Во сне ему привиделся город на склоне горы, обнесенный семью крепостными стенами разного цвета. Первая стена была белой, словно пена морского прибоя; вторая — черной, точно пласты угля в земле; третья — темно-красной, словно карбункул в перстне, который надел на палец своей пылкой возлюбленной Аннита, сын Путханы, правитель города Кушшар; четвертая была темно-синей, цвета мантии Таммуза, шагающего весной среди первоцветов; пятая — светло-алой, будто рассветное зарево над тамарисковой рощей; шестая — серебристой, как лезвие секиры, висящей на щите победителя; седьмая горела золотом, подобно трону, на который царь усадил своего любимого певчего.
За седьмым кольцом над его золотыми зубцами возвышался царский дворец; Стены его были отделаны кипарисовым и кедровым деревом, балки и квадраты потолка обиты золотыми пластинами, крыша покрыта серебристой черепицей. Неподалеку от дворца стоял храм богини Анниты, его кровля из золотых плит и серебряных листов покоилась на позолоченных колоннах. Тут же всеми цветами радуги играли на солнце фонтаны, питавшиеся вечными снегами из источников эльвендских.
— Вот что увидел я во сне, — подчеркнуто сказал Валтасар. — Вот что я видел, не ведаю только, что это за город. — Он наклонился к старцу. — Седины говорят о твоей мудрости, скажи же, где блуждал я во сне, прошу тебя, потому что сон этот камнем лежит на моей душе. Говори всю правду, не бойся.
— Сон перенес тебя в Экбатану, столицу персидского царя Кира.
— То была Экбатана?
— Да, ты видел во сне Экбатану, такова она и наяву, мой путь часто проходил мимо ее стен. Она ослепительна и великолепна. Второй по красоте город после Вавилона, как был некогда Вавилон вторым после Ниневии. Когда же Ниневия пала от руки Навуходоносора и Киаксара, Вавилон превзошел ее могуществом и красотой.
— Ты хочешь сказать, что с падением Вавилона Экбатана превзойдет его могуществом и красотой?
— Истинно.
— Пока я жив, этого не случится, — нахмурился царь, — разве что после моей смерти, если наследник окажется недостаточно сильным. Нет, мой сон предвещает иное. Посреди того пышного града я видел трон… трон этот был свободен, а по ступенькам его подножия сбегали кровавые следы. Через горы, реки и пустыни они тянулись к самому Вавилону. С трудом передвигая ноги, шел я по этим следам. Мои подошвы прилипали к ним, на полпути я упал, изнемогая от жажды; Мне довольно было бы и пригоршни воды, но я взывал по-царски: «Хочу вина, налейте мне вина!»
— И ты испил его во сне, царь? — перебил его старец.
— Нет, не испил. Вокруг меня простиралась голая пустыня. Но когда Мардук стал призывать меня к себе, примчался бык небожителя Рамана, он распорол мне рогом бок, и…
— Кровь излилась из твоего тела?
— Лишь вода и сукровица, ею и смочил я губы в надежде встать и продолжить свой путь. Встать и увидеть, пустует ли также вавилонский трон. И хотя у меня не хватило на это сил, боги помогли мне узреть издали, что трон Бабилу не пустует. На нем восседал царь, великий царь, бессмертный царь. Вот что открыли мне во сне боги. А кто еще, как не я, может быть этим царем, великим царем, бессмертным царем? Не так ли?
Старец молчал.
— Ты спишь? — вскричал Валтасар. — Я хотел тебе сказать, что теперь мне все ясно. Трон в Экбатане осиротеет, потому что Кир, этот одержимый безумец, сложит голову под стенами Вавилона. Он дерзнул возвыситься над Мардуком, и за это Мардук лишит его царства… Он помышлял стать властелином мира, Мардук же сделает его царем без царства, без трона, обратит крылатого орла в ощипанного орленка…
Лицо его дергалось, на животе колыхалась ночная одежда. Наклонившись вперед, Валтасар испытующе заглядывал в лицо пророку. Но ничего нельзя было на нем прочесть.
Царь заговорил с еще большим пылом и добавил угрожающе:
— Царь без царства, надутый павлин, Мардук опалит твои крылья. Да, да, Исме-Адад примирился со мной и сказал, что только тот, кто чтит Мардука, прочно владеет троном. Оттого-то я и помирился с Мардуком. — Валтасар сделал паузу и улыбнулся пророку. — Видишь, я и сам разгадал свой сон. Но, радуясь грядущей победе над Киром, отпускаю тебя на волю. Об этом просила меня благородная Телкиза, она призналась, что обещала Зоробабелю, — царь снова улыбнулся, — будущему правителю Израильского и Иудейского царства, помочь тебе. — Валтасар задумался. — Вступилась она и за твоих соплеменников. — Он снова погрузился в раздумье. — Не посулил ли ей Зоробабель корону израильско-иудейской царицы?.. Я знаю Телкизу с малых лет. — Глаза его блуждали, словно созерцая далекое прошлое; — Она всегда отличалась непомерным тщеславием. Но я желал бы ей стать царицей Вавилонии, — сказал царь, а про себя подумал:
«Должно быть, это она подстрекает Набусардара захватить престол, так уж лучше наречь ее царицей Иерусалима…» — По ее просьбе я согласился освободить вас из плена, но страна и все дороги, ведущие из моего царства, еще в руках Кира. Когда мы одержим над ним победу, я отпущу евреев. Вавилонии хватит рабов из персидских солдат. Вы же станете платить мне дань и послушно исполнять мои указы. Как только окончится война, составим уговор. Я отпускаю тебя.
Когда Даниил поднялся со скамьи, Валтасар задержал его, сказав с царственным достоинством:,
— Можешь порадовать опечаленное сердце царицы Вавилона, потому что я стараюсь изгнать из своей души ненависть и злобу. Ты был прав, сказав мне когда-то, что я слишком молодым оказался на халдейском троне. За те два года, что длится война, я не раз вспоминал твои слова, убеждаясь в их мудрости. Сколько пользы принесли бы они мне в молодости, не воспротивься я им тогда. Но в своей гордыне и упрямстве я пренебрегал советами старших. В дни моей беспечной юности старики тяготили меня. Однако опыт показывает, что за сединами кроется мудрость. Может, ты еще понадобишься мне. Теперь же ступай, ты свободен.
Сомкнувшись за Даниилом, драпировки на дверях еще колыхались, словно от дуновения ветра, когда вдруг снова распахнулись, № перед царем предстал Набусардар.
Низко склонив голову, он сказал без промедления:
— Да простит меня царь, что осмелился так рано потревожить, его величество, но я спешу сообщить тебе весть — этой ночью персы отступили. Они так далеко отошли от стен Вавилона, что наши воины потеряли их из вида.
Валтасар, сдвинув брови, уставился на верховного военачальника. Оторопев, он долго и непонимающе смотрел на его губы. Не обманывает ли его слух? Персы отошли от города, персы отступили, персы сложили оружие? Неужто персы почувствовали себя недостаточно сильными? Неужто персы решили покинуть их страну и вернуться за Эламские холмы?
— Жив я или мертв? — спросил Валтасар.
— Жив, государь.
— Так, значит, я не ослышался? Ты сказал, что персы сняли осаду и возвращаются в Персию? Стало быть, сон в руку, в руку… Вот теперь впору потребовать: «Налейте мне вина! Налейте мне вина!» Ты сказал, что персы возвращаются в Персию?
— Я сказал, государь, — поправил его Набусардар, — я сказал — персы отошли так далеко, что наши дозорные на стенах потеряли их из вида.
— Стало быть, они возвращаются в Персию!
— Это еще неизвестно. Может быть, они отошли, чтобы выждать и собраться с силами. Хорошо бы, не мешкая, отбросить их к границе или, может быть, даже за нее. Войска Кира измотаны, и наша армия наверняка одолела бы его. Но я не могу ей приказать, выйти за стены города. Для этого мне нужна, если и не более сильная, то, по крайней мере, такая же конница, как у Кира. Тогда мы очистили бы нашу землю от врагов. Но беда в том, что арабы, эти проклятые арабские провинции, мой царь, прислали нам только часть обещанных коней.
— Почему только часть?! — рассвирепел Валтасар. — Так-то они исполняют волю своего повелителя?!
— Вместо пшеницы и ячменя они требовали в уплату золото.
— Почему же вы давали им пшеницу и ячмень, если они просили золота?
— Таково было твое повеление, ты сказал, что пшеница и ячмень — то же золото, и, если они будут недовольны, не давать ничего. Из-за этого наша армия осталась почти без конницы.
— Гм… — язвительно хмыкнул Валтасар. — То ты толкуешь мои повеления вкривь и вкось, стоило же арабам отказаться от пшеницы и ячменя — и ты не дал им ничего! Чем это объяснить, князь? — Валтасар искоса взглянул на верховного военачальника. — Или, может быть, правы те, кто утверждает, что ты хотел нанести поражение не персам, а мне, своему царю? Теперь мне все понятно. Твое тщеславие не знает меры, ты ждешь не дождешься той минуты, когда сможешь объявить себя царем Вавилонии!
— Государь… — только и выговорил пораженный Набусардар.
— Мне все известно, — Валтасар расставил руки, опершись ими о ложе, — мне ведомы все твои помыслы. Я ждал лишь конца войны, чтобы рассчитаться с тобой и с персом. У тебя и у Кира — одно на уме, оба вы хотите лишить меня трона. Когда-то я Эсагилу подозревал в том, что она ведет подкоп под мой трон, но теперь вижу, этим занимаешься ты, Набусардар.
