«Прости меня, брат».
Он говорил с ревнителями о своих видениях. Они предположили, что причина, скорее всего, в переизбытке дел, которыми великий князь Холин нагрузил свой разум.
У него не было причин верить в правдивость видений. Следуя им, он не просто проигнорировал маневры Садеаса, но опасно истощил собственные ресурсы. Его репутация находилась на грани краха. Великий князь мог увлечь за собой весь Дом.
И это самый важный повод для отречения. Если он продолжит, его действия вполне могут привести к гибели Адолина, Ренарина и Элокара. Собственной жизнью ради идеалов можно рискнуть, но как быть с жизнями сыновей?
Осколки камня летели во все стороны, рикошетили от доспеха. Далинар начал уставать. Доспех не делал работу за него – он увеличивал силу, но каждый удар молота приходилось выполнять самому. Его пальцы онемели от неустанной вибрации в рукояти. Князь почти принял решение. Его разум был чист и спокоен.
Он снова замахнулся молотом.
– Разве клинком было бы не сподручнее? – сухо поинтересовался женский голос.
Далинар застыл, боек молота уперся в битый камень. Он повернулся и увидел, что на краю траншеи стоит Навани, в платье синего и тускло-красного цвета. На ее волосах с легкой сединой играют блики от солнца, которое почему-то зависло над самым горизонтом. Рядом с ней застыли две молодые женщины – не ее ученицы, но «одолженные» у других светлоглазых дам из лагеря.
Навани скрестила руки на груди; солнечный свет сиял нимбом над ее головой. Далинар нерешительно поднял руку в латной перчатке, чтобы защитить глаза от солнца:
– Матана?
– Я про камень. – Навани кивнула на траншею. – Не стану утверждать, будто хорошо в этом разбираюсь; лупить по всяким штукам – мужское искусство. Но разве в твоем распоряжении нет меча, которому камень, как говорится, что гердазийцу – Великая буря?
Далинар перевел взгляд на камни и снова ударил по ним молотом, вызвав радостный треск.
– Клинки-осколки режут слишком хорошо.
– Любопытно. Изо всех сил постараюсь притвориться, что в этой фразе был смысл. Кстати, ты когда-нибудь задумывался о том, что большинство мужских искусств связаны с разрушением, в то время как женские – с созиданием?
Далинар снова замахнулся. Бабах! Просто потрясающе, до чего легко было разговаривать с Навани, не глядя на нее.
– Я действительно использую клинок, чтобы вырезать боковины и среднюю часть. Но мне все равно приходится дробить камни. Ты когда-нибудь пробовала поднять кусок скалы, которую рассекли осколочным клинком?
– Нет, не доводилось.
– Это нелегко. – Бабах! – Клинок оставляет очень тонкий разрез. Камни тесно прижимаются друг к другу. Ни схватить, ни сдвинуть. – Бабах! – Это гораздо сложнее, чем кажется. – Бабах! – Так куда лучше.
Навани стряхнула с платья кусочки камня:
– И грязи гораздо больше, как я погляжу.
Бабах!
– Ну, так ты собираешься извиниться? – спросила она.
– За что?
– За то, что пропустил нашу встречу.
Далинар замер с занесенным молотом. Он совсем забыл, что на пиру сразу же после ее возвращения согласился, чтобы Навани сегодня ему почитала. Князь не сказал своим письмоводительницам о встрече. Он страшно расстроился – ведь еще сам недавно гневался на Танадаля за отмену встречи, но тот хотя бы послал гонца.
Навани стояла, скрестив руки, спрятав защищенную руку, и ее облегающее платье словно полыхало в лучах солнца. На губах играла тень улыбки. Он ее подвел и теперь, будучи человеком чести, оказался в ее власти.
– Искренне сожалею, – сказал князь. – Мне пришлось обдумывать кое-какие сложные вопросы, но это не извиняет то, что я забыл о встрече.
– Знаю. Я поразмыслю над тем, как тебе расплатиться за этот промах. А сейчас должна сообщить, что одно из твоих дальперьев мигает.
– Что? Которое?
– Твои письмоводительницы говорят – то, что связано с моей дочерью.
Ясна! В последний раз они переговаривались несколько недель назад; на его сообщения племянница отвечала очень сжато. Погрузившись в один из своих проектов, Ясна часто забывала обо всем. Если она хочет связаться с ним сейчас, то либо совершила открытие, либо в качестве отдыха обновляет связи с корреспондентами.
Далинар посмотрел на траншею. Она была почти готова; князь вдруг понял, что собирался принять окончательное решение, как только завершит работу. Он изнывал от желания продолжить.
Но если Ясна хотела поговорить…
Он нуждался в этой беседе. Возможно, даже сумеет убедить ее вернуться на Расколотые равнины. Он куда спокойнее думал бы об отречении, зная, что Ясна будет присматривать за Элокаром и Адолином.
Далинар отбросил молот – после всех его трудов рукоять согнулась под углом градусов в тридцать, а боек превратился в бесформенный кусок металла – и выпрыгнул из траншеи. Ему изготовят новое оружие; с владельцами осколочных доспехов это в порядке вещей.
– Боюсь, мне придется вновь умолять тебя о прощении, на сей раз за то, что вынужден покинуть тебя так быстро. Я должен получить это сообщение, – сказал Далинар.
Он поклонился ей и повернулся, чтобы поскорей уйти.
– Вообще-то, – бросила за его спиной Навани, – думаю, это мне нужно тебя кое о чем умолять. Я не говорила с дочерью уже много месяцев и хотела бы присоединиться к вам, если ты не возражаешь.
Далинар поколебался, но отказывать ей так быстро после нанесенного оскорбления было нельзя.
– Разумеется.
Он подождал, пока Навани не забралась в паланкин. Князь снова двинулся вперед, а носильщики и заемные ученицы Навани последовали за ним.
– Далинар Холин, ты добрый человек, – сказала сидевшая в мягком кресле Навани со все той же лукавой улыбкой на устах. – Боюсь, я не могу удержаться от того, чтобы считать тебя обворожительным.
– Мое понимание чести приводит к тому, что мною легко управлять. – Далинар глядел перед собой. Прямо сейчас ему не хотелось ходить вокруг да около. – Я знаю, это правда. Навани, не надо со мной играть.
Она тихонько рассмеялась:
– Я не пытаюсь тобой воспользоваться, я… – Вдовствующая королева помедлила. – Ну, возможно, пытаюсь – совсем немного. Но я не играю. Особенно последний год, на протяжении которого ты постепенно становился тем человеком, какими все остальные только притворяются. Разве ты не видишь, до чего интригующим это тебя делает?
– Я так поступаю не ради интриги.
– В том-то все и дело! – Она наклонилась к нему. – Ты знаешь, почему я тогда выбрала Гавилара, а не тебя?
Вот проклятье. Ее слова, ее присутствие были подобны кубку темного вина, что вылили прямиком в его кристально чистые мысли. Ясность, которой он добивался посредством тяжелого труда, быстро исчезала. Ну зачем же она так прямолинейна? Он не ответил на вопрос. Вместо этого ускорил шаг и понадеялся, что она поймет: на эту тему ему говорить не хочется.
