– Ну, пожалуйста, папа, сыграй, – тихо попросила Лена.
– Что с вами поделаешь, ладно, – согласился Моисей и взял инструмент.
Он заиграл популярный в довоенные годы шлягер Bei Mir Bist Du Schon из бруклинского мюзикла «Если бы я мог», девочки когда-то обожали эту песню.
Стева тут же пустился в пляс. Лена вытащила папироску изо рта сестры и сунула в руку возмущенной Стелле помидор.
«Вот жизнь и налаживается», – думал Моисей.
Как-то раз, проводя пятничный вечер в летнем кафе, Сандра деловито щелкнула зажигалкой, оглянулась на двух сидящих поодаль ребят и спросила:
– Знаешь, почему в таборе всегда держали ручного медведя.
– Не знаю, выкладывай, – я любила Сандрины рассказы.
– Ворует ловко, за это его цыгане и уважают.
– Ворует? – удивилась я – Что ворует?
– Ну не брюлики же. Мед он ворует у диких пчел. А еще он любить умеет крепко, по-цыгански. Когда-то в таборе у барона был медведь, потом барон умер, а медведь перестал есть, лежал за шатром, никого к себе не подпускал и через неделю околел.
Я поёжилась.
– Когда-то в детстве я играла с дедушкой Стевой в игру, – как ни в чем не бывало, продолжала Сандра, – мы воровали друг у друга леденцы, кто шустрее провернет операцию. А от бабушки Стеллы нам за это доставалось, ну просто умора. «Ты уважаемый человек, ветеринар, а учишь девочку разбойничать», а дедушка ей отвечает: «Мы по-честному разбойничаем, не пропадать же таланту».
Я засмеялась.
– Сейчас я отмочу номер, – заявила Сандра. – Видишь претти вумен?
– Вижу.
Длинноногая блондинка в облегающих джинсовых шортиках оглядывалась в поисках свободного столика. Глаза обоих парней были прикованы к красавице.
– Ох, как я устала, – потянулась Сандра, – совершенно не высыпаюсь.
Раз! И их маленькая салатница с хумусом оказалась на нашем столе. Проследить за движениями подруги мне так и не удалось, а она победно улыбнулась.
– Вуаля.
– Чисто!
Она захихикала и позвала:
– Эй, ротозеи, мы у вас хумус позаимствовали.
Ротозеи повернулись к нам, и один из них вдруг посмотрел на Сандру с гораздо большим интересом, чем только что смотрел на блондинку…
– Идем на море, – позвала я на следующее утро по телефону.
– Нет, не могу, – ответила Сандра каким-то странным голосом.
– Ну, хочешь, погуляем?
– Нет… ну, просто Игаль…
– Ах, вот оно что. Хорошо, в другой раз.
Но все ближайшие дни механический голос лаконично сообщал о недоступном абоненте, и это все меньше становилось похоже на совпадение.
Наверное, Сандра любила Игаля так же, как цыганский барон своего медведя или даже сильнее, и мешать им наслаждаться обществом друг друга было бы бестактно, но разорвать дружбу навсегда я бы не решилась, как бы сильно не была влюблена. Неужели фантом коварства одинокой подруги так силен, что даже Сандра, от которой я никогда ничего не скрывала, решила подстраховаться. Эта мысли была настолько отвратительной, что сердце еще долго сжималось в комочек, стоило ей замаячить на горизонте.
Меня всегда удивляло множество определений счастья при полном отсутствии точного ответа. У меня точного ответа тоже никогда не было, но я всегда считала счастьем состояние, когда при слове” неизбежность” мысль возникает только одна – далекая тихая смерть без сожалений и упреков. Для меня неизбежностью была потеря любимого, она-то мне и мешала считать себя счастливым человеком и, хотя постоянно маячила где-то в подсознании, обрушилась все же нежданно.
В неведении прошло уже три дня. Заболел? На задании? В поисках новых Соломоновых островов? А что, ему не слабо… Мне вдруг стало так невыносимо тоскливо, что я решилась сделать то, что всегда считала недопустимым и набрала номер его мобильного. Молчание…
Я включила ноутбук и безо всякого энтузиазма принялась за работу. Наверное мой несчастный вид очень не понравился Кешет, потому что уронив со стола стакан, она прыгнула следом и сразу же жалобно замяукала – осколок вонзился в подушечку лапы.
– Бестолочь, – одной рукой я гладила Кешет, другой перебирала визитки, – как же ты ухитрилась. Так, А вот и ветеринар.
– Приемная доктора Любича, – ответил приятный женский голос.
Я положила трубку. Мне не хотелось обращаться к доктору Любичу, хотя он абсолютно ни в чем не виноват.
Миловидная девушка-ветеринар с шелко-графией кота и собаки на карманах белого халатика живо спросила:
– Как зовут эту прелесть?
– Кешет, – вздохнула я. Ну и денек, однако выдался.
– Радуга? Остроумно, – девушка с ловкостью обрабатывала ранку. – Ну, вот и все, следи за повязкой – может порвать зубами и разлизать рану.
– Спасибо! Сколько с меня?
Девушка подошла к столу, где стоял портрет мальчика лет четырех-пяти, наверное, сына, с таким же привлекательным, открытым лицом. Молодая мама скользнула по портрету нежным взглядом, и я поймала себя на том, что позавидовала ей.
С тяжелым сердцем я села за руль, и рука сама потянулась к мобильнику. Шломо безмолвствовал. «Может он просто потерял телефон…» – пронеслась спасительная мысль, но сразу же показалась невероятной глупостью. Я завела мотор, но и хайфские дороги уже не развеивали грусть, как раньше.
Продюсер Ариэль Шапиро был отличным профессионалом, способным спасти любую, даже самую плачевную ситуацию, и очень часто мы оставались на плаву только благодаря его неугасаемому энтузиазму и креативным решениям. Однако он всегда отличался крутым нравом, а сегодня просто превзошел сам себя.
Секретарша Ализа, учившаяся на дизайнера и постоянно мастерившая симпатичные безделушки из любого подручного материала, сидела за идеально чистым столом и растерянно хлопала глазами.
Арик бушевал.
– Почему запороли интервью с Тубулем, – набросился он вместо приветствия, – я за ним неделю по всей стране гонялся!
Ответ у меня был только один – недалекий, хотя и популярный модельер, бросая плотоядные взгляды на моё колено, три раза признавался в объектив в любви к жене, которую не пошатнули многочисленные красавицы, окружающие беднягу в силу профессии, а на четвертый – у меня появилось неудержимое желание съездить ему по физиономии, но признаваться в этом, конечно, не хотелось.
– Он не вписывается в формат программы, – угрюмо сказала я. – Интересным человеком его назвать сложно, обычный модельер и все, что в этом интересного.
– Он не обычный модельер, а участник нескольких международных показов. Ты что, разучилась брать интервью?
– Да он двух слов связать не может, – вступился Карим, – и кривляется при этом как Дон Кристобаль, замучаешься вырезать его ужимки.
– Уйди, Карим, – пуще прежнего возопил Арик. – Ты хороший оператор, но ты уйди.
– Хорошо, – железным голосом ответил Карим и так ударил дверью монтажного кабинета, что задрожал потолок.
Карим получил образование в Лондоне, но был настоящим джентльменом по воспитанию, а не по рождению, поэтому когда его, араба, унизили в присутствии женщины, он не стерпел.
– Так, Ариэль, не ори и слушай меня, – сказала я спокойно. – Я никогда не разучусь водить машину, вязать и играть на рояле, но при этом предпочитаю мощный двигатель, мериносовую шерсть и хорошо настроенный инструмент. Понимаешь, о чем я говорю?
– Какой инструмент, – удивленно пробормотал он. – Какая еще шерсть? Причем тут это все?
– Я говорю о том, что хоть и не жалуюсь на недостаток профессионализма, предпочитаю видеть героем программы по-настоящему незаурядного человека, а не самовлюбленного пижона. А сейчас я иду работать, а ты помирись с Каримом и никого больше не обижай. Договорились?
Пока я произносила эту тираду, Арик постепенно набирал обороты, самое время было уносить ноги.
День, начавшийся скверно, редко заканчивается хорошо. Наверное, это пресловутый закон Мерфи в действии. Я так и не перестала растерянно оглядываться в поисках Шломо, когда над головой сгущались тучи, хотя уже прекрасно понимала, что он не потерял мобильный телефон, он потерял интерес ко мне. Какая-то неведомая мне причина все – таки поставила его перед выбором, и я превратилась во врага его уютного мира, мысли о котором от себя гнала. Я была уверена, что стоит мне спуститься на первый этаж и позвонить из автомата, ничего не подозревающий Шломо возьмет трубку.
Была уверена, но почему-то отправилась проверять свою теорию…
Это была дорога на эшафот, на негнущихся ногах я дошла до лифта, достала шекелевую монетку и почувствовала, как дрожит рука.
Опустить монету в автомат… набрать номер… гудок… второй… и, наконец, его беззаботное «Хелло!»
Все! Я бросила трубку на рычаг. Вся эта пытка длилась не больше трех минут, но показалась вечностью. Что можно сказать человеку, который больше не рад тебя слышать? Что права в конечном итоге оказалась я? А зачем? К тому же права не была и я – я не отстояла своё право сказать “нет”, значит, поступила нечестно и непорядочно по отношению к себе, к Ирис Кауфман. Если такое вдруг возможно – обидеть себя самого. И как теперь с этим быть?
