— Не получится, — ответил он. — У меня нет никого, кому бы я мог оставить Дежо.
— Это ваше дело, — бросил я, не собираясь обсуждать с ним этот вопрос. — Армия — не детский уголок.
С этими словами я направился к выходу. Десятник доктор Бальцар догнал меня сразу за дверями.
— Товарищ поручик, не в наших интересах поднимать из-за этого случая шум. Малыш из вашего батальона. Надо постараться сделать так, чтобы в полку об этом не знали. Если будет молчать батальон, то санчасть тоже не проговорится.
— Если я вас правильно понял, такое предложение мне нужно сделать майору Кноблоху?
Доктор согласно кивнул.
— Нет уж, увольте, я с таким предложением к нему не пойду!
Вскоре после того, как мы расстались с доктором, в моем кабинете зазвонил телефон. Майор Кноблох сказал, что свободник Лакатош никакой увольнительной не получит и что я должен его надлежащим образом наказать.
— Все это свидетельствует о том, что порядка в роте нет, — добавил он.
— А что прикажете делать с малышом? — спросил я, не надеясь на ответ.
— Нашлась женщина, которая за ним присмотрит. Лакатош согласился и уже отвел парня к ней.
Продолжать разговор со мной он не собирался и повесил трубку. Во время обеда я подошел к свободнику Лакатошу, чтобы узнать подробности. Он сообщил мне, что все устроилось и маленький Дежо теперь в надежных руках.
В столовой я увидел десятника Пилначека.
— С утра никак не приду в себя! — бросил я ему язвительно.
— Я тоже, товарищ поручик. — Он сразу понял, о чем пойдет речь, но проговорил эти слова таким расстроенным тоном, что мне и в голову не пришло расценить это как дерзость. — Я не спортсмен. Самое большее, на что я способен, это бросить тень или метнуть взгляд.
— Я сделаю из вас спортсмена. Может быть, даже республиканского масштаба, — заявил я и решительно направился к выходу. Даже, наверное, слишком решительно, потому что почувствовал боль в спине.
«И из себя тоже», — добавил я, но этого уже никто не слышал.
Глава 12
Свободник Малечек в положенное время в казарму не вернулся, а вскоре пришло сообщение, что командир должен забрать его с пльзеньской гарнизонной гауптвахты.
Разумеется, сообщил мне об этом майор Кноблох.
— Практика — это наивысший критерий истины, — не преминул добавить он. — Отвечать будете вы. Уж я постараюсь доставить вам такое удовольствие.
Я попросил у командира батальона машину. Он заявил, что мне следовало бы взять такси и оплатить его из своего кармана, но в конце концов машину все же дал.
Пльзеньская гарнизонная гауптвахта не слишком уютна, да так оно и должно быть, ведь уютная гауптвахта вряд ли могла бы выполнить свою воспитательную функцию в полной мере.
Свободник Малечек был без ремня, шнурков и галстука.
— Ну что, здорово тебе досталось? — спросил я, как только меня проводили к нему.
— Здорово, — кивнул он.
Позже выяснилось, что он изрядно преувеличивал. Три пощечины еще никому никогда не причиняли особого вреда.
— Так пойдемте, Малечек, у нас лучше стряпают, — позвал я его, направляясь к выходу. — Все остальное уладим дома.
Уйти оттуда оказалось не таким простым делом. Прошло немало времени, прежде чем мы получили галстук, ремень и шнурки, а в запечатанном конверте — бумагу с описанием проступка Малечека.
Мне оставалось задать ему еще один вопрос.
— Ну как, уладил свое дело? — спросил я, когда мы покинули здание гауптвахты.
Вместо ответа он спросил меня, не раздумал ли я еще быть у него свидетелем. Я ответил, что никогда не беру назад своего слова.
Это его растрогало, но он постарался скрыть свои чувства от водителя, чем еще больше расположил меня к себе, так как опыт давно научил меня, что от водителя нужно тщательно скрывать всякие эмоции.
Нашу гарнизонную гауптвахту Малечек воспринял почти с таким же удовольствием, как если бы это была комнатка его крановщицы.
— Я позабочусь, чтобы вам вовремя принесли ужин, — успел сказать я ему, прежде чем начальник караула повернул за ним ключ в замке.
— Я не голоден, — ответил он.
В этом я и не сомневался. По пути в гарнизон мы зашли в придорожное кафе, там я заказал гуляш. Для себя, Малечека и водителя. Это обошлось мне в шестьдесят крон, и самой крупной статьей этих расходов была стоимость апельсинового сока для водителя, так как, кроме пива и сока, у них никакого питья не нашлось.
Через несколько дней меня пригласили на заседание полкового комитета ССМ. Сразу же все стало ясно — меня ждет нагоняй за Малечека. За то, что дал ему увольнительную за пределы города, хотя и должен был предвидеть, что без инцидента с соперником дело не обойдется. Может быть, припомнят и сынишку Лакатоша.
Меня не мог ввести в заблуждение тот факт, что пункт повестки дня, для обсуждения которого я был приглашен, звучал совершенно невинно: «О выполнении социалистических обязательств в первой роте».
Готовый к самому худшему, я ждал в коридоре своей очереди. Когда меня пригласили войти, я окинул взглядом присутствующих. Кроме членов полкового комитета здесь находились председатель организации ССМ моей роты десятник Метелка, будущий инженер-химик, командир батальона надпоручик Матрас и его заместитель по политической части поручик Влчек. Я напрасно искал глазами майора Кноблоха. Мне не верилось, что он упустит случай посмотреть и послушать, как меня проработают и взгреют и по линии ССМ. Потом мне пришло в голову, что им мое прегрешение настолько ясно, что в присутствии начальника штаба просто нет необходимости.
Я извлек из заднего кармана брюк свою секретную, довольно потрепанную записную книжку, положил перед собой и приготовился докладывать. Председатель поздоровался со мной, однако слова мне не дал. Он рассказал все сам. Сообщил, что штаб батальона при помощи полкового комитета ССМ проверил, как моя рота выполняет социалистические обязательства. Затем привел различные цифры, а я, хотя и хорошо знал их, внимательно слушал. Произнесенные человеком не из моей роты, они звучали весьма впечатляюще. Я ждал, когда же раздастся обычное в таких случаях «но», за которым последует перечисление недостатков, ошибок и просчетов.
Вместо этого председатель отметил, что успехи подразделения были достигнуты в основном благодаря деятельности командира и той помощи, которую ему оказывает в работе организация ССМ. Он закончил свое выступление без какого-либо «но» и предложил присутствующим начать обсуждение.
Слово взял командир батальона надпоручик Матрас. Он отметил, что я добросовестно выполняю обязанности командира роты и что солдаты в целом меня любят. Мне не очень понравилось это «в целом». Потом появилось и долгожданное «но». По его словам, я составляю себе представление о людях на основании первого впечатления, имею склонность фамильярничать с солдатами и иногда принимаю необдуманные решения. Мне надо улучшить индивидуальную работу с людьми (в этот момент я вспомнил, майора Кноблоха), я не должен делить людей на умных и глупых. Мне необходимо избавиться от предвзятого отношения к старшим по возрасту офицерам. Они много делают для подразделения, и мне есть чему у них поучиться.
«Опять Кноблох», — отметил я про себя.
Затем поднял руку десятник Метелка и то же самое, только в других выражениях, сказал о моих положительных сторонах. Недостатки он опустил.
Последним выступил поручик Влчек.
— Наивысший критерий истины — это практика, — начал он. — А практика дала ряд доказательств того, что рота у Гоушки неплохая. Командир ее тоже хороший. Отлично работает и организация ССМ. — Помолчав минуту, он продолжил: — В последнее время много говорят о проступке свободника Малечека. Ему дали увольнительную, чтобы он выяснил отношения со своей девушкой. Это было правильное решение командира роты. А вот то, что Малечек попытался урегулировать отношения с соперником с помощью кулаков, никуда не годится. Но командир роты здесь ни при чем. И роту ругать за это мы не можем. Практика действительно главный критерий истины, но только в целом, в своих конечных результатах, тогда как отдельные случайности сущность истины не выражают. И в этом ошибается даже такой опытный товарищ, как майор Кноблох.
После выступления Влчека было принято решение, в котором перед организацией ССМ моей роты был поставлен ряд задач.
По дороге из здания штаба ко мне присоединился Метелка.
— Вы согласны с той характеристикой, какую мне дал командир батальона? — спросил я.
— Я согласен с тем, что было сказано положительного… Что касается недостатков, которые высказал в ваш адрес командир батальона, то у меня есть возражения.
— Недостатки он преувеличил, не так ли?
— Не преувеличил. Их у вас гораздо больше, но зачем о них распространяться на комитете?
