю.
— Слушайте, давайте побыстрее закончим, — предложил Саша.
Это предложение всем показалось очень разумным. Мы рассредоточились. Я пошла по коридору, открывая одну дверь за другой и заглядывая в помещения. Серафима проверяла второй этаж, а Саша веранду.
— Как Мамай прошел, — крикнула Серафима.
— Что? — не поняла я.
— Свинарник везде страшный. Чем он тут занимался?
Действительно, я тоже обратила внимание на то, что в комнатах было все перевернуто вверх дном. Такое впечатление, что хозяин очень торопливо покидал дом или искал что-то навеки забытое. У меня было неприятное чувство, что нас сейчас поймают на месте преступления, правда, мы его еще не совершили, но все равно мне здесь не нравилось.
Толкнув очередную дверь, я услышала какое-то поскрипывание. Потом подняла голову: прямо передо мной висел мужской тапок. Элегантный и почти новый. Обут на голую ногу. Вторая нога без тапка. Ноготь на большом пальце отсутствовал, рана давным-давно зарубцевалась, но выглядела неприятно. Я подняла голову повыше, и мне стало вовсе нехорошо.
На железном крюке, в том месте, где должна бы висеть люстра, висел хозяин дома в одном тапке и атласном халате, расшитом драконами.
Я начала пятиться в коридор. Закрыла глаза, потом открыла и уж только после этого заорала. Серафима кубарем скатилась с лестницы, Саша опередил ее на пару шагов.
— Что? — рявкнула тетушка. Я ткнула пальцем в дверь вместо объяснения. Саша осторожно ее открыл, Серафима охнула и прижалась к стене.
— Он умер? — тихо спросила я. Саша кивнул. — А вдруг еще жив? Я где-то читала…
— Умер, — резко повторил Саша.
— Господи, какой ужас, — заныла я, и отходя подальше от двери. — Что за не — а счастье приключилось, если он решился на такое…
— Очень сомневаюсь, — заметил Негритенок. — Я в том смысле, что он на что-то решался.
— Если хочешь, чтоб тебя поняли, изъясняйся внятно, — нахмурилась Серафима.
— А чего ж тут не понять? Он до петли с десятой попытки допрыгнул или по потолку прошелся?
Пересилив страх, я заглянула в комнату. На полу, чуть в стороне лежал стул. Саша подошел, поднял его и встал на сиденье.
— Я до петли с трудом достаю, — прокомментировал он свои действия. — А он ростом ниже. Думаю, стол пододвигали, вот этот…
— Кто пододвигал? — жалобно спросила я.
— Те, кто его повесил.
— Черт, да чем так воняет? — нервно спросила Серафима, прошла по коридору и потянула на себя дверь кухни. Только идиоты вроде нас не смогли понять с самого начала, что в доме пожар. Столб огня вырвался в коридор. Серафима отшатнулась, заслоняя лицо руками.
— Мама моя! — ахнул Саша. — Надо выбираться.
Очень разумно, по-моему. Но только не для тетушки.
— Петюню убили и что-то искали, а потом дом подожгли. О чем это нам говорит?
