Выиграла от такого „открытия“ научная фантастика? Навряд ли. Но если говорить о возможности коммерческой разработки жилы, открытой Коулом, то, увы, она оказалась поистине неисчерпаемой для малостеснительных его потомков (правда, и эту пришлось фактически переоткрыть спустя четверть века)…
Но — прильнем к нашим иллюминаторам.
„Космическую оперу“ писатели пропустили, зато программа освоения Солнечной системы выполнялась на удивление четко.
После Луны на первом месте стоял Марс. Добирались до него по-разному: в романе англичанина Роберта Кроми „Бросок в космос“ (1890) — на корабле, имеющем вид сферы и неизвестно как движущемся; годом позже, в романе американского автора Томаса Блота „Марсианин“, — более модным ныне способом телепортации. А в незаконченном романе русского поэта Валерия Брюсова „Гора Звезды“ (1895 — 1899) встречается намек на то, что марсианам были известны основные принципы реактивного движения.
Не оставили фантасты своим вниманием и другие планеты, прежде всего — Венеру. Снова проекты, один увлекательнее другого. Англичанин Джон Мунро посылает своих героев в полет на корабле, управляемом „электричеством“ (роман „Полет на Венеру“, 1897). А в вышедшей пятью годами раньше астрономической фантазии „В океане звезд“ русского автора А. Лякидэ для полета на планеты (в том числе, Венеру) предлагается использовать аппарат с машущими крыльями — орнитоптер. Вопрос о наличии воздуха в межпланетном пространстве, по-видимому, не ставился…
И наконец, Юпитер. В наши дни едва ли не самое притягательное для писателей-фантастов место в Солнечной системе было открыто ими раньше, чем Венера, — случилось это в романе некоего Джоэля Пибоди „Удивительный мир“ (1838). А спустя полвека в Англии вышел популярный роман Джона Эстора „Путешествие в иные миры“ (1894), где автор посылает своих героев) на Юпитер и Сатурн с помощью антигравитации (апергии).
Все больше проектов — воистину от великих до смешных.
Вот, например, популярный роман классика немецкой научной фантастики Курда Лассвица „На двух планетах“ (1897). Огромные искусственные спутники, повисшие над полюсами Земли, используются марсианами в качестве эффективных перевалочных пунктов. Ассоциации со свифтовской Лапутой очевидны, но если Свифта посетило озарение, Лассвиц с немецкой педантичностью все рассчитал до мелочей. И наоборот, проект, разработанный Андре Лори (псевдоним французского писателя-коммунара Паскаля Груссе) в романе „Изгнанники Земли“ (1888), вызовет у современного читателя улыбку. Герои Лори, вместо того чтобы самим лететь на Луну, притягивают нашу космическую соседку к Земле с помощью гигантского магнита — естественных залежей железа в горах Судана…
Но хватит перечислений — наше путешествие подходит к концу.
Молодой научной фантастике, как и Одиссею, пришлось лавировать между Сциллой — сенсационной популярностью у массового читателя и Харибдой — равнодушием читателя серьезного. А ведь эта литература заметно подросла и набралась опыта. Многое, что выходило под маркой „научная фантастика“, выглядело уже вполне солидно по строгим литературным меркам.
Если же говорить только об идеях фантастов, то и с ними дело обстояло не просто. От авторов научной фантастики читатели и издатели требовали прежде всего фантастического — и это приводило к рождению массы „бредовых идей“, вызывавших бурный и, главное, шумный всплеск энтузиазма. Увлечение со временем спадало, а действительно интересные идеи по большей части просто не доходили до своих возможных адресатов. Сейчас можно сколько угодно восклицать: „Эх, если бы ученый Икс в свое время заглянул в опус писателя Игрека!“ — да что толку.
Настоящего успеха смогли добиться те, кто в полной мере усвоил нехитрый принцип: чтобы увлечь парадоксальной идеей, мало было самому дойти до нее — нужна была еще и „подача“.
Пример такого удачного симбиоза стоял перед глазами. Уже явился в мир писатель, пример которого мог бы послужить любому охваченному искушением попробовать собственные силы в научной фантастике. В творчестве этого писателя замкнулась историческая триада, совместились два полюса — романтический порыв Эдгара По и трезвая научная основательность Жюля Верна. Два полюса соединились и вспыхнула искра. „Гуманитарная“ и „техническая“ ветви научной фантастики — как ни условны сами эти названия — сплелись воедино в романах Герберта Джорджа Уэллса (о нем мы еще вспомним в последней главе книги).
Но тогда этого еще никто не знал. Молодая фантастика, блуждая в потемках и частенько ошибаясь, плыла-таки в свой Золотой век. Плутая между наивностью и поразительной догадливостью, мешая курьезы с настоящими откровениями. Никаких табелей о рангах в этой литературе пока не существовало — лишь время отбирает достойных; и читатели той поры с одинаковым упоением поглощали книги Уэллса и произведения ныне забытых его современников. Ведь почву для произрастания новых идей — под стать нарождавшемуся веку — рыхлили все: и гиганты и карлики.
Особенно ярко это проявилось в космической фантастике. Детали, в изобилии поставляемые писателями-фантастами, главного изменить уже не могли: человечество к концу прошлого века было подготовлено к выходу на свою долгую звездную дорогу.
Подготовка не ограничивалась сферой литературы.
В 1881 году, незадолго до казни, революционером Николаем Кибальчичем был разработан проект первого реактивного двигателя. Изобретатель набросал чертежи в камере смертников Петропавловской крепости, уже зная приговор и боясь одного: как бы не забыли, не прошли мимо этого удивительного проекта.
И наконец в Боровске и Калуге уже публиковал свои сочинения тот, кто первым все понял и обосновал. Глухой чудак, которого не принимали всерьез, так что и издавать свои труды ему приходилось на собственные средства, отказывая себе даже в малом, — Константин Эдуардович Циолковский (1857 — 1935). Он родился за восемь лет до жюльверновской „Из пушки на Луну“, а в конце жизни стал свидетелем первых стартов ракет, запущенных энтузиастами космонавтики в нашей стране. И напутствовал молодого Королева…
В 1877 году, когда ему исполнилось двадцать лет, Циолковский пишет в дневнике: „С этого времени начал составлять астрономические таблицы“. Через пять лет, 12 апреля (мог ли он знать тогда, что день этот назовут Днем космонавтики?) 1883 года заканчивает рукопись своего „космического дневника“, скромно озаглавив труд: „Свободное пространство“. Затем в журнале „Вокруг света“ опубликовали повесть „На Луне“ (1893), а позже и серию научно-фантастических очерков „Грезы о Земле и небе и эффекты всемирного тяготения“. Последняя книга вышла в 1896 году, на год „отстав“ от повести другого дебютанта — „Машины времени“ Герберта Уэллса.
Эти две книги великих мечтателей и были, в сущности, машинами времени. Они задавали ему ход, словно подстегивали: быстрее, быстрее, быстрее.
6. НАЧАЛО РАСШИРЕНИЯ ВСЕЛЕННОЙ
Безграничный космический океан станет на ближайшие годы одной из самых крупных областей приложения новейших человеческих познаний… А за всем этим виднеются еще бескрайние космические дали, издавна привлекающие внимание человечества! Это другие миры, быть может, иная, отличная от земной, жизнь, далекие неведомые солнца со своими планетами.
Сергей Королев, 1960-е годы.
„Грезами о земле и небе“ открывается двадцатый век.
Грезам-то как раз пришел конец, и отныне мечта перестает быть только мечтой, получая материальное обрамление: в самый канун века к писателям-фантастам присоединились ученые.
Гений Циолковский затмевает в нашем сознании образы многих современников, также занимавшихся вопросами межпланетных полетов. Конечно же, Циолковский был не одинок — просто он мыслил шире и смотрел дальше, чем другие. Кто-то бросил идею, не углубляясь в расчеты, а были и такие, что самостоятельно дошли до самой сути, и не подозревая о работах мыслителя из Калуги.
„В 1896 году, — вспоминал Константин Эдуардович, — я выписал книжку А. П. Федорова „Новый принцип воздухоплавания, исключающий атмосферу как опорную среду“. Мне показалась она неясной (так как расчетов никаких не дано). А в таких случаях я принимаюсь за вычисления самостоятельно — с азов“. Отставной прапорщик, изобретатель, ставший журналистом, Александр Петрович Федоров многое и вправду напутал, а что-то бросил на полпути, не продумав до конца, но толчок мыслям Циолковского его работа дала, это несомненно (как и сочинения „известного фантазера Ж. Верна“). А в конце двадцатых годов выдающийся ученый-самоучка Юрий Васильевич Кондратюк, не зная о существовании работ Циолковского, независимо пришел к научно разработанной теории космического полета. Книга Кондратюка „Завоевание межпланетных пространств“ вышла в Новосибирске в 1929 году, накануне стартов первых советских ракет…
