— Кому молиться-то? — невесело улыбнулась она.
— Тому из богов, кому ты доверяешь превыше прочих, родная, — сказал я и поцеловал ее.
Я надел шлем, Кайнвин завязала ремешки у меня под подбородком. Вмятину, полученную при Минидд Баддоне, давно выправили, поверх зияющей дыры приклепали новую железную пластину. Я снова поцеловал Кайнвин и опустил нащечники. Под порывом ветра волчий плюмаж свесился к прорезям для глаз; я мотнул головой, отбрасывая длинный серый хвост назад. Из всех волчьих хвостов я остался последним. Остальные либо погибли от руки Мордреда, либо ушли к Манавидану. Я — последний, и я же — последний из воинов со звездой Кайнвин на щите. Я взвесил в руке боевое копье: древко — толщиной с запястье Кайнвин, а клиновидное острие — из лучшей Морридиговой стали.
— Скоро Каддог приплывет, — ободрил я ее, — ждать уже недолго.
— Всего-то целый день, — отозвалась Кайнвин, оглянувшись на море, туда, где у илистой банки покачивалась на волнах «Придвен». Мачту уже поставили, но очень скоро вода отступит и лодка вновь застрянет на берегу, и нам придется дожидаться прилива. По крайней мере, Каддога враг не потревожил — да и зачем бы? Подумаешь, какой-то рыбак; не затем Мордредовы люди сюда приехали. Приехали они за нами.
Было их шестьдесят или семьдесят, все — конные, и, надо думать, скакали они без остановки — уж больно быстро добрались. А теперь они ждали у начала песчаной косы, и все мы все знали: на подходе еще копейщики. В сумерках мы окажемся перед лицом целой армии, может, даже двух, ибо за копейщиками Мордреда наверняка следуют безумцы Нимуэ.
Артур сиял великолепием. Чешуйчатый доспех блестел под солнцем: среди железных пластин тут и там проглядывали языки золота. Над шлемом реяли белые гусиные перья. Снаряжал Артура обычно Хигвидд, но Хигвидд был мертв, так что на помощь пришла Гвиневера: она пристегнула узорчатые ножны Экскалибура к мужниному поясу и набросила ему на плечи белый плащ. Артур улыбнулся жене, наклонился, выслушал ее, рассмеялся, опустил нащечники. Двое воинов подсадили его в седло одного из Саграморовых коней и вручили копье и посеребренный щит, крест с которого давным-давно соскребли. Артур забрал поводья в щитовую руку и подскакал к нам.
— Зададим-ка им жару, — крикнул он Саграмору, стоявшему рядом со мной. Артур намеревался повести в атаку три десятка копейщиков, затем изобразить паническое отступление — и заманить врага в западню.
Мы оставили двадцать воинов в крепости — охранять женщин и детей, а остальные последовали за Саграмором в глубокий распадок за дюной, что выходила на взморье. Берег западнее форта, весь изрезанный лощинами и загроможденный дюнами, представлял собою настоящий лабиринт — сплошные ловушки и тупики, и лишь в самом конце косы, к востоку от форта, шагов на двести расстилалась ровная земля.
Артур дождался, пока мы спрячемся, и повел тридцать человек на запад по рифленому песку вдоль кромки прибоя. Мы схоронились под прикрытием высокой дюны. Копье я оставил в форте, решив, что в этой битве стану сражаться одним Хьюэлбейном. Саграмор тоже выбрал меч. Он горстью зачерпнул песка и принялся оттирать с изогнутого клинка пятнышко ржавчины.
— Где ты бороду потерял? — хмыкнул он.
— Обменял на жизнь Амхара.
Из-под нащечников блеснули белые зубы: Саграмор широко ухмыльнулся.
— Выгодная мена: не прогадал, — похвалил он. — А рука куда делась?
— Магия взяла.
— Ну, спасибо, что не правую. — Саграмор повернул клинок к свету, убедился, что ржавчины не осталось, наклонил голову, прислушался, но тишину нарушал только плеск волн.
— Не следовало мне приходить, — помолчав, посетовал он.
— Почему? — удивился я. Нумидиец в жизни не уклонялся от битвы.
— Они небось за мной увязались, — объяснил он, кивнув на запад, в сторону врага.
— Да они наверняка и без тебя знали, куда мы направляемся, — успокоил я нумидийца. Хотя — если, конечно, Мерлин не проговорился Нимуэ о Камланне! — скорее всего, Мордред и впрямь поставил нескольких легковооруженных всадников следить за Саграмором, и эти разведчики обнаружили наше укрытие. В любом случае, судить да рядить было поздно. Люди Мордреда знали, где мы, и теперь все зависело от того, кто успеет раньше: Каддог или враг.
— Слышишь? — окликнул меня Гвидр. Он был в доспехах; на щите — Артуров медведь. Гвидр явно был как на иголках, и не диво: ему предстояла первая в жизни настоящая битва.
Я прислушался. Шлем, проложенный кожей внутри, заглушал звуки, но наконец и я расслышал глухой стук подков по песку.
— А ну пригнись! — рявкнул Саграмор, одергивая не в меру любопытных, что порывались выглянуть за гребень дюны.
Лошади галопом скакали по взморью, а нас заслоняла дюна. Цокот копыт приближался, нарастал до оглушительного грома; мы крепче перехватили мечи и копья. Навершием Саграморову шлему служила оскаленная лисья морда. Я глядел на лису, а слышал лишь надвигающийся грохот. Припекало, по лицу моему струился пот. Кольчуга казалась невыносимо тяжелой, ну да так оно всегда и бывает, пока битва не начнется.
Первые всадники пронеслись мимо, и тут со взморья донесся голос Артура.
— Вперед! — воззвал он. — Вперед! Вперед! Вперед!
— Пошли! — завопил Саграмор, и мы устремились вверх по склону.
Ноги разъезжались на песке; казалось, до вершины мне в жизни не добраться, но наконец мы перевалили через гребень и ринулись вниз, на взморье, в общую свалку, туда, где кони месили копытами плотный влажный песок. К тому времени Артур уже повернул вспять и его тридцать человек сшиблись с преследователями, что числом превосходили Артуровых копейщиков в два раза. Но теперь враги увидели нас — мы бежали прямо на их фланг, — и самые благоразумные тотчас же развернулись и галопом помчались на запад, от греха подальше. Большинство остались и приняли бой.
Я проревел вызов, принял удар копья точно в середину щита, полоснул Хьюэлбейном по задней ноге лошади, подрезая сухожилия, и, едва конь завалился в мою сторону, с силой рубанул Хьюэлбейном всадника по спине. Тот взвизгнул от боли, я отпрыгнул назад; всадник и конь рухнули — копыта, кровь, песок, все смешалось в кашу. Я пнул дергающегося врага в лицо, заколол его Хьюэлбейном, затем, отведя меч назад, ударил снизу вверх очередного растерявшегося всадника, что попытался было ткнуть меня копьем. В ушах звенел жуткий боевой клич Саграмора; у самой кромки воды Гвидр пронзил упавшего копьем. Враги кинулись наутек — погнали коней через отмели, где отступающая вода, взбурлив, затягивала в себя песок и кровь и уносила их назад, в волны. На моих глазах Кулух направил коня прямо на врага и голыми руками выдернул всадника из седла. Тот попытался встать, но Кулух широко размахнулся, поворотил коня и вновь рубанул сверху вниз. Немногие уцелевшие оказались в ловушке между нами и морем — мы безжалостно вырезали их всех. Умирающие лошади визжали и молотили копытами. Волны окрасились розовым, а песок почернел от крови.
