– Говорить вам все по правде, господин Жакаль?
– А если не так, то за что ты от меня жалованье-то получаешь, дурак?
– Дело в том, что на прошлой неделе я думал, что эти люди – заговорщики.
– Ну, а теперь?
– Теперь уже не то.
– Что же ты думаешь?
– Что это, если позволите сказать, сходка преподобных отцов-иезуитов.
– Это почему же ты так думаешь?
– Прежде всего потому, что я несколько раз слышал, как они клялись именем Господа Бога.
– Ну, а во-вторых?
– Говорят они на латыни.
– Настоящий ты дурак, Лонг-Авуан!
– Это, конечно, может быть, господин Жакаль, а только я все-таки не понимаю, за что вы меня так обозвали.
– Да потому, что у иезуитов есть достаточно места для сборищ и без этого.
– Это где же, господин Жакаль?
– В Тюильри, идиот ты этакий.
– Так кто же эти люди?
– А вот, может быть, сейчас узнаем. Вон идет Карманьоль.
И действительно, к ним беззвучно приближалась какая-то тень.
То был маленький человек с лицом зеленовато-оливкового цвета, с грубым голосом и своеобразным провансальским акцентом тех странных личностей, которые встречаются по побережью Средиземного моря и которые говорят на всех языках, хорошенько не зная даже своего собственного.
– Ну что, Карманьоль? – спросил Жакаль. – Что нового?
– Новое только то, – почти запел он на мотив песни о Мальбруке, – что дырка готова. Стоит ударить еще раза два ломом – и полезай.
Лонг-Авуан слушал его с напряженным вниманием, так как, по его мнению, все дела в доме ла Барбет следовало устраивать ему самому.
– А дырка твоя будет достаточно велика, чтобы в нее мог пролезть человек? – спросил Жакаль.
– Да она величиной с целую дверь. Мы с хозяйкой ее так и прозвали «дверью Барбет»!
– Ах! – воскликнул Лонг-Авуан. – Ведь это как раз в спальне. Экое унижение – начальство мне больше не верит!
– Не шумели вы там, когда проламывали стену? – продолжал Жакаль.
– Зачем шуметь? Слышно было, как муха дышала, пока мы работали!
– Хорошо. Ступай обратно к Барбет и жди меня.
Карманьоль исчез так же беззвучно, как и явился.
Едва дошел он до переулка Винь, как с крыши таможенного дома раздался резкий свисток.
Жакаль вышел из своей засады, сделал несколько шагов к середине улицы и увидел, что на гребне крыши сидел верхом какой-то человек.
Жакаль сложил руки на манер рупора и спросил:
– Это ты, Воль-о-Ван?
– Я самый и есть.
– Ну, что, проберешься?
– Понятное дело, влезу.
– А как?
– Да здесь на крыше сделан стеклянный павильон. Через него я спущусь на чердак, а оттуда посмотрю, как… да и вас подожду.
– Ну, ждать-то тебе придется не долго.
– А сколько?
– Да минут десять.
– Хорошо, пусть будет десять. Значит, когда на церкви Святого Якова пробьет одиннадцать, я и спущусь вниз.
Он исчез.
– Хорошо! – заметил Жакаль. – Карманьоль наблюдает за ним слева, Папильон – справа, Воль-о-Ван проберется в самый дом.
Не сходя с места, на котором стоял, он заложил в рот оба указательных пальца и резко свистнул. Ему ответили с десяток таких же свистков.
Вскоре после этого со всех улиц, примыкавших к улице Пост, стали появляться люди и составили вокруг него группу человек в пятнадцать.
Четверо из них держали в руках дубинки, а четверо следующих были вооружены пистолетами, еще четверо – обнаженными шпагами, а двое остальных принесли факелы.
Сойдясь вместе, они выстроились в следующем порядке: люди с факелами встали впереди, по бокам Жакаля, вооруженные – попарно позади него, а Лонг-Авуан предводительствовал четырьмя остальными. Все эти приготовления к осаде произошли без малейшего шума. Жакаль еще раз оглядел людей и сказал:
– Ну, теперь вперед, а тем, у которых такие же набожные сердца, как у Лонг-Авуана, советую молиться, если они боятся.
Говоря это, он достал из кармана кастет, подошел к двери таинственного дома и три раза постучал одним из свинцовых выступов своего опасного оружия.
– Во имя закона, отоприте! – крикнул он.
Вслед за тем он прильнул ухом к двери.
Пятнадцать альгвазилов стояли, как статуи, вылитые из бронзы, так что ничто не мешало Жакалю слышать то, что делалось в доме, но там было мертвенно тихо.
Минут через пять Жакаль снова мерно отбил три удара в дверь и опять громко произнес официальное:
– Во имя закона, отоприте!
Прислушавшись и еще раз не получив никакого ответа, он сделал то же самое в третий раз, но когда и после этого в доме не появилось никаких признаков жизни, он обернулся к своим людям и сказал:
– Ну, если не хотят отпереть по доброй воле, нам придется сделать это самим.
IX. Прочь отсюда!
Двое людей, вооруженных пистолетами, остались на улице, а Жакаль, покрепче обернув вокруг руки веревку своего кастета, сильно толкнул дверь и зашел в дом первый.
Пространство, в котором очутились вошедшие, представляло собой нечто вроде прихожей, метров шесть в длину и метра четыре в ширину. Эта прихожая, а еще того вернее, этот коридор был окрашен белой известковой краской и заканчивался такой толстой и простой дубовой дверью, что три сильных удара, которые снова сделал по ней Жакаль, прозвучали, точно он бил в гранитную стену.
Да и сам Жакаль стучал только, видимо, для успокоения совести, а после этой формальности тотчас же попробовал взломать дверь, но она оставалась так же глуха, неподвижна и несокрушима, как врата адовы.
– Нет, здесь, видно, нужна катапульта Готфрида Бульонского! – проворчал он. – Дай-ка сюда своих соловушек, Брен д'Асье.
Один из полицейских подал ему связку ключей и отмычек. Но и это средство не помогло. Дверь оставалась неподвижной и была, очевидно, заперта изнутри.
На минуту Жакалю пришло даже в голову, что это вовсе не дверь, а что какой-нибудь художник в минуту скуки или безделья только нарисовал ее на каменной стене.
– Зажгите все факелы! – приказал он.
Когда в коридоре стало светло, как днем, он, однако, убедился, что дверь была самая настоящая.
Другой на его месте, вероятно, или вскрикнул бы от досады и удивления, или как-то иначе выразил бы разочарование. Но Жакаль не повел даже бровью, отдал отмычки и ключи слесарю, достал из правого жилетного кармана табакерку, тщательно перетер табак и с наслаждением затянулся.
Но в самой середине этого приятного занятия его прервал какой-то крик, как бы раздавшийся из глубины дома, и странный шум за дверью. Казалось, что то был стук от падения какого-то тела со значительной высоты и треск черепа, разбившегося о плиты.
– Черт возьми! – вскричал на этот раз Жакаль с такой гримасой, что трудно было различить, чего в ней больше: жалости, грусти, досады или удивления. – Черт возьми! – повторил он еще раза два или три.
– А что случилось? – бледнея, спросил чувствительный Лонг-Авуан, который наблюдал за лицом Жакаля, но все-таки не понимал, в чем дело.
– А то, что бедный парень ушибся, вероятно, насмерть, – ответил Жакаль.
– Это кто же? – продолжал Лонг-Авуан, сводя свои всегда смотревшие врозь глаза к носу.
– Кто?.. Да кто же, как не Воль-о-Ван, черт возьми!
– Воль-о-Ван разбился насмерть! – пробежал между полицейскими тоскливый шепот.
– Да, да, я этого очень побаиваюсь! – подтвердил Жакаль.
– Да как же это? Почему вы так думаете?
– Во-первых, мне показалось, что я узнал его голос, когда там внутри закричали, во-вторых, слетел он, должно быть, с высоты футов шестьдесят, о чем можно было догадаться по стуку от падения. А при этих условиях можно держать шестьдесят против ста, что человек, который слетел с такой высоты, или убьется насмерть, или будет к ней очень близок.
После этих слов вокруг воцарилось мрачное мертвенное молчание, затем за дверью послышался опять стук, но на этот раз гораздо более легкий, – точно кто-то соскочил с высоты второго этажа на каменный пол зала, – по крайней мере, так думал Жакаль и остался при своем мнении, несмотря на все возражения Лонг-Авуана.
Несколько десятков секунд спустя из-за двери послышался голос, который спросил:
– Господин Жакаль, это вы?
– Да… А это ты, Карманьоль?
– Я, я!
– Можешь ты нам отпереть?
– Кажется, могу… Да только вот темно здесь, как в печи… Сейчас зажгу.
– Зажги. А соловушки с тобою?
– Я без своих пташечек никогда из дому не выхожу.
Послышался скребущий звук отмычки, вертевшейся в замке, но дверь все-таки оставалась на своем месте.
– Ну, что же? – спросил Жакаль.
– Подождите, сейчас! – ответил Карманьоль. – Тут еще две задвижки.
Слышно было, как он отодвинул их.
– А вот еще и болт… Черт возьми! Да и он заперт висячим замком!
– Есть у тебя пила?
– Нет.
– Так я подсуну тебе под дверь свою.
Жакаль нагнулся, и ему действительно удалось продвинуть сквозь нижнюю щель под дверью тонкую, как лист бумаги, пилку.
Через минуту послышался звук, с которым обыкновенно сталь перепиливает железо.
