Чтобы совершить два таких гигантских прыжка в Незнаемое, потребовалось время. Но и в период затишья продолжалась работа, кропотливая и последовательная, и когда на сцене появился Эдгар По, почва для произрастания его таланта оказалась заботливо подготовленной предшественниками, имена которых сейчас почти забыты.
Опять мы в салоне машины времени.
В 1813 году романом некоего Джорджа Фаулера дорогу в космос открывает американская литература. Первые ласточки — книги Фаулера и появившаяся спустя 14 лет книга профессора Джорджа Такера — были названы на редкость неоригинально: «Полет на Луну». Чем они были примечательны? Практически ничем, если не считать соображений приоритета. Правда, в книге Такера (ученый благоразумно скрылся под псевдонимом «Джозеф Эттерли») впервые упоминается «антигравитационный металл», предшественник уэллсовского кейворита. И еще… Профессор Такер заведовал кафедрой в университете штата Вирджиния в годы, когда там учился молодой Эдгар По. А в остальном — «опять» Луна!
Что же, чудес ждали и оттуда. К описываемому периоду Луна превратилась в надежный полигон фантастики, и от испытаний, проводившихся там, читатель мог действительно ожидать чего угодно. Не только энтузиастов фантастики — всех, кто хоть в какой-то мере интересовался наукой (или, на худой счет, околонаучными сплетнями), писатели приучили к мысли: что-нибудь связанное с нашей космической соседкой да случится.
Поэтому когда в последние августовские дни 1835 года на страницах газеты «Нью-Йорк сан» пошел с продолжением сенсационный материал о Луне, никто не заподозрил неладное. Репортаж назывался «Великие открытия в астрономии», и сообщалось в нем об открытии английского астронома сэра Джона Гершеля (сына знаменитого Уильяма Гершеля). А обнаружил он в обсерватории на мысе Доброй Надежды ни больше ни меньше как крылатых обитателей Луны!
(Еще в 1759 году английский писатель Сэмюэл Батлер — не путать с известным утопистом Сэмюэлом Батлером, жившим веком позже, — опубликовал рассказ-шутку «Слон на Луне». В этом рассказе за селенитов приняли… обыкновенную мышь, сражавшуюся с роем каких-то насекомых на поверхности линзы телескопа. Но на напрашивающуюся аналогию читатели «Сан» не клюнули.)
Вскоре выяснилось, что весь репортаж был чистой воды розыгрышем журналиста Ричарда Адамса Локка. Однако внешне невинная затея обернулась взрывом бомбы: поверили абсолютно все. Здание редакции осаждали возбужденные толпы, день ото дня все более многочисленные, и достать лишний экземпляр газеты не было никакой возможности. И даже когда мистификация развеялась, в «открытие» Гершеля-младшего верили еще целых двадцать лет… Этот первый наглядный образец вотума доверия молодой научной фантастике со стороны читателей вошел в историю как «НФ рассказ „Лунная мистификация“.
Может быть, в истории литературы шутка Локка и прошла бы незамеченной, если бы не эти самые читатели, да не все, а один-единственный. Им оказался двадцатишестилетний поэт, пока никому не известный (до выхода в свет стихотворения „Ворон“), уже пробовавший свои силы и в научной фантастике. Эдгар Аллан По (1809 — 1849).
По вспоминает о мистификации Локка в серии статей под названием „Литераторы Нью-Йорка“. Да и как не вспомнить? Ведь за два месяца до выхода сенсационного материала в „Сан“ небольшой журнальчик в Ричмонде опубликовал рассказ своего сотрудника на схожий „лунный“ сюжет. Сотрудником был Эдгар По, а рассказ назывался „Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфааля“; герой его добрался до Луны совсем по моде времени на воздушном шаре.
Эдгар По обладал удивительным даром: в его творчестве соединялись две стихии, казавшиеся несоединимыми, — раскрепощенное воображение поэта-романтика и дотошная скрупулезность аналитика. Лучшей „смеси“ для того, чтобы стать основоположником научной фантастики, не сыскать. Присваивая Эдгару По этот титул, критики все как один отмечают, что он первым блестяще продемонстрировал, как можно органично ввести науку в ткань художественного произведения.
С чисто литературной точки зрения „Ганса Пфааля“ шедевром назвать нельзя, но метод, которым пользовался писатель, оказался чрезвычайно полезен для дальнейшего; быть может, именно в творчестве По научная фантастика обрела свое подлинное лицо. Анализируя лунные фантазии предшественников, По писал: „Все упомянутые брошюры преследуют сатирическую цель… ни в одной из них не сделано попытки придать с помощью научных подробностей правдоподобный характер самому путешествию на Луну. Авторы делают вид, что они люди вполне осведомленные в области астрономии. Своеобразие „Ганса Пфааля“ заключается в попытке достигнуть этого правдоподобия, пользуясь научными принципами в той мере, в какой это допускает фантастический характер самой книги“.
Даже ошибаясь, Эдгар По во всем остается научным фантастом. Например, он предполагает существование воздуха, пусть и разреженного, на всем пути следования от Земли до Луны. Эту гипотезу вряд ли можно было серьезно защищать даже в те годы (Торричелли провел опыты по проверке „толщины“ земной атмосферы, оцененной всего в несколько миль, за 200 лет до выхода в свет рассказа По), однако автор „Ганса Пфааля“ разбирает свою гипотезу с тщательностью, сделавшей бы честь и специалисту. А использование его героем аппарата „для сгущения воздуха“, а эксперименты с животными на борту и детально описанная космическая навигация! Какими бы наивными ни были описания полета на Луну на воздушном шаре, перед нами — произведение подлинно научной фантастики.
Кстати, сама идея после полета братьев Монгольфье потеряла свой фантастический ореол в глазах читателя; воздушные шары были у всех на устах — почему бы не слетать в них и на Луну? Интересно, что новое космическое транспортное средство предложил не один По. Его опередил другой замечательный поэт, на этот раз из России, — Вильгельм Кюхельбекер. Герой его сатирического рассказа „Земля безглавцев“, опубликованного в петербургском альманахе „Мнемозина“ в 1824 году, увидав в Париже воздушный шар, „…вспомнил наше родимое небось, поручил себя богу и отправился искать похождений и счастия“ на Луну! Действительно, фантастические идеи не знают границ.
Но вернемся к розыгрышу Локка. В примечании к „Гансу Пфаалю“ Эдгар По посвятил разбору „Лунной мистификации“ целых шесть страниц. То, что две шутки (а в тексте „Пфааля“ ясно сказано, что прибытие космического путешественника состоялось… 1 апреля!) появились практически одновременно, заставило многих читателей предположить, что рассказы написаны одним автором. Эдгар По открестился от сочинения Локка, после чего подверг его уничтожающей критике с научной точки зрения. Вывод оказался столь же неутешителен для читателей, сколь и категоричен: „Если публика могла хоть на минуту поверить (Локку), то это всего лишь доказывает ее глубокое невежество по части астрономии“.
И эти строки написаны научным фантастом, прозорливо увидевшим принципиальную разницу между двумя типами фантазии: той, что будит воображение, подталкивает мысль, — и туманящей сознание мистификацией. Увы, в последующие годы верили на слово и не такому, особенно это касалось „вестей из космоса“…
Впрочем, во времена По читателей еще можно было понять. Затишье было лишь видимым, решающий штурм космоса приближался неотвратимо — и нервное напряжение просто искало себе выхода.
4. АРТПОДГОТОВКА
Как только в руках у меня будут корректуры первой части „Луны“, я дам их прочесть моему математику, весьма компетентному космографу. Лишь тогда я буду уверен, что не допустил несуразность. Чем больше я читаю и правлю, тем лучше мне все это кажется, и я очень надеюсь, что читатели, несмотря на странность и смелость некоторых положений, допустят возможность приключений наших трех героев и вполне переварят их.
Жюль Верн, 1865 год
Применяя военную терминологию, можно сказать, что в первой половине XIX века космические путешествия писателей-фантастов напоминали одиночные выстрелы. Если так, тогда шестидесятые — семидесятые годы стали временем решающего наступления, открывшегося, как положено, залпами тяжелой артиллерии. Впрочем, не совсем так…
За грохотом пушек, за победными реляциями с полей сражений — все это будет, будет! — не услышан и позабыт тихий одиночный „выстрел“, скромная фраза в отделе хроники газеты „Московские губернские ведомости“ за 1848 год. Тогда эти строчки и не могли привлечь внимания, символическими они стали в наши дни, когда попались на глаза историку, рывшемуся в архивах. А написано было следующее:
„Мещанина Никифора Никитина за крамольные речи о полете на Луну сослать в отдаленное поселение Байконур“…
