Мне снился сон.
Он будет дальше.
Неплохой сон.
Проснувшись, я увидел, что к тесной компании спящих за кухонным столом добавился еще один участник.
Стою на воротах. Стадион забит под завязку. Наверное, тысяч сто двадцать народу не сводят с меня глаз.
Скандируют.
– Вол-чище! Вол-чище!
Обвожу взглядом трибуны: все ободряют меня, и я всех люблю, пусть они совсем чужие мне люди. Мне кажется, они какие-то южноамериканцы. Бразильцы, что ли. Может, аргентинцы.
– Я вас не подведу, – шепчу я им, понимая, что меня не услышат, даже если заору во всю глотку.
Передо мной выстроилась шеренга: по футболкам – команда-противник.
Это все люди из моей истории: отец, Руб, мама, Стив, Сара, Брюс, безликая новая девушка Брюса, Грег, зубная сестра, зубной, директор школы Деннисон, тетка-инспектор, друганы Руба и Ребекка Конлон.
На мне вся вратарская снаряга: бутсы, закатанные носки, зеленый свитер с ромбами на груди и перчатки. Ночь, и черный воздух прорезывают мощные прожекторы, словно сторожевые башни, громоздящиеся надо всеми нами.
Я в игре.
Хлопаю ладонью об ладонь и чуть приседаю, готовясь прыгнуть за мячом в любую сторону. Ворота за спиной кажутся километровыми в ширину и в глубину. Сетка – рыхлая клеть, она качается и шелестит на ветру.
Выходит отец, устанавливает мяч, кричит, что у нас вроде серия пенальти в финальном матче чемпионата, и теперь все зависит от меня. Отступает, примеривается, разбегается и лупит мячом вправо от меня. Я прыгаю, но дотянуться никакой возможности. Мяч влетает в угол ворот, и отец смотрит на меня и улыбается, как бы говоря: «Прости, парень. Играем по-честному».
Выходит мама. Потом Руб. Оба забивают, Руб с черствой усмешечкой.
– Тебе не светит, солнышко, – приговаривает он.
Все это время у меня в ушах, будто радиопомехи, жужжание толпы на трибунах. Когда я пропускаю, и мяч влетает в сетку, трибуны ревут, а потом стонут – ведь они болеют за меня. Им хочется, чтобы я взял хоть один, они видят, как отчаянно я стараюсь. Они видят мои ручонки и силу воли в моих губах, и, не слыша звука, чувствуют, как я бью ладонью в ладонь, готовясь к очередному удару. И они всё скандируют.
Мое имя.
Мое имя.
Но нет, как ни стараюсь, я не могу поймать ни одного мяча.
Даже убитая горем Сара пробивает мою защиту. Перед ударом она говорит:
– Не пытайся мне помочь. Бесполезно. Ты здесь ничего не изменишь.
Бьет Стив, и Брюс. Друганы Руба. Все. Наконец выходит Ребекка Конлон.
Идет в мою сторону.
Не спеша.
Улыбаясь.
Говорит:
– Если поймаешь, я в тебя влюблюсь.
Я киваю, хмуро, сосредоточенно.
Она отступает, разбегается, бьет.
Мяч летит высоко, и я теряю его из виду в свете прожекторов. Наконец замечаю, прыгаю, высоко в правый угол, и мяч, неловко отскочив от моего запястья, бьет мне прямо в лицо.
Я падаю с мячом на газон.
От удара о землю он выскакивает из моих рук и катится, медленно-медленно, через линию, в сетку ворот.
Конечно, я бросаюсь за ним, но поздно. Не допрыгиваю – и в мгновение ока я один, не на стадионе, а на нашем залитом солнцем заднем дворе, сижу, привалившись к забору, с разбитым носом.
11
Мы собирались выловить его быстро. Какой смысл выжидать недели. Если ждать, то горячее желание отомстить может и простыть. А мы такого ни в коем случае не могли допустить.
Мы выяснили, что этот Брюс Паттерсон крутил с другой девчонкой уже с месяц, и выходит, изменял Саре, поскольку продолжал ходить и к ней. Это как оплеуха нам всем: мы принимали его у себя в доме, а он тем временем окучивал какую-то клюшку по всему городу.
– Мы его отлупим? – спросил я у Руба, но тот лишь с насмешкой поглядел на меня.
– Ты серьезно? Посмотри на свои габариты. Ты чихуахуа, а Паттерсон, блин, – шкафина. Ты вообще понимаешь, что этот чувак с тобой сделает?
– Ну, я думал, что нас-то двое.
– Да я сам хиляк, – резко отшил меня Руб. – Конечно, борода у меня вовсю прет, но Брюс убьет нас обоих.
– Да, точно говоришь.
Дальше случилось кое-что неожиданное.
Раздался стук в дверь, больше похожий на робкое царапанье, и, открыв, я увидал на пороге своего бывшего лучшего друга Грега.
– Можно войти? – спросил он.
– Сам как думаешь?
Я отворил москитную сетку, и он вошел, оглянувшись перед этим на Стива, который с мрачным видом сидел, как всегда, на крыльце.
Войдя, Грег поздоровался с Рубом словами «Привет, Волчище», на что Руб пригрозил выбросить его за дверь.
Грег извинился, и я провел его к себе.
Он сел у окна, привалившись к стене. И молчал.
– Ну, – спросил я, сидя на кровати, – ничего, если я все же спрошу, каким ветром тебя принесло?
– Я за помощью, – последовал быстрый и прямой ответ.
Грег запустил обе руки в волосы, и с него посыпалась перхоть. У Грега всегда была эта проблемка. Ему нравилось в школе трясти перхоть на парту.
– Какого типа? – уточнил я.
– Деньги.
– Много?
– Три сотни.
– Три сотни! Ни фига себе, ты куда вообще, блин, впутался?
– А, не спрашивай. Так… – Он слегка поморщился. – У тебя есть?
– Во дает, три сотни. Не знаю.
Я полез под свой участок ковра и вынул, что там у меня было заначено. Восемьдесят баксов.
– Вот, тут у меня восемьдесят.
Нашел свою банковскую книжку и посмотрел сумму: на ней лежало еще сто тридцать.
– Ага, итого двести десять. Все, чем могу.
– Черт.
Я тоже сел на пол, спиной опершись на кровать, и спросил:
– Ты только скажи, зачем они тебе, угу?
Грег мялся.
– Скажи, или не дам.
Это была ложь, и мы оба это знали. Мы понимали, что я уже отдал Грегу деньги и что я даже не попрошу его вернуть. Вот и все. Но это, по крайней мере, он мне был должен. Должен был сказать, куда уйдут мои кровные.
– Эх, – сдался Грег. – Один из ребят, Дейл. Знаешь его?
Дейл Перри.
Ну да, Дейла Перри я, конечно, знал. Чувак того самого типа, что я терпеть не мог: он всегда вел себя так, будто всё кругом – его, и я его на дух не выносил. В прошлом году на коммерции (не стоило мне выбирать этот предмет) он взял металлическую линейку, нагрел ее на калорифере и приложил мне к уху, было адски больно. Вот кем был Дейл Перри. Еще он оказался в той шайке на футболе, с которой болтали клевые девчонки.
– Знаю такого, – спокойно подтвердил я.
– Ну вот, пара его старших друганов, им нужен был парень, чтобы забрал для них дурь. На три сотни баксов.
– Дурь?
Конечно, я прекрасно знал, что такое дурь, но мне подумалось, что лучше не упрощать Грегу задачу. В конце концов, я ему отдавал все свои кровные до последнего цента. Вот тебе и стерео, вот тебе и «что-нибудь еще». Вот тебе наличные, горбом заработанные в последние недели у отца. Все уплывало в унитаз, потому что мой бывший лучший друг явился ко мне, зная, что я единственный чел, который его не подведет. Никто из этих новых друзей не выручил бы его, а вот старый сможет.
Странновато.
Вам не кажется?
Дело не столько в том, что старый друг лучше новых двух. Просто ты знаешь человека лучше и понимаешь, что ему плевать на то, каким жалким лебезящим идиотом ты будешь выглядеть. Он знает, что ты для него сделаешь то же. Я знал, что Грег выручил бы меня, случись все наоборот.
Так что да.
– Дурь? – переспросил я, – Что еще за дурь такая?
– Ты понял, – ответил Грег.
Тут я ему спустил.
– Да понял, понял.
– Да там ерунда, несерьезное, – продолжил Грег, – но до фига много. Там было человек десять скинувшихся, но всем было лень идти забирать, – Грег еще чуток сполз по стене. – Я пакет-то забрал, без проблем, но плохо вышло, что пришлось держать ее у себя до утра.
– А-а.
Я расхохотался, закинув голову. Я почти не сомневался, что понял, как в точности было дело.
– Да, точно, – Грег кивнул. – Маманя, блин, нашла пакет у меня под кроватью, а батя швырнул в камин. А это все равно, что подписать мне смертный приговор. Не могу поверить, что старик швырнул ее прямо в огонь, слышь.
