– Я просто высказал предположение. Это лучшие друзья отца. Я же говорил, они…
– Ты знаешь, что Антонова погибла?
– Читал в газете, – кивнул Павел. – Очень жаль. Милая такая женщина. Кстати, она хорошо пела. Да… И еще играла на рояле.
– Ну, вот видишь: играла на рояле. Могла бы еще поиграть. Теперь я хочу услышать правду.
Игорь переложил с места на место сложенную вдвое газету. На поверхности стола под газетой лежал охотничий нож с длинным широким лезвием и толстой костяной рукояткой. Грач-младший подумал, что жить ему осталось несколько минут. Сейчас он умрет от того, что его печень или сердце проткнут этим страшным ножом. Тело вынесут из притона в разобранном виде, руки, ноги, голова будут расфасованы в отдельные пакеты. Закопают где-нибудь за городом или сожгут в бочке. Вот тебе преступление и наказание в одном флаконе. Почти как у Достоевского. Только крови больше.
Он продолжал молчать, решив, что, пустившись в долгие бестолковые объяснения, только приблизит свою кончину. Сейчас не надо ничего объяснять, не надо поминать тот дневник. Надо давить на жалость, напомнить о родственных узах. Тогда, возможно, удастся выйти из этой комнаты на своих ногах.
– Я долго терпел твою лживую жлобскую натуру, – сказал Игорь, – но терпелка больше не работает. Отсохла и отвалилась. Я не могу смотреть, как ты тут фуфло крутишь. Вопрос стоит так: или ты первый раз в жизни говоришь правду, или…
– Что «или»? – Павел сжался на стуле, втянул голову в плечи.
Игорь не ответил.
– Я ведь брат твой. – Павел почувствовал, как от страха сводит судорогой живот и хочется икнуть. – Твоя родная кровь. Ближе тебя у меня никого не осталось. И у тебя тоже. Я за тебя на край света пойду, ради тебя… Пойду… И там, на краю света… – Он запутался в словах и замолчал.
– У тебя минута на раздумье, – твердо проговорил Игорь.
Павел сжал зубы до боли, он не мог сказать правду, но и соврать не мог. В наступившей напряженной тишине явственно и четко прозвучал голос телевизионного диктора:
– Специалисты утверждают, что в этом году удастся собрать добрый урожай картофеля. Наш корреспондент побывал в одном из подмосковных хозяйств и убедился, что картошка уродилась на славу…
В следующую минуту Павел бухнулся на колени и, вытянув руки вперед, дополз до кресла, в котором сидел брат. Согнув спину, ткнулся мокрым носом в сиденье и, выдавив из себя несколько мелких слезинок, размазал их по щекам. Потом искательно снизу вверх заглянул брату в глаза и пробормотал:
– Прости меня, Игорь. Прости, бога ради. Я просто в долгах запутался.
В следующие десять минут, не поднимаясь с колен, он рассказал все, что знал о дневнике отца, о Дорис Линсдей, которой поверил, но обманулся в лучших чувствах. Он не утаил ничего, решив, что жизнь всего одна, и укорачивать ее из-за денег, пусть даже очень больших, нет резона.
Брат внимательно его выслушал, задал несколько уточняющих вопросов и, кажется, остался доволен. Он погладил Павла по голове, как верного пса, и даже потрепал по щекам, мокрым от слез, что Грач-младший воспринял, как высшее проявление родственной любви. На душе сделалось так спокойно и радостно, будто в эту минуту он заново появился на свет, а впереди ждала бесконечная счастливая жизнь, наполненная солнцем и счастьем, жизнь, которую только предстояло прожить.
– Хорошо, теперь мы поработаем вместе, – сказал Игорь. – И тебе наверняка перепадет крупная премия. Как ты на это смотришь?
Грач-младший заплакал еще выразительнее.
– В какой гостинице остановилась Дорис?
Павел назвал адрес, потом поинтересовался:
– Послушай, зачем тебе эти записи? Ведь это полная ерунда.
– Я отвечу честно, хотя отвечать не хочется. У меня много врагов. А друзей мало. Это нормально – иметь много врагов и мало друзей. Так вот, если отцова тетрадка попадет не к тем людям… число моих врагов превысит критическую отметку. И тогда… Тогда я недолго проживу. Я удовлетворил твое любопытство?
Игорь резко поднялся, вышел из комнаты и пропал в темном коридоре.
Глава 7
На почте администратор заглянула в компьютер и сказала, что бандероль, отправленную госпожой Линсдей, три дня назад доставили в гостиницу по такому-то адресу. Там почту принял начальник курьерской службы, о чем имеется соответствующая отметка. Она пощелкала клавишами компьютера:
– Других данных нет.
– Бандероль не дошла до адресата, – сообщил Радченко.
– С гостиницами всегда проблемы, – заметила женщина. – Мы доставляем почту в отели. Клерки разносят корреспонденцию по номерам или выдают постояльцам через администратора. Такова практика. Но бывает, что человек съехал, а почта для него пришла. Тогда письма или бандероли возвращают назад, к нам. На этот раз назад ничего не приходило. Значит, адресат все-таки получил бандероль. Или… Ее получил кто-то другой.
– Спасибо, – усмехнулся Радченко, – вы мне очень помогли.
Через четверть часа он стоял перед столом начальника службы безопасности того отеля, где прежде жила Дорис. Представительный мужчина в синем костюме по имени Николай Андреевич расположился в тесном кабинете, что находился по соседству с центральным входом. Выслушав адвоката и внимательно изучив его документы, он сказал:
– Ошиблись там на почте. Никакая бандероль на имя той американки к нам не поступала. Ну, чего с людьми не бывает, ошиблись.
– Боюсь, что ошибаетесь вы, – ответил Радченко и положил на стол справку с почты. – Тут написано, что бандероль…
– Вижу, – оборвал посетителя Николай Андреевич. – Только для меня это не документ. Если есть претензии к отелю, напишите заявление на имя…
– Я не стану писать заявлений, – сказал Радченко и положил на стол визитную карточку журналиста, известного всей Москве своими скандальными статьями. – Предлагаю сделать так. Информация о бандероли не получит огласки. Мужской разговор: только вы и я. В противном случае буду вынужден обратиться к этому человеку, моему близкому другу. Он давно собирается написать статью о вашем отеле. И о его владельце, который до сих пор проходит по полицейской картотеке как преступный авторитет. Мой друг собрал уже целое досье, но ищет новые факты. И я их подброшу. После публикации приличные люди станут обходить вашу ночлежку стороной.
– Это угроза?
– Не угроза, а предложение сотрудничества. Дорис Линсдей не станет подавать в суд на гостиницу, а я не стану встречаться со своим другом и буду держать язык за зубами. Просто помогите мне найти концы и узнать, где бандероль. Это ведь не так сложно.
Николай Андреевич, человек осторожный и опытный, бросил взгляд на посетителя, потом на визитную карточку. Он решал для себя, может ли этот адвокат находиться в приятельских отношениях с известным журналистом или все его слова блеф? Слишком мало фактов, чтобы делать определенные выводы. Радченко быстро сообразил, о чем думает хозяин кабинета, и, вытащив из бумажника фотографию, подержал ее перед носом Николая Андреевича. На снимке, сделанном где-то в ресторане или кафе, Радченко и тот журналист сидели за одним столиком, заставленным тарелками и бутылками, и о чем-то болтали.
– Хорошая фотография, – хмыкнул начальник службы безопасности.
– Мне самому нравится, – улыбнулся в ответ Радченко.
Решение было принято. Николай Андреевич подумал, что этот журналист – редкая вонючка, ради красного словца родную мать не пожалеет. И надо сделать все, чтобы замять историю с бандеролью.
– Хорошо, пожалуйста, посидите в коридоре минут десять. – Голос его сделался елейным. – Я наведу справки и тут же вернусь.
Он вернулся через час, мрачный, как грозовая туча. Пригласил Радченко в кабинет и сказал, что в тот день, когда пропала бандероль, корреспонденцию по номерам разносил посыльный, которого сейчас, после выяснения обстоятельств дела, вышвырнули вон, как паршивого щенка. Уволен также сортировщик писем, который поленился заглянуть в компьютер и узнать, что Дорис Линсдей здесь больше не живет.
Посыльный говорит, что он не прочитал, кому именно адресовано послание, и не знал, что адресат съехал. Дверь номера открыл невысокий мужчина восточного типа в полосатом халате. Он принял бандероль, словно ждал именно ее, и сунул в руку посыльного чаевые. Мужчина жил в гостинице шесть суток. В тот же номер дважды поступали письма, была и еще одна бандероль. Его имя – Фазиль Нурбеков, проживает в Воронеже по такому-то адресу. Занимает должность директора комбината строительных пластмасс.
– Вот его адрес и телефон, – Николай Иванович протянул Радченко листок, исписанный мелким почерком. – Надеюсь, инцидент исчерпан?
– Конечно. Спасибо за помощь.
Мужчина, одетый в разорванную рубаху, лежал на спине возле подоконника, головой к окну, ногами к двери. С того места, где стоял Девяткин, была видна левая половина лица покойного, распухшего от побоев, исполосованного опасной бритвой. Если пройти по кровавому следу, окажешься в длинном коридоре, а потом в кухне.
