Фельдшер сказал на ухо Зеленину:
— Этот здесь главный заводила. Он да три его дружка из амнистированных. Один местный, из Круглогорья. Дикая личность, я вам скажу. Посмотрите.
Зеленин повел взглядом в сторону кивка фельдшера и вздрогнул. У него давно уже было такое ощущение, словно кто-то стоит за спиной, готовый сжать так, что хрястнут кости. Теперь он понял, чем это вызвано: в упор на него, не мигая, смотрели серые страшные глаза. Они принадлежали' парню атлетического сложения, который лежал поверх одеяла, скрестив на груди голые руки. Могучие эти татуированные руки с вяло перекатывающимися под кожей шарами бицепсов напоминали нажравшегося питона. Вообще казалось, что парень только потому не крушит все вокруг себя, что в эту минуту он дьявольски сыт. Странная, очень странная усмешка блуждала на губах.
«Убийца!» — вдруг понял Александр, и у него ослабли ноги. Отвратительное ощущение слабости и беззащитности охватило его. Словно в гипнозе, он подошел к парню и сказал:
— Давайте градусник.
— Пожалуйте, доктор, — ответил парень, неожиданно приятным, вежливым голосом, и Зеленин заметил, что он очень красив, у него правильные черты лица, вьющиеся длинные волосы льняного цвета.
Температура была нормальная. Зеленин послушал сердце; оно стучало в ритме мощного мотора. Легкие дышали, как мехи.
— Что у вас болит? — спросил он.
— Ничего, — широко улыбнулся парень.
— Голова, горло, живот?
— Все нормально. Душа немного болит.
— Отчего же?
— Влюбленный я.
Зеленин прочел на ногах парня надпись: «Они устали». Стало смешно. Он скрутил фонендоскоп и сунул его в карман. Странное, стыдливое чувство прошло — откуда оно взялось? — он снова обрел уверенность.
— Бюллетенчик надо продлить, — вдруг тихо и отчетливо проговорил парень.
— Это на каком же основании?
— По-свойски. Мы ведь с вами вроде бы сродственники.
— То есть? — опешил Зеленин.
— Предмет у нас один — Дашутка Гурьянова. — И вдруг рыкнул: — Понял, лепила?
— Перестаньте болтать чушь! — резко сказал Зеленин и пошел прочь, выпятив подбородок. «Вот оно что!
Даша и этот сытый громила? Дико, непостижимо. Милая чистая девушка и… Значит, и обо мне болтают. Разве я давал повод?»
— Ну как, познакомились? — спросил фельдшер.
— Кто это?
— Федор Бугров.
Осмотр продолжался. Внезапно скрипнули двери, и в барак, пошатываясь, вошел человек в заляпанной глиной спецовке. Как слепой, он прошел по проходу и свалился на койку. Тимоша бросился к нему, потряс его за плечо:
— Витька, друг, что с тобой?
— Я еще вчера велел ему соблюдать постельный режим, — сказал фельдшер, — а он, видите, опять на площадку уперся. Вчера еще температура была тридцать девять и три.
Тимоша хлопотливо и аккуратно раздел Витьку, сунул ему под мышку градусник, укутал одеялом. После этого он выпрямился, метнул взгляд в сторону Ибрагима и Федора и тихо, но внятно сказал:
— Сволочи!
Из двенадцати человек у четырех была повышенная температура, у остальных нормальная, но все, кроме Бугрова, жаловались на головную боль, ломоту и дурноту.
Зеленин сказал:
— Грипп сейчас принимает самые необычные, атипические формы. Он может протекать и без температуры. Поэтому я не могу точно сказать, кто из вас действительно болен, а кто симулянт. Правда, один, — он взглянул в сторону Федора, тот, улыбаясь, показал ему огромный кулак, — правда, один явный симулянт. Я говорю о Федоре Бугрове. Он пытался меня шантажировать. А остальные… Это уж дело вашей совести.
— Почему нам резиновые сапоги не выдают? — вдруг крикнул Ибрагим.
Какой— то парень поднял над головой башмаки.
— Попробуй, доктор, в таких штиблетах в воде поработать. В самом деле заболеть можно.
Тимоша поднял руку:
— Тихо! Эх вы, шпана, смотрите, Витька до чего себя довел! А потому, что настоящий комсомолец, за дело у него душа горит. А вы… — он махнул рукой, — кусочники. Ну вас к черту! Будут сапоги, завтра баржа придет.
Ибрагим соскочил с койки и босиком, в одном нижнем белье подбежал к Тимоше.
— Кусочник, ты говоришь? Раз лагерник, значит, не человек? Доктор, почему они меня презирают? Зовет на собрание, а сам за карман держится.
Тимоша усмехнулся:
— Что ты мелешь? Меня твое прошлое не интересует. Работал бы честно, и тебя бы считали человеком. Скажи вот, Ибрагим, болен ты?
— Здоров! — заорал Ибрагим. — Работать пошел, ну вас к черту!
Он бешено пронесся назад к койке и стал одеваться.
— Пошли, — сказал Александр и открыл дверь. Невольно он в последний раз взглянул на Федора, тот снова показал ему кулак. И опять на какое-то мгновение панический страх налетел на Зеленина.
На крыльце Тимоша сунул в рот тоненькую папироску и сказал сквозь зубы:
— Федьку Бугрова на собрании почистим. Завтра же поставлю вопрос.
— Вот она, современная молодежь, — вздохнул фельдшер.
— «Современна-а-я», — передразнил его Тимоша. Он был очень возбужден. Сказав, что в остальных бараках народ сознательный, попрощался с Зелениным и прыгнул на подножку проходящего самосвала.
Зеленин работал вместе с фельдшером несколько часов. Он назначил лечение всем больным, наиболее тяжелых распорядился отправить в больницу. Закончив обход, они пошли в контору.
— Ну как там, в третьем? — спросил главный инженер. — Есть симулянты?
— Есть, конечно, но…
— Не знаю, что кадровики смотрели… Набрали бывших уголовников, вроде этого Еналеева.
— Мне кажется, — тихо сказал Александр, — что этот Еналеев, по сути, не плохой человек. Может быть, если к нему подойти без оглядки на его прошлое…
— Пробовали. Таких не отмоешь и святой водой.
— Неправильно, — вмешался Егоров, — сам знаешь, Юрий Петрович, что это неверно. У нас часто не хватает времени, а иногда и желания разобраться в человеке. Забываем, друзья, что каждая человеко-единица имеет свой собственный внутренний мир.
Зеленин с удивлением взглянул на Егорова. Главный инженер тоже посмотрел на него, усмехнулся и спросил Зеленина, не нуждается ли больница в помощи в смысле ремонта или подвозки топлива.
— Запомните, доктор, что у вас теперь есть богатый дядя.
Вдруг за дверью послышался громкий сердитый голос, и в комнату ворвался парень в кожаной куртке.
— Юрий Петрович, что же это получается с цементом? — заорал он.
Главный инженер вскочил, и несколько минут они кричали друг на друга остервенело, но без злости. Фигура парня в кожаной куртке, его лицо и жесты показались Зеленину очень знакомыми. Главный подписал какую-то бумажку, парень схватил ее, сунул в карман, повернулся, изумленно присвистнул и протянул Зеленину руку:
— Привет!
— Привет, — неуверенно пожал руку Александр.
— Не узнаешь? Не удивительно: ты ведь меня только в клеточку видел. А помнишь, как я тебе блок поставил? Ты даже очки потерял.
— ЛИСИ! — радостно воскликнул Александр и вскочил.
Теперь он узнал этого волейболист из команды строительного института. Они обнялись. В громадных сверкающих залах они посылали друг в друга пушечные удары, а после игры расходились незнакомыми. Но здесь, на берегу холодного озера, в затоптанной комнате, они встретились как члены единого братства ленинградских студентов, тем более студентов-спортсменов. Саша ликовал. Подумать только: ехал сюда, как в пустыню, а встречает знакомых волейболистов! Даже встретив здесь Лешку Максимова, он обрадовался бы не намного больше.
— Команда у вас была ничего себе. Особенно один защитник, сердитый такой малый.
— Максимов?
— Кажется. Где он сейчас?
— У, брат, он скоро в дальнее плавание уйдет, в торговый флот распределился! Слушай, а что, если нам здесь организовать тренировочки?
— Доктор, выпей валерьянки. На дне озера, что ли?
— Подожди, что-нибудь придумаем.
Парня звали Борисом. Он проводил Зеленина на крыльцо и договорился, что на днях к нему «заскочит», Зеленин и Егоров пошли к своей машине.
— Ну, а как с жилищным строительством, Сергей Самсонович?
Егоров уперся костылем в глину, повел левой рукой и весело сказал:
— Здесь будет город заложен назло надменному соседу.
— Какому же соседу?
— Есть тут у нас городишко неподалеку, чуть побольше Круглогорья. С гонором городишко.
Егоров
Ранние сумерки легли на строительство, на озеро, стерли линию горизонта. Из темно-серых глубин неба опускались редкие снежинки. Попадая в свет фар, они искрились, как звезды, и ложились на дорогу, чтобы сразу же погибнуть под колесами. Машина медленно идет вверх: сейчас, в темноте, Петька стал осторожнее. Машина идет, как слепец, вытянув вперед длинные желтые руки, перебирая ими тонкие стволы осин.
— Закурим, доктор?
