– Хочешь сказать, что когда-то был моряком?
Малёк только пожал плечиками.
– Позавидовал, что Ме́ня был в прошлой жизни в Англии человеком по имени Майкл, а ты всего лишь летучей мышью?
– Нет… ну то есть, я, конечно, тоже хотел бы в прошлой жизни быть каким-нибудь сильным и умным. Как Гордый или как Длинный… Но я не был моряком и не знаю, что такое корабль и как им управлять… Я о другом море говорю.
– Об океане? – не поняла Соня.
– Нет. Я о таком море, где звезд много. И они вот, как сейчас – и над головой, и в воде… Одни неподвижны, а другие то приближаются, то удаляются.
– Малыш, ты не заболел часом? – встревожилась смотрительница Дальнего леса.
– А среди всех этих звезд… – мышонок не слышал собеседницу, – есть одна совершенно особенная звезда… Золотистая.
В этот момент тёмно-синее небо перечеркнул яркий след метеорита. Осталось непонятным: упал ли он в воду или погас раньше. Но это было неважно. Для сидевших на песке у моря это был знак. Некий символ, подтверждавший, что все сказанное маленьким фантазером, – истина. Мышонок хотел было что-то спросить, но обернувшись к сове, разглядел в полутьме, что мощный клюв ночной охотницы открыт от удивления. Прошло немало времени, пока она не пришла в себя от происходящего.
– Признаться, прежде мне казалось, что я многое поняла за долгие годы жизни в Дальнем лесу. Могла, даже не выглядывая из своего уютного гнездышка, сказать кто что делает из нашего лесного народца… А теперь я теряюсь. Мир оказался совсем иным.
– Этих миров много, – быстро согласился маленький грызун. – Один вон на той золотистой звезде.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю…
Он ответил так уверенно, что они опять замолчали, глядя на звезды, которые словно неподвижный рой светлячков застыли по всему небу. Это было очень красиво. Вернее, не только красиво, а потрясающе. Достаточно было подумать, что где-то там, далеко-далеко, есть иной мир, иная жизнь. Возможно, очень непохожая на родной Дальний лес, а, может быть и такая же. Эта вечная загадка многим не давала покоя и прежде. Кому-то казалось, что нужно только дойти или доплыть до горизонта, где сходятся разные миры, и тогда тайна откроется. Наверное, поэтому строились корабли и отплывали в неизвестность. Туда, где дальние дороги открывают свои секреты самым смелым и настойчивым.
– Здесь удивительное небо, – задумчиво произнесла сова. – Я вообще-то ночной житель, но таких больших и ярких звезд никогда не видела прежде.
– Да они здесь будто ближе. Их можно различать, как своих знакомых в лесу. Никогда не думал, что звезды такие разные.
– Ты прав, малыш. Издалека все деревья одинаковые, а присмотришься – одинаковых-то и нет. Веточки и листочки по-разному расположены: кто повыше, кто послабее, у каждой можно свой характер разглядеть. А главное – деревья самые верные лесные жители: где родились, там и умирают. Всю жизнь – на одном месте. Я многих из них в Дальнем лесу помню. Особенно тех, кого уж нет. От кого пенечки остались, от кого и след простыл. Правда, некоторые дубы постарше меня будут. Вот научись их язык понимать, многое про наш лес узнаешь.
– А разве дубы разговаривают? – удивился мышонок.
– Конечно. Уже ли ты не видел, как они листочками да ветвями шевелят или на морозе поскрипывают?
Малёк пожал плечиками.
– Ну, уж наверняка видел, как сосны да ели своими смоляными слезами плачут, когда их поранят.
– Им тоже больно?
– Конечно. Всем живым и больно бывает, и весело…
– Я люблю лето, – мечтательно протянул серый непоседа, – когда тепло, и всем хорошо. Только вот эти иногда приходят и пытаются стащить…
Мышонок не договорил, испугавшись чего-то. Сова даже покрутила головой, вглядываясь в окружающую их ночь. Не заметив ничего подозрительного, она переспросила:
– Кто приходит, малыш?
– Ну, эти… лохматые.
Смотрительница Дальнего леса лихорадочно перебирала в своей необъятной памяти всякие истории и небылицы о привидениях, живущих на Старом болоте; об изгнанных домовых, которые слоняются, ища приюта; о неприкаянных душах, загубленных путников, которые отважились идти тропинкой вдоль Гнилого торфяника, но понимала, что мышонок говорит о чем-то другом.
– И часто ты их видишь?
– Бывает, – неопределенно отозвался маленький фантазер.
– А кто-то их еще видит? Ну, кроме тебя.
– Нет. Я раньше спрашивал старших братьев, но они только посмеиваются надо мной. Теперь никогда ни с кем о них не говорю.
– Но эти… лохматые… все равно приходят?
Малёк нервно кивнул, и было слышно, как он сглотнул, не произнеся ни слова.
– А зачем они приходят к тебе, малыш? Что говорят?
– Ничего не говорят. Только смотрят… Уставятся куда-то внутрь и смотрят.
– А откуда они приходят?
– С Черной звезды, – мышонок уверенно показал лапкой вверх. – Вон там, где темное пятно на небе и ничего нет.
– А почему же ты решил, что там что-то есть?
– Я просто знаю… они хитрые, даже свет своей звезды не выпускают. Чтобы никто не знал, где они.
– Вот как? – сова была не на шутку заинтригована. – Интересно, как они выглядят, может, я тоже сталкивалась с кем-то из них.
– Как, черный дым. Лохматые такие… Они чернее всего на свете… даже черной ночи.
– А сейчас их тут нет? – с опаской спросила сова.
– Нет, они приходят, когда можно что-то стащить… Ну, когда кто-то сильно смеялся, веселился. Вы, наверное, не раз замечали, что после веселья всегда становится грустно.
Соня подумала, что маленький грызун прав, и медленно кивнула в знак согласия.
– Это их рук дело… Ну, вернее, рук-то у этих лохматых нет. Но это они…
– Ты хочешь сказать, что эти существа появляются, чтобы утащить у кого-то хорошее настроение?
– Да. Они не умеют смеяться и хотят научиться у нас. Вынимают из души радость и потом ее рассматривают… Вообще, лохматые могут утащить только то, что нельзя потрогать – радость, грусть, мечты. Вот люди в книжках это записывают… ну, как в той, что у вас есть в Дальнем лесу, а лохматые все прячут на Черной звезде.
– Интересно, – сова даже щелкнула клювом. – Ты говоришь, что они не умеют смеяться?
– Нет.
– Как же ты это узнал, малыш?
– Они меня сами спрашивали, как я это делаю.
– Значит, ты научился говорить с лохматыми? – вскрикнула Соня.
– Нет. Они сами все как-то говорят… Без слов, но понятно.
– Вот как! – сова спрыгнула с ветки и нервно зашагала по песку. Туда-сюда. Туда-сюда. – А про любовь лохматые тебя не спрашивали?
Это прозвучало совершенно неожиданно, но мышонок нисколько не смутился. Он словно ждал этого вопроса и ответил быстро:
– Это их больше всего интересует. Они за парочками всегда подглядывают.
– Какой ужас! – сова захлопала крыльями от негодования. – И почему же ты до сих пор молчал. С этим же что-то надо делать.
– Мне никогда никто не верил, – грустно прошептал мышонок.
– Бедный малыш! – смотрительница Дальнего леса резко обернулась и пристально посмотрела на своего собеседника. – Знать и все хранить в своей душе. Это и взрослому-то не под силу. Я теперь просто не знаю, что и предпринять… Они, наверное, и вокруг меня вьются?
Последняя фраза застала грызуна врасплох. Видно было, что ему очень не хотелось огорчать романтичную сову, о которой всегда ходило немало сплетен и кривотолков.
– Лохматых никто кроме меня не видит, даже наш Ме́ня, – едва слышно, словно оправдываясь, обронил мышонок. – Я у многих пытался узнать. Никто не понимал, о чем я спрашивал. – Он опустил мордочку, словно пытался что-то разглядеть перед собой. – А я никогда никому не расскажу… Клянусь!
– Подожди, – опешила смотрительница Дальнего леса. – Что это ты никому не расскажешь? – она вплотную приблизилась к мышонку. – А ну-ка посмотри мне в глаза. Я ведь знаю, что ты девчонка… Кстати, а почему ты это все время скрываешь?
– У нас это поздно проявляется, – всхлипнул Малёк. – А я всегда хотел быть пацаном и капитаном…
– И поэтому оказалась в пещерах с Владом Дракулой… Ты там кровь младенцев не научилась пить, подружка моя?
Уличённая в обмане серая мышка уже не могла отвечать членораздельно. Она хныкала и размазывала лапкой слезы, рассчитывая на быстрое прощение. И не ошиблась. Романтичная сова уже ни на чем не настаивала.
Раскаявшись за свою нетактичность, она уже готова была простить малышку, идущую на хитрость ради своей детской мечты. Смотрительница Дальнего леса тихонько подошла к мышке.
– Ну, все, все, все. Хватит, – запричитала ночная охотница, нежно прижав к себе Малька крылом, словно защищая от всех несчастий. – Будет плакать-то! Какие наши годы. Мы тебе еще жениха найдем…
Романтичная сова не успела договорить полагавшуюся в таких случаях фразу. Щупленькая серая мышка рыдала в голос, обливаясь малюсенькими, но самыми настоящими горькими слезами. Они заплакали вдвоем. Навзрыд. Громко и не стесняясь никого в целом мире и даже во всех остальных видимых и невидимых мирах во Вселенной. Что тут поделать, если для девочек, будь они в коротких платьицах или дорогих нарядах, важнее всего на свете – любовные переживания. Свои или чужие, в прошлом или настоящем, взаимные или неразделенные. Главное, что они так тонко чувствуют это и готовы сопереживать бесконечно.
