– Она торгует газетами… – пробормотала Валентина в озарении.
– Ну да, я так и сказал. А что менты нас загребают регулярно, так это дело привычное. Приведут в отделение, посадят осторожно подальше от взрослых бандюг и звонят родителям. Мои черепки раз двадцать меня забирали. Ничего, обвыклись… По первому разу вам и штраф не выпишут. Я вот только не просек, зачем она с утра поперлась торговать? – задумался мальчик. – Такие газеты лучше идут к вечеру, часиков с пяти, когда народ выползает гулять.
Какие – такие, Валентина узнала, когда пришли муж с дочерью.
Затолкав жену в спальню и прикрыв за собой дверь, папа Валя шепотом спросил, знает ли жена, чем занимается их дочь.
– Успокойся, я знаю, она торговала газетами.
– А ты знаешь, как называется газета, которую она продавала? – совсем раскипятился папа Валя. – «Еще», понимаешь? «Еще»!!
И Валентина только после пятого или шестого «еще» поняла, о чем речь.
– И что такого? – искренне удивилась Лера. – Не «Комсомольца» же таскать – он тяжеленный. А эта газета в пять раз дороже, таскать меньше.
Позвонили Элизе. «Бабуля» приехала к обеду.
– «Спид-Инфо» грязней, – со знанием дела заявила она. – Потому что откровения свои прикрывает заботой о сексуальном образовании населения.
– Спидушник гораздо толще, его таскать тяжело, – кивнула Лера, соглашаясь.
После небольшой перепалки Элизы с родителями было решено с понедельника платить Лере, как квалифицированной няне, и не спрашивать потом, на что она тратит деньги. И никакой торговли на улице! Лера обещала не торговать, но выполнить договор с дворовой командой придется – дело чести. Еще три раза в этом месяце она рано утром занимает очередь за газетами на всю дворовую команду. Когда все понемногу успокоились и мама Валя даже предложила свои услуги по заниманию очереди «на всех» в пять утра, папа Валя попытался было провести поучительную беседу о пользе овсяных хлопьев и вреде шоколадного крема, но был остановлен внимательным, изучающим взглядом дочери.
Боль
В десять утра Маруся принимала роды. Она редко это делала, но случай был неординарный – роженица имела слабую физиологию, узкий таз и патологию сердечно-сосудистой системы.
К одиннадцати часам стало ясно, что ребенка не спасти. Женщина – не замужем, данных о родственниках в России нет. Осмотрев тщедушное, почти детское тельце роженицы, Маруся приняла решение. В половине первого Лиза понесла плод в соседний корпус к патологоанатому, а Маруся засела за писанину.
Она долго не могла сосредоточиться, рассматривала результаты анализов роженицы, вспоминала ее странные глаза – словно два растекшихся черных зрачка в узкой лодочке разреза. Женщина не кричала от боли, только тело ее гнало потом страдания. Никак не отреагировала она и на сообщение о мертвом ребенке.
«Боль отупляет», – в который раз подумала Маруся и назначила ей капельницу.
Маленькая женщина задремала с откинутой для иглы рукой и очнулась от того, что ее ощупывали. Она открыла глаза, и ужас, полыхнувший в них в первое мгновение, сменился отстраненным выжиданием.
У кровати стоял худой пожилой мужчина в белом халате и зеленой шапочке и слушал ее стетоскопом. Холодный кружок металла холодил грудь через тонкую рубашку.
– Извольте повернуться на правый бок, – попросил он после прослушивания и цапнул ее за левое плечо сильными пальцами, помогая.
Сжавшись, женщина слушала, как он проводит потом пальцами по позвоночнику, а дойдя до копчика, топчется там, буравя указательным, как будто что-то потерял.
– Благодарю.
Женщина легла на спину.
– Так-так-так, – бормотал старик, в азарте блестя глазами. – Вот так этак… вот как так… – Он провел пальцами по ее ребрам – как пересчитал, подумал о чем-то и ушел в озарении от догадки.
Женщина вздохнула и вынула иглу из руки.
Она рассмотрела свернутую пеленку, заправленную между ног. Понюхала ее. Осторожно встала и вышла в коридор. Дошла до поста медсестры. Попросила чистую пеленку. Вернулась в палату, разорвала ее на четыре части, свернула четыре прокладки. Из пакета в тумбочке достала трусики, надела их. Оставшиеся три прокладки спрятала под рубашку, закрепив их поясом казенного халата, а паспорт, небольшой складной нож, маленький кошелек и часы положила в карман.
Увлечения
В этот день Лере исполнилось одиннадцать, она пришла на работу к Марусе и сказала, что влюбилась.
– И кто же он? – отложила Маруся бумаги и с удовольствием потянулась.
– Дед Мороз, – ответила Лера.
Маруся задумалась. Она изо всех сил старалась представить себе хоть какое-то мужское начало в этом символе новогодних праздников, но у нее ничего не получалось. Наверное, из-за длиннополой одежды и бороды.
– Он идеальный мужчина, – пришла ей на помощь Лера. – Сама посуди. Все время приносит подарки. Рядом с ним ощущение праздника достигает эйфорического состояния исполнения желаний. Таких мужчин больше нет. Он один такой!
– Мне нравятся брюнеты с веселым хищным взглядом. А Дед Мороз – это какая-то абстракция… – задумалась Маруся.
В кабинет вошла женщина в халате и шапочке врача и молча села, мельком оглядев Леру.
Лера пошевелила ноздрями и резко встала. От женщины пахло смертью. Девочка отошла к шкафам с книгами. От страшного запаха тут же заныло в желудке.
– Как вьетнамка? – спросила женщина.
Маруся развела руками и вздохнула:
– Не думаю, что она когда-нибудь еще сможет родить. Что сказал Кощей?
– Что он может сказать? «Редчайший случай гомологии! Восхитительный экземпляр! Потрясающее скелетное сходство с ихтиостегом!» и так далее, – Лиза протянула снимки.
Маруся встала, укрепила их на экране, включила подсветку.
– Будешь оформлять, как преждевременные роды с аномалией? – спросила Лиза.
– Я не хочу никакого шума и тем более утечки информации. Меня не столько потряс скелет ребенка, сколько особенности его кровеносной системы. – Маруся задумалась. – Я с этой девочкой до маразма дошла – по сердцебиению получалась двойня, а на УЗИ – один ребенок!
– Подумать только, – зевнула акушерка, – приди эта вьетнамка в консультацию вовремя, и никаких проблем бы не было. Только ненормальная женщина приходит к гинекологу на шестом месяце беременности, да и то, когда уже боли начались. Ведь по УЗИ сразу определили аномалию, можно было бы ее вычистить до двадцати двух недель и без последствий, а теперь… С бумагами зароешься. Одно хорошо – нелегалка. В суд подавать не будет, нервы трепать.
– А разве можно делать аборт после двенадцати недель? – спросила Лера.
В кабинете наступила тишина. Женщины молча смотрели на девочку.
– Я хотела сказать, что душа после двенадцати недель уже появляется, – забормотала Лера, – и вообще…
– Это – твоя?… – засомневалась акушерка, подбирая слово.
– Это сестра Антона Капустина, – ответила Маруся.
Для Леры было странно услышать о себе такое определение.
– Значит, это ты нянюшка маленького Антоши? – прищурилась Лиза и вдруг спросила: – Где у тебя душа?
– Что? – опешила Лера.
– Покажи, где у тебя душа.
– Лиза, прекрати, – попросила Маруся.
– Нет, пусть покажет, мне интересно.
– Я вам не покажу, – отступила к шкафам Лера.
– Это почему же?
– От вас плохо пахнет.
– От тебя пахнет Кощеем Бессмертным, – кивнула Маруся.
– Я не маленькая! – возмутилась Лера. – Муму, хоть ты не доставай меня со сказками, и так дома прохода нет!
– А еще чем от меня пахнет? – прищурилась Лиза.
– Еще – водкой, – с ходу определила Лера.
– Лиза! – возмутилась было Маруся, но акушерка закричала, перебивая:
– Чего – Лиза? Да, выпила чуток! Я же здесь просто работаю и, кстати, до сих пор к подобному привыкнуть не могу! Не то что некоторые – получают удовольствие, снимки по два часа разглядывают. Ты еще вскрытие этой ящерице назначь!
– И назначу, – кивнула Маруся.
– Назначь, назначь!
– И назначу!
– Странные у вас с Кощеем увлечения, – вдруг резко иссякла и успокоилась Лиза. – Он очень хотел ощупать мамашу этого… – она показала на снимок. – Нет, в идеале, он бы, конечно, и мамочку вскрыл на досуге, повизгивая от предвкушения тайны… А знаете ли вы, девочки, ритм джаза?
Лиза стала барабанить по столу и кивать в такт головой.
– Тук-тук… Тук-тук. Сердце так же пульсирует. В ритме джаза. Тум-бум, тум-бум… Два тук-тук – предсердие, желудочек. А я ему не сказала, – Лиза хитро прищурилась и погрозила Марусе пальцем, – что у мамаши этой ящерицы совсем другой стук сердца. Совсем… А ты себе в нос ватные тампоны засовывай, – вдруг переключилась она на Леру. – Иначе с таким носом никакой жизни не будет.
– А как у нее сердце стучит? – спросила Маруся.
– Тук-тум-бум, тук-тум-бум… – серьезно продемонстрировала Лиза, вставая и уходя. – Тук-тум-бум… Тук-тум-бум, – перешла она в коридоре на шепот.
