— Я думал, вы здешний, — отозвался Зеленин.
— Нет, я воронежский. После войны с женой приехал к себе на пепелище, даже могил родительских не отыскал. Ну, жена сюда меня сманила, на свою родину. Приехали, а здесь тоже одни трубы торчат. Сильные бои тут были, финны из минометов жарили. У них неподалеку подземный форт находился.
Подкатила машина, новенький «ГАЗ-69» с брезентовым верхом. Они поместились рядом на задних сиденьях. Егоров объяснил, что прямой дороги на Стеклянный мыс пока нет, ехать придется кружным путем, километров за двадцать.
Машина легко шла по размытой грунтовой дороге. Прозрачный осенний лес мелькал по сторонам. Проехали одну за другой три деревеньки. Ветхие избенки кособочились вдоль кювета. В окошках, как бельма, торчали фанерные заплаты. Иные окна крест-накрест были заколочены досками. Раза два из-под колес порскнули поджарые, как щенки, поросята. Зеленин был поражен.
— Какое убожество! — прошептал он. — В чем дело?
Егоров сопнул натужливо, по-стариковски.
— Оскудели тут у нас колхозы. Что вы, не знаете?
Откуда ему было знать? В простоте душевной он считал сельской местностью дачный поселок Комарово. Два или три выезда «на картошку» не открыли ему лица деревни. Очень уж было «на картошке» весело и многолюдно, как на студии «Ленфильм» среди фанерных декораций. Мелькавшие в газетах статьи о тревожном положении в сельском хозяйстве он просматривал равнодушно: в ленинградских магазинах последние годы было изобилие продуктов. Сейчас Александр чувствовал неловкость, словно совершил бестактность. Ему казалось, что своим вопросом он затронул в соседе что-то наболевшее. Но Егоров уже смотрел по-прежнему весело и чуть насмешливо.
— Слышали, анекдот такой ходил? Собрались колхозники на совещание решать вопрос, как лучше помочь студентам в уборке урожая. Ха-ха-ха! А ведь почти так оно и было: не шефы помогали нам, а мы шефам, от худосочия своего. Народ весь по городам разбегался. Ну, а сейчас возвращаться начинают, кое-кто строится даже.
Действительно, за первым рядом чахлых избушек кое-где желтели горбыли новостроек.
— Ишь ты, на дачный манер братья Ферапонтовы виллу себе грохают, — помолодевшим голосом сказал Егоров. — Погодите год-другой — пойдет у нас жизнь!
«Газик» напористо лез в гору. Вдруг открылась панорама строительства. Стеклянный мыс зеленым хвойным треугольником врезался в озеро. У самой воды под защитой лесистого горба притулились несколько бараков и десяток финских домиков. Тянулись встречные цепочки самосвалов. В котловане ворочались и будто раскланивались друг с другом два экскаватора.
Шофер развил на спуске бешеную скорость. Чуть не свалившись в кювет, он вильнул в сторону от буксующего на подъеме звероподобного «МАЗа».
— Петька, очумел! — крикнул Егоров.
— Не трухай, Сергей Самсонович! — весело гаркнул шофер. — Финиш как-никак.
Возле одного из бараков машина остановилась. Егоров и Зеленин вошли в контору главного инженера, Здесь вдоль стен сидели люди в ватниках и брезентовых плащах. Из-за стола взглянул на вошедших человек с огромным желтым лбом. Узкий клинышек редких волос еще спасал его от причисления к лысым.
— Привет советской власти! — сказал он. — Здорово, Егоров!
— Здравствуйте, товарищи! — как маршал на параде, гаркнул Егоров, проковылял к столу и пожал руку главному инженеру. — Молитесь богу: доктора вам привез.
Народ вдоль стен загудел. Зеленина покоробило. Благодетель, доктора им привез. Как будто доктор сам не пришел бы. Демонстративно, словно желая досадить ему, он стал пожимать руки подряд всем присутствующим. Должно быть, это понравилось.
— Ученый, видать, мальчонка, — услышал он за спиной.
Главный инженер провел ребром ладони по горлу:
— Вот так горим, доктор. Процентов сорок народу свалил этот нежелательный иностранец — господин Грипп. Но, между прочим, подозреваю, что часть людей просто симулирует под этим флагом. Понимаете, фельдшер у нас очень уж робкий.
— Чего там, Юрий Петрович!… — обиженно прогудели из-за угла.
— Точно я говорю: робеешь. Парнюги у нас, доктор, тут есть задорные, из числа бывших заключенных несколько позатесалось. Обстановка сложная, что и говорить.
Главный инженер понравился Зеленину. Это был знакомый по литературе и кино тип капитана стройки, человека очень усталого, решительного и иронического, словно все людские слабости перед ним как на ладошке. Александр снял пальто, достал из чемоданчика халат.
— Если не возражаете, я пойду по баракам, посмотрю больных.
— Прошу вас, доктор, обратить особое внимание на третий барак. Там у нас теплые ребята подобрались. Кузьмич, проводишь доктора?
— Странный вопрос, Юрий Петрович, — прогудел обиженный голос, и из угла вышел скучный, вислоносый гражданин в пушистой ленинградской кепке и черном лальто.
— Тимоша, — позвал главный инженер, и возле стола вырос огромный детина, — ты тоже сопроводи.
Зеленин понял, что третий барак — дело нешуточное.
Они вышли из конторы и направились к жилым баракам. Тимоша шагал впереди, несколько округлив руки и согнув бычью шею. Видно было, что парень недавно демобилизовался с флота.
— Простите, вы не в Кронштадте служили? — спросил Зеленин.
— Так точно! — изумленно рявкнул Тимоша. — Бывали там?
— Приходилось. Мы там были на практике. Как будто я вас видел.
Тимоша улыбнулся:
— И я посмотрю, личность мне ваша вроде знакомая.
Они посмотрели друг на друга и оба решили: хорошо, пусть будет так, будем считать, что мы действительно встречались в Кронштадте.
В третьем бараке стояло по меньшей мере сорок коек. Часть из них была аккуратно застелена и светилась белыми отворотами простынь, а другая часть была покрыта скомканными одеялами. Синие спирали табачного дыма медленно плыли под низким потолком. После свежего воздуха здесь было трудно дышать. Пахло потом, сивушным духом, паленым тряпьем. При стуке двери кучка парней, сидевших на полу возле печки, прыснула по койкам. Наступило молчание. Зеленин, Тимоша и фельдшер пошли по проходу.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал Зеленин.
— Куда же делась эта сука, хотелось бы знать? — послышался громкий ленивый голос.
— За папиросами, видно, побег.
— Вот и ставь таких на хипиш.
Из дальнего угла крикнули:
— Тимофей, профессора, что ль, привел? Ну, пацаны, даст он нам сейчас прикурить!
В бараке начался гвалт. Парни бесцеремонно переговаривались, что-то орали, бросали с койки на койку пе-пиросы. Кто-то засвистел.
— Тиха-а! — громово раскатился Тимоша, и все сразу замолчали. — Ну, орелики, как протекает ваша болезнь? Федор, много грошей насшибал? А ты, Ибрагим?
— Ничего не знаю, не понимаю. Голова шибко болит, — быстро ответил Ибрагим и закрыл глаза.
— Сейчас вот мы разберемся, кто из вас порядочный человек, а кто скотина. Командуйте, доктор.
— Что это, товарищи, вы закупорились? — сказал Зеленин. — У вас тут не воздух, а бурда. (В углу тыкнули.) Эдуард Кузьмич, раздайте всем термометры.
— Бесполезно, — шепнул фельдшер, — подгоняют, черти.
— А вы проследите. Товарищи, прошу немедленно прекратить курение и открыть форточки. Гриппозный вирус боится свежего воздуха.
— Какой там вирус, — сказал Тимоша, — симулянты они все!
— Этого я не знаю.
Он подошел к крайней койке, по всем клиническим правилам расспросил больного, заставил его снять рубашку, выслушал, осмотрел горло. Парни под бдительным оком Тимоши заскучали, смирно поставили градусники под мышки. Худой и смуглый Ибрагим сидел на койке, натянув одеяло до подбородка, раскачивался и что-то мычал, заунывно пел, явно импровизировал. Зеленин прислушался.
— М-м-м-м… — тянул Ибрагим.
Зовут меня в ударники,Чтоб я в бригаду к ним ходил…Зачем мне ваши кубики,Я свободный Ибрагим.
Этот человек с печальными глазами, Ибрагим Еналеев, последние годы жил как бы в полусне. В пятьдесят третьем, когда амнистированные уголовники разлились по стране, он вместе с другими испытывал только дикую радость. Они бродили в толпах свободных людей, приглядывались к нормальной человеческой жизни и не знали, куда себя деть. Многие нашли свое место, начали новую жизнь, многие вернулись назад, не достигнув даже теплых земель, а некоторые, вроде Ибрагима, слонялись со стройки на стройку, с завода на завод, из города в город, не возвращаясь на прежнюю преступную дорогу, но и не решаясь избавиться от лагерных привычек и взглядов. Вербовались в отъезд и исчезали, получив подъемные, в общежитиях пили спирт и чефир, по крупной играли в карты, на работе «придуривались».
Фельдшер сказал на ухо Зеленину:
— Этот здесь главный заводила. Он да три его дружка из амнистированных. Один местный, из Круглогорья. Дикая личность, я вам скажу. Посмотрите.
