- Тодд, негодяй! Кто бы мог подумать? - Его голос легко перекрывал шум аэропорта. - Прилетел рисовать Австралию в красных тонах?
Он с энтузиазмом хлопал меня мозолистой ладонью по спине, не подозревая о собственной силе. Джик Кассэветес, старый друг и полная мне противоположность почти во всем.
Бородатый, а я чисто выбритый. Буйный, шумный, экстравагантный, непредсказуемый - качества, которым я завидовал. Голубые глаза и выгоревшие на солнце светлые волосы. Мускулатура, от которой у меня перехватывало дыхание. Бессердечный с девушками. Язык будто наждак. И простодушное презрение ко всему, что я рисовал.
Мы познакомились в художественной школе и вместе удирали с занятий на скачки. Правда, Джик нехотя ездил на ипподром, и только ради игры в тотализатор. Он никогда не восхищался участниками соревнований и, разумеется, никогда не рисовал их. Для него художники, рисующие лошадей, - это низшая каста. Люди, далекие от серьезного искусства. Он с запальчивостью утверждал, что с большим удовольствием смотрел бы на картину с павшими лошадьми, чем с летящими к финишу.
Картины Джика, в основном абстрактные, отражали темную изнанку светлого ума: плоды депрессии, полные отчаяния за хрупкий мир, который разрушают ненависть и грязь.
Жить с Джиком все равно что кататься на американских горках: головокружительные подъемы и спуски, опасные и веселые. Последние два года в художественной школе мы вместе снимали квартиру-студию, выставляя друга друга на улицу, когда приходили девушки. Его бы в два счета выгнали из школы, если бы не громадный талант. Летом он неделями не ходил на занятия из-за своей второй страсти - плавания на яхте.
Годы спустя я несколько раз ходил с ним в море. И думаю, во многих случаях он подводил нас к смерти ближе, чем это было необходимо, но риск давал мне приятное разнообразие по сравнению с работой в офисе. Джик был замечательным моряком, умелым, точным, быстрым и сильным, с инстинктивным чутьем ветра и волн. Меня ужасно огорчило, когда однажды он заявил, что намерен в одиночку совершить кругосветное плавание. В последний вечер перед его отплытием мы устроили на берегу меланхолические проводы, а наутро, когда он ушел в море, я уволился из агентства по торговле недвижимостью.
Джик приехал встречать меня на машине, как оказалось, на собственной, на темно-синем британском спортивном автомобиле тридцатых годов.
- И много здесь таких? - удивился я, закидывая сумку и чемодан на заднее сиденье. - Сколько дорог она прошла после родовых схваток?
- Много, - усмехнулся Джик. - Они сейчас непопулярны, потому что горючее пролетает, как касторка. - Мотор бодро ревел, будто соглашаясь с хозяином, который включил дворники, потому что начался ливень. - Добро пожаловать в солнечную Австралию. Дождь здесь не проходит. Манчестер я вспоминаю как город солнца.
- Но тебе ведь нравится?
- Австралия - моя любовь, дружище. Сидней как регби, мужество и сила, а на горизонте - грация.
- А бизнес?
- В Австралии тысячи художников. Процветающая малярная промышленность. - Он искоса поглядел на меня. - И чертовски злая конкуренция.
- Я не ищу ни славы, ни состояния.
- Но носом чую, что цель у тебя есть, - усмехнулся Джик.
- Как ты смотришь на то, чтобы использовать свои мускулы?
- В помощь твоим мозгам? Как в старые дни?
- То была честная игра.
- А что сейчас? - Он удивленно вскинул брови.
- Поджог и убийство. Для начала.
- Господи!
Синяя машина грациозно влилась в поток движения. Небоскребы вокруг нас, будто гигантские стручки, тянулись к тучам.
- Я живу на той стороне залива, - показал Джик. - Господи, как это банально. В пригороде. Что со мной стало?
- Довольство сочится из каждой поры, - улыбнулся я.
- Да, все хорошо, первый раз в жизни я по-настоящему счастлив. Должен сказать, что скоро ты сам увидишь.
Машина свернула на скоростную магистраль, ведущую к мосту.
- Посмотри направо, - сказал Джик, - это торжество воображения над экономикой. Как самолет «Конкорд». Да здравствует безумие, единственное, что приведет нас куда-нибудь.
Я посмотрел направо. Там виднелся оперный театр. Серый и мокрый от дождя.
- Днем он мертвый, - продолжал Джик. - Театр - ночная птица. Фантастическая.
Перед нами выросла гигантская арка моста, плетеное стальное кружево.
- Это единственная ровная дорога во всем Сиднее, - заметил Джик, когда мы карабкались вверх по дуге моста.
Слева, сначала почти невидное за высокими блоками знакомо выглядевших домов, но потом открывшееся во всей своей торжественности, стояло огромное сияющее красно-оранжевое здание с правильными рядами больших квадратных окон с закругленными углами и бронзо-во-зеркальными стеклами.
- Силуэт XXI века, - усмехнулся Джик. - Воображение и мужество. Люблю эту страну.
- Где же твой естественный пессимизм?
- Когда солнце садится, окна сияют, как золото. - Красно-оранжевый монстр остался у нас позади. - Там офисы водного начальства, - саркастически пояснил Джик. - Их босс пришвартовал свою яхту рядом с моей.
Дорога, ведущая в пригород, то поднималась, то опускалась, окаймленная одноэтажными домами, чьи красные крыши с воздуха казались большим ковром с квадратным рисунком.
- Есть одна загвоздка, - проговорил Джик. - Три недели назад я женился.
Загвоздка жила на борту его яхты, пришвартованной среди колонии других таких же корабликов у мыса, который Джик называл «Плевок». Название очень скоро нашло свое объяснение: здесь более или менее сносно устроились, хотя бы временно, выплюнутые обществом.
Жена Джика не была красавицей, но и некрасивой ее не назовешь. Овальное личико, неброские русые волосы, так себе фигура, в одежде практичные линии. Ни яркости, ни жизнелюбия, ни чувства стиля Реджины. Я заметил, что стал объектом критического осмотра светло-карих глаз, смотревших с производившей впечатление интеллигентностью.
- Сара, это Тодд, - представил меня Джик, - Тодд, это Сара.
Мы обменялись соответствующими случаю фразами, «хорошо ли прошел полет», «благодарю вас, прекрасно», но, несомненно, она бы предпочла, чтобы я оставался дома.
Тридцатифутовое плавсредство Джика, привезенное из Англии, которое мы, как крест, таскали из студии на склад и со склада в студию, сейчас украшали занавески, подушки и горшки с цветами. Открыв шампанское, Джик налил его в сверкающие бокалы, похожие на тюльпаны, а не в пластмассовые кружки, как бывало.
- Господи! - воскликнул он. - Как здорово - видеть тебя!
Сара вежливо поддержала тост, но не уверен, что согласилась с ним. Я извинился, что ворвался в их медовый месяц.
- Плевать, - возразил Джик, очевидно, вполне искренне. - Слишком много домашнего блаженства вредно для души.
- Это зависит, - нейтральным тоном проговорила Сара, - от того, что человеку нужно - любовь или одиночество.
Прежде Джику было нужно одиночество. Интересно, что он теперь рисовал, но в уютной каюте я не заметил и следа красок.
- Пойду на воздух, - сообщил Джик. - Я могу теперь взобраться на Эверест и кувырком скатиться с вершины.
- Не дальше камбуза, - заметила Сара, - ты не забыл, что купил лангусты?
В дни нашей совместной жизни стряпал всегда Джик, и вроде бы ничего не изменилось. Он, а не Сара быстро и сноровисто приготовил лангусты, намазал их горчицей, посыпал тертым сыром и поставил в гриль. Он же вымыл салат и сделал тосты. Мы ели за столом в каюте под аккомпанемент дождя, барабанившего в иллюминаторы, и шлепки волн, разыгравшихся от свежего ветра. За кофе по настоянию Джика я рассказал, зачем приехал в Австралию.
Они выслушали мой рассказ в сосредоточенном молчании. Потом Джик, чья лексика со студенческих времен не изменилась, мрачно пробормотал «свиньи», а Сара не скрывала страха.
- Не беспокойтесь, - обратился я к ней, - теперь я не собираюсь просить у Джика помощи, ведь он женат.
- Я буду помогать тебе. Буду помогать! - бурно запротестовал он.
- Нет! - покачал я головой.
- С чего конкретно вы планируете начать? - спросила Сара.
- Найти, откуда взялись эти два Маннингса.
- И потом?
- Если бы я знал, что искать, то не было бы необходимости искать.
- Одно из другого не вытекает, - рассеянно пробормотала она.
- Мельбурн! - вдруг воскликнул Джик. - Ты говорил, что одна из картин приехала из Мельбурна. Прекрасно! Все устроится. Конечно, мы тебе поможем. Сейчас же поедем в Мельбурн. Ничего не может быть лучше. Знаешь, что будет в следующий вторник?
- Нет. А что будет? - удивился я.
- Мельбурнский Кубок! - Голос прозвучал триумфально.
Сара мрачно не спускала с меня глаз.
- Как бы мне хотелось, чтобы вы не приезжали, - сказала она.
Глава 6
Эту ночь я спал в перестроенном лодочном сарае. Кроме ниши, в которой стояла кровать, ванной, на вид недавно построенной, и крохотной кухни, все пространство сарая Джик использовал под мастерскую.
