После опять всего лишились: имения и дому, даже последних своих птенцов, на которых была их надежда, что успокоят их старость, и родительница от слез совершено ослепла. Эти скорби были уже последние, предсмертные, уже в них и скончалась.
Ублажает Священное Писание Иова праведного за претерпенное им искушение без роптания; но хоть праведный Иов и притерпел великое искушение, но единожды, а после уже в благоденствии и в богатстве, которое еще усугубилось против прежнего, и в кругу родных, детей, внучат и правнучат окончил жизнь свою.
Но родители мои трижды были искушены, подобно Иову; наживали и лишались всего имения и дому, и детей; наконец, своей стороны – и в этих скорбях и искушениях, и не между родными, но между чужими людьми, окончили жизнь свою, и никогда на Бога не роптали; но от великих скорбей имели утешение – только слезы, даже от них и ослепли; не только чтобы пороптали на свою участь или на Бога, но один другого беспрестанно утешали и даже благодарили Господа Бога, что он так их возлюбил, даже и я им удивлялся: когда в последний раз стали прощаться с нами, то не только не плакали, но еще и нас утешали, когда мы о них сожалели и плакали. Они нам говорили: «Просим вас не плакать о нас, ибо мы так к скорбям привыкли, что они нас даже утешают; но и жить осталось нам немного, уже как-нибудь Господь нас подкрепит провести это время».
Прожили после нас одиннадцать месяцев и скончались на одном месяце: родитель – 28 апреля 1848 года, а родительница –23 мая того же года. Я в то время проживал в Томске; но кончины их самые минуты Господь мне открыл, хотя и был я от них на расстоянии пяти тысяч верст, еще слишком от Молдавии до Томска. Это будет сказано в своем месте; а здесь надобно мне опять возвратиться к началу моего странствия, как я вышел из града, из которого чуть не вернулся обратно в дом.
52. Вышел я из града, и Господь послал мне Свою помощь. Я отошел 30 верст, как на крыльях, пролетел. Пришел в село, где еще только благовестили к Литургии, – там было освящение храма. Это я принял за особенное милосердие Божие.
53. Наконец я достиг города Кишинева, где нужно было мне переменить паспорт и взять другой, чтобы мне было свободно странствовать по всей России. Для этого потребовалось мне довольное число денег, а у меня нет ни копейки, – вот и встретило меня первое искушение. Я нанялся у купца во служение. Быв сам хозяином с малых лет, сделался работником; ох, тяжко, да еще из доброй своей воли. Взял у купца денег нужное количество и получил паспорт. Хозяин взял его к себе. Вот начал я проходить послушание у мирских людей. Купец был старообрядец одной со мной секты и очень меня полюбил: сделал меня не работником, а сыном своим, нашил мне к Пасхе самой лучшей одежды и весь дом поручил мне в управление; всех приказчиков предали под мое смотрение; каждый день приглашали с собою кушать. У хозяев детей – одна дочь, невеста, и сын, который еще в пеленах. Вот со всех сторон приготовили для меня сети.
Наконец из старших приказчиков, наедине, говорит мне: «Ты знаешь, какое готовится тебе счастие? Хозяева велели тебе сказать, что они хотят за тебя дочь свою отдать и сделать тебя всему имению хозяином, ибо очень они тебя полюбили, а наипаче барышня, даже весь город будет тебе завидовать». Я ему ответил: «Скажи хозяевам, пусть они этого и не помышляют, ибо я положил намерение быть иноком и жить в монастыре, а о женитьбе я никогда и не подумаю». Потом сами хозяева призвали меня к себе и начали мне это предлагать и даже убеждать; каких они слов прелестных не наговорили, чего они не обещали, даже хозяин хотел весь дом мне передать по актам и на меня сделать все документы, а не на дочь, но я никак ни на что не соглашался. Потом начали меня посылать к разным людям, а там уже сказано, что мне говорить и как меня увещевать; вот беда, как бы сговорился весь город: женись, да и только; невеста мне проходу не дает – бросается на шею да ласкается. Вот беда! Вот искушение! Как Иосифу Прекрасному. Что буду делать; кровь кипит, а уже поддержать некому. Ежедневно на столе разные вина и закуски. Были все средства употреблены. Что только не было придумано; но я с Божиею помощью пребыл непреклонен, хотя немного было в помыслах и поколебался; но они со мной пять месяцев бились и ничего не сделали. Наконец употребили другие средства, уже возненавидели меня и каждую минуту начали меня бранить, и сделали меня самым последним из работников. Прошел я все послушания: был кучером и водовозом, свиней и птиц кормил, двор и нужные места чистил; был пастухом, коней и коров пас, да еще и босой, ибо не давали мне обуви. Потом паки начнут утешать и прельщать. В таком-то котле меня Господь искушал, а отойти было невозможно; то прельщают ласками, то опять горче прежнего тиранят. Все заставляли делать, что ни есть самое худшее: коров доил и молоко продавал на базаре; но нет хуже, как коней пасти – бегают, да и только, а коней было много, ибо хозяин держал почтовые станции.
54. Того же лета помер в Серковском раскольническом монастыре, в Бессарабии, начальник, как они называют, игумен, монах Симеон, то потребовалось сделать другого настоятеля. Для постановления нового игумена назначен был собор, на который приглашены и назначены членами из всей Бессарабии, Украины, из Херсонской и Каменец-Подольской губернии, изо всех городов и сел старообрядческих: часовенные дьяки, уставщики, попечители, почтенные старики, богатые купцы и наш хозяин, назначенный также членом собора; а я был за кучера. Мы из Кишенева отправились на трех тройках, ибо расстоянием монастырь от Кишенева 80 верст. Мы посадили к себе дьяка и попечителя; на каждой тройке сидело по три человека. Набрали ящики с винами, водкою и ромом и разных закусок. Я над ними всю дорогу смеялся, называя их вселенскими учителями и пастырями: кого патриархом, кого митрополитом, кого епископом и судиями вселенскими. Сначала из Кишенева ехали хорошо, все уговаривались, что говорить на соборе, и какие установить правила, и как защищать себя, ибо они боялись сельских и деревенских сочленов своих, потому что их будут отлучать, что послабже живут, одежду и волосы на головах носят не по обычаю раскольников и т. п.; когда приехали на станцию, как мои патриархи принялись за бутылки, потом как напились чуть еле живы, беда да и только – бесятся, того смотри, что головы сломят, либо кого задавят, – кричат, шумят, коней бьют; вот было наказание, уже лучше б нужники чистить, нежели с пьяными ехать. Кое-как приехали в Ургиев город ночевать и всю ночь прошумели с ургиевскими купцами – гуляй, да и только. По утру поехали еще горче вчерашнего, хотя они и боялись, но, по крайней мере, все было любовно.
Приехав в монастырь, прежде хорошенько проспались, а там уже не одна сотня народу. Вот в назначенный день собора сошлись все на средину монастыря; я пошел полюбопытствовать, о чем будут говорить и что рассуждать, так как я имел эту охоту с малых лет – быть на соборах и говорить о догматах веры; но там было не то, как я любил; тут было над чем посмеяться, кто охотник, ибо были все подвыпивши немного, и был великий шум, крик и брань, что ничего нельзя было разобрать: один – то, другой – другое; а человека четыре поумнее видят, что тут хотя бы неделю кричали, – толку не будет; пошли и вывели одного монаха из старших который, едва уже ходит пьяный[26]. Вышед к народу, закричали: «Полно шуметь – вот, поздравляйте нового игумена»; и все закричали: «Батюшка наш, поздравляем тебя с новым чином». Тут же выкатили две бочки: одну – с горелкой, а другую – с виноградным вином. С радости как загуляли наши соборные отцы, что двое суток пировали так, что в церкви и службы не было.
Потом кое-как я упросил, чтобы ехать домой. Стали на дороге опять пить, да уже всю дорогу бранились и несколько раз дрались до крови; мы, кучера, едва могли их растаскивать; однако до Кишенева всех не довезли, человек трех оставили на дороге, а то, того и смотри, что один другого убьют; вот было соборище, и соборище плачевное богобоязливому человеку, ибо ездили на собор только попить да погулять.
Вот здесь-то я еще повредился и поколебался в расколе: не такие ли соборы были на Ветке, которые утверждали нашу веру и которым мы последуем. Ежели так же, то явная наша погибель; не для ли этого Господь меня оставил на время пожить в Кишеневе, чтобы показать мне это соборище беззаконников.
55. И так, прожив у хозяина лето и заслужив все деньги, я взял паспорт. Попадается мне один монах из Стародубских слобод, был в Кишеневе для сбора и отправляется в Киев. Он взял меня с собой[27]. Приехав в Киев, сходил в Лавру и в пещеры, приложился ко всем святым мощам и просил угодников Божиих о помощи мне[28], дабы безвредно переплыть житейское море и получить бы чин иноческий. Потом мой спутник поехал еще в сторону для сбора вниз по Днепру, в город Черкасы; мне, хотя и не очень хотелось туда ехать, ибо все мое желание – в Стародубские слободы, но делать нечего, надо ехать. Приехав в Черкасы, въехали прямо в монастырь женский, который стоит на краю города; я остался в монастыре, а спутник пошел собирать милостыню и не являлся целую неделю. Вот и здесь было дьявол готовил мне сети, но Господь избавил меня от них. Потом еще стояли неделю и в мужском монастыре, и мне весьма в нем не понравилось за слабость жизни и за бесчиние. В женском монастыре еще начальствовала сама основательница монастыря, а в мужском – уже второй настоятель; а первый обратился к единоверию и скончался в Корсунском монастыре единоверческом, Таврической губернии.
