Фрэнку, и они поменялись. А по прошествии десятка лет с этим пером кое-что случилось.
– Что? – спросил Тимми.
– Как-то раз дядя Фрэнк шел по улице в Чикаго, держа в руке перо, и мимо проходила тетя Энди, любовь всей его жизни, и он подарил ей перо, и они жили долго и счастливо.
– Верно, – подтвердила мама.
Позже, в церкви, когда священник начал говорить на очередную непонятную Дебби тему, она повернула голову к окну и подумала о золотом перышке. Она знала наверняка, что когда-нибудь золотое перышко будет принадлежать ей.
Розанна ни слова не сказала – ни словечка – о том, что Минни живет в большом доме вместе с Джо и Лоис и, похоже, не собирается съезжать. Даже не думает об этом. Легко было сказать, что тридцатитрехлетняя женщина, которая убирает волосы в пучок и не носит ничего ярче бордового, – самая настоящая старая дева и ее помощь очень пригодится в феврале, когда родится ребенок, но Розанне это казалось отголоском поколения ее дедов. В те времена в деревнях было полно старых дев и вдов, и никто не удивлялся, ведь то гражданская война, то холера, то оспа, но в наши дни это казалось странным и действительно было таким. Однако Розанна молчала. Она получила все, что хотела, но Уолтер сказал:
– Ты все еще недовольна.
Они доедали ужин. Клэр ушла наверх делать домашнюю работу.
– Дело не в том, довольна я или нет. – Розанна встала, чтобы убрать посуду.
– А в чем?
Но она сама не знала, в чем дело. На ум ей пришла поговорка: «Сам постелил, вот теперь и ложись», но что это означало, она тоже не знала.
– Мне уже исполнилось пятьдесят? – спросила она.
– Да, два с половиной года назад.
– Господи, – сказала Розанна.
Когда она потянулась за миской с картошкой, Уолтер погладил ее по руке.
– Так или иначе, – продолжила Розанна, – моя мать вынесла куда больше, чем я, и твоя тоже, а они только щелкают языком и двигаются дальше. Моя мать иногда всплеснет руками и закатит глаза, но больше никак не показывает, что ее все достало.
– У моей темперамент погорячее, – сказал Уолтер.
– Ей и терпеть приходится больше. Во всяком случае, приходилось. Но она ведь не задушила мужа голыми руками и не ударила хлебным ножом.
– По крайней мере, не на видном месте.
– Они никогда не жалуются, если все идет хорошо.
– Нет, не жалуются, – согласился Уолтер.
– Но именно тогда мне и хочется жаловаться. Когда все плохо, я предпочитаю не ныть. Боюсь.
– А я и не считаю, что ты ноешь, – сказал Уолтер. – Ты просто предлагаешь.
– Значит, наш брак можно назвать счастливым?
– Разве твоя мать не спит в отдельной комнате с запертой дверью?
– Она всегда говорила, что если уж проснулась, то потом всю ночь не заснет, – ответила Розанна, – поэтому ей приходится запирать дверь.
– Так она говорит.
– Ну, шестеро детей – это шестеро детей. – А потом добавила: – У одной из ее кузин за десять лет родилось десять детей.
– Расскажи-ка Лиллиан, как бывает, – сказал Уолтер.
– Если она не остановится, обязательно расскажу, – согласилась Розанна.
– Когда роды?
– У Лоис в феврале, у Лиллиан в январе, а у Энди в марте.
– Я все жду, что объявится Генри и заявит, что нашел себе девушку.
– Ага, в библиотеке, – подхватила Розанна. – Она спала на полке и ждала, пока ее поцелует принц, а Генри оказался единственным, кто за сто лет забрел в эту секцию.
– Так и будет, – сказал Уолтер.
Приятная получилась беседа. Некоторое время спустя пришла Клэр и спросила, нельзя ли ей прокрутить на магнитофоне мелодию, которую она учится играть. Розанна едва узнала в ее игре «О, благодать», а за этим последовало что-то из Баха, и Уолтер с Розанной похлопали. Клэр сообщила, что концерт состоится через две недели. Потом Уолтер дочитал «Сэтэрдэй ивнинг пост» с Эйзенхауэром на обложке, а Розанна закончила ряд в свитере, который вязала для младенца Лоис, – она уже доделала свитер для ребенка Лиллиан, на очереди был ребенок Энди.
Они поднялись по крутой лестнице. Джо установил перила по обе стороны, и им было за что держаться. Уолтер как будто перетаскивал себя со ступеньки на ступеньку. Да, раз ей пятьдесят два с половиной, значит, ему пятьдесят семь с половиной. Подниматься легче, чем спускаться; иногда у нее так сильно болело правое колено, что приходилось как бы приседать на ступеньках, держась за перила и покачиваясь то вправо, то влево. Теперь уже не побегаешь туда-сюда в поисках каждой мелочи.
В спальне Розанна села за туалетный столик, вытащила шпильки из волос, потом расчесала и заплела их в свободную косу. Уолтер сидел на краю кровати, растирая ноги и шевеля пальцами. Он положил руку себе на шею и держал ее там, открыв рот и поворачивая голову направо, налево, вверх, вниз. Потом он высморкался. Что ж, может, не зря ее мать запирала дверь. Все эти печальные звуки, которые издает пожилая супружеская пара… По крайней мере, у них еще осталась большая часть своих зубов. Бабушка Розанны (не Ома, а бабушка Шарлотта Кляйнфельдер) попросила бродячего дантиста вырвать ей все зубы, потому что от них было слишком много проблем, и до конца жизни ела только суп.
– Боже мой, – вздохнув, сказала Розанна. Она
