Рин отыскал уединенную комнату, усадил Бет в кресло, принес хрустальный наперсточек бренди. Она глотала слезы и терпкую гадость, думая о том, что не успела она оплакать приемную и любимую маму и как-то начать любить настоящую — как ее тоже убили, а теперь убьют и Дика, и она останется совсем одна среди совершенно чужих людей.
Обруч связи на голове Рина вдруг издал сигнал вызова, и Рин сказал:
— Слушаю.
В его наушнике зазвучал голос дяди, Рихарда, и Рин, выслушав, ответил:
— Мы идем.
Они поднялись наверх, в тот зал, из которого она вышла — Боже мой, всего каких-то пятнадцать минут назад! Рванула, как на кубок школы: Моро наконец-то выполнит обещание, ей покажут Дика, живого и невредимого! Дура, дура…
Ее ждали Рихард, Керет и эта женщина, Аэша Ли, в присутствии которой у Бет всегда почему-то начинали бегать мурашки по затылку. Ну, хоть Моро нет — а то тут не обошлось бы без пары выцарапанных глаз.
— Сядь, Эльза, — сказал Рихард.
Она села в пододвинутое Огатой легкое кресло.
— Лорел… твою маму положат в Яшмовом зале. Ты сможешь прийти туда часа через два, когда ее закончат обмывать и обряжать.
Бет кивнула, как болванчик.
— Ты ни о чем больше не хочешь меня спросить?
Девушка облизнула губы и выдохнула:
— Что будет с Диком?
— Завтра будет суд, — сказал Шнайдер, не глядя не нее. — Учитывая ранг убийцы и убитой — суд капитанов дома Рива. Учитывая то, что убийство произошло при многочисленных свидетелях, было неожиданным и подлым — наверняка будет вынесен смертный приговор.
У Бет защипало в носу и в горле.
— Это… — прохныкала она, — нечестно!
— Да, — раздался голос Аэши Ли. — Это нечестно. Умереть должен был только Джориан, виновный в смерти Эктора Нейгала, и Дик Суна получил бы императорское помилование. Но судьба распорядилась иначе — ваша мать спустилась в зал вместо того, чтобы наблюдать за происходящим с галереи. Мальчик решил, что она хочет использовать вас как банк органов и, не упустив ни секунды, нанес двойной удар. Мы не можем оставить ее смерть безнаказанной, иначе весь дом Рива потеряет лицо. Мы должны взять жизнь за жизнь.
— Я знаю, что вам ваше лицо дороже чужих жизней! — заорала Бет. — Я тоже помню про Сунасаки! Кто вас просил меня воровать? Кто вас просил брать Дика в плен? Почему вы не могли оставить его Нейгалу? Почему он должен умереть за то, в чем вы сами виноваты? Керет! Прикажи им помиловать его! Ты кто, император или тряпка?!
Бледный юноша поднялся со своего сиденья.
— Я очень любил Лорел, — четко проговорил он. — А он убил ее, даже не зная наверняка… Так, на всякий случай. И ты хочешь просить меня о помиловании?
— То, что он с Сунасаки, может рассматриваться как смягчающее обстоятельство, — примирительно сказала Аэша Ли. — Если его действия были вендеттой против дома Рива, такая линия защиты может спасти его от смерти.
Изумление Бет было таким сильным, что даже гнев ее прошел. Пожалуй, нигде, кроме дома Рива, месть не рассматривалась как смягчающее обстоятельство.
— Это очень крохотный шанс — не на оправдание. Ибо оправдания быть не может. Но Солнце великодушен, он может взять не смерть за смерть, а жизнь за жизнь.
— Н-не понимаю, — Бет вытерла слезы рукавом и воззрилась на Ли. Та опустила глазки и улыбнулась — ни дать ни взять ласковая бабушка-колобок.
— Пенитенциарная система дома Рива знает три вида наказаний, — объяснила синоби. — Денежный штраф, телесное наказание, смертную казнь. Мы не видим смысла держать человека годами на казенных харчах в надежде, что он исправится, или мариновать его на работах, которые гемы выполняют куда более добросовестно. Если он украл и порка не заставила его пересмотреть свое отношение к собственности, а возместить ущерб от украденного он не может — то следующую порку он вряд ли переживет. Если он убил — то ущерба возместить он не в силах, разве только клан убитого согласится с тем, чтобы он восполнил ту нехватку людей в клане, которую сам же и создал. Но такое встречается редко, и, как правило, в тех случаях, если в общеклановой вендетте обе стороны используют наемников и кто-то из наемников, попав в плен, проявляет такое достоинство, что глава клана считает возможным сохранить ему жизнь. Закон не обязывает к такому решению, это полностью дело великодушия. А великодушие Рихарда Шнайдера известно широко…
Аэша Ли поклонилась при последних словах.
— Я оставлю мальчишке жизнь, если он станет пилотом Рива, — сказал Шнайдер. — Если он сообразит на суде сказать, что это была вендетта людей Сунасаки против дома Рива. За боль, которую испытала Лорел, он все равно должен будет заплатить болью. Его страдания тронут Солнце, и Солнце дарует ему помилование при условии, что он отдаст свою жизнь дому Рива вместо взятой у дома жизни Лорел.
Бет сидела, разинув рот, и переводила взгляд с одного на другого.
— Но он не догадается избрать такую линию защиты, — подала свою реплику Аэша Ли. — Если кто-то не подскажет ему. Кто-то, кому он сможет доверять. Ведь ни с кем из нас он и разговаривать не станет.
До Бет доходило секунд пять.
— То есть… вы хотите, чтобы… я?
— Ты и никто другой, — сказал Шнайдер. — Эльза, я не виню тебя в том, что ты мало любила мать — за месяц с небольшим ты и не могла ее полюбить так, как мы, знавшие ее близко. Я не виню тебя и в том, что ты испытываешь теплые чувства к ее убийце. Судя по тому, что я успел узнать — мне будет не стыдно проявить к нему милость, и государю Керету тоже. Но мы не станем уговаривать его спастись. Кроме тебя, некому это сделать.
— Куда мне нужно идти? В тюрьму?
— Я отведу вас, — Аэша Ли снова поклонилась и подошла к ней. — Огата, останьтесь здесь.
Бет вышла из зала впереди Ли, чувствуя спиной ее взгляд — словно луч холодной темной луны. Они спустились на лифте вниз, потом долго шли по коридорам дворца, где попадались только гемы-слуги — точно эпидемия выкосила всех, пощадив лишь рабов, и на какой-то миг Бет пожелала, чтобы так оно и было. Затем они снова спустились на лифте — в рабочие помещения, где было больше гемов-охранников и совсем не было никакого декора. Затем они прошли коридором, где стражу несли шестеро боевых морлоков, и вошли в дверь с тремя, как минимум, опознавателями-замками: по сетчатке глаза, по голосу и по системе кодов-паролей. Бет поняла, что это уже вход в дворцовую тюрьму.
За дверью был третий лифт.
— Вам страшно? — спросила Аэша Ли.
— Да, — Бет не находила в себе силы соврать.
— А почему? — брови женщины-синоби снова выгнулись, как кошки. Казалось, она от души удивляется тому, что кто-то может страшиться этого места.
— Мне кажется, что я зайду — и не выйду, — призналась Бет.
— О, нет, вы зайдете и выйдете. И если сделаете все правильно, выведете еще одного человека, — лифт остановился. Очередной коридор, где неподвижно, как чучела, стояли очередные два морлока — одинаковые лица без выражений, одинаковые позы: ноги на ширине плеч, руки, сжатые в кулаки — у бедер; грозно торчат вперед когти… Бет уже давно отвыкла видеть в них подобие Рэя, почти поверила в то, что Рэй — очень особенный, на их морлочий лад, может быть, и вправду сумасшедший…
— Слушайте меня внимательно. Ваша задача — уговорить его признать вендетту с домом Рива. Это — его единственный шанс, ничто другое не даст Рихарду и государю Керету возможность сохранить лицо. Если он откажется, его смерть будет ужасной… Знаете, что необходимо сделать с убийцей на похоронах убитого, чтобы дух успокоился?
У Бет стало кисло во рту и она помотала головой. Аэша Ли почему-то улыбнулась вместо того, чтобы дать прямой ответ, и, свернув в какую-то комнаты, поманила Бет рукой:
— Сюда, сеу Эльза.
Комната была чьим-то кабинетом. Аэша Ли открыла ящик стола и достала оттуда черный маркер — по ее уверенным действиям Бет поняла, что это кабинет самой Ли.
— Подойдите ко мне, — попросила женщина-синоби. Бет подошла, как кролик к удаву.
Ли активировала маркер и нарисовала прямо у Бет на груди цепочку иероглифов. Эти знаки можно было бы принять за изысканный узор на теле, которых Бет сегодня насмотрелась в изобилии — вавилонские дамы часто украшали себя рисунками или даже татуировками. Надпись начиналась где-то под впадинкой между ключицами и сбегала вниз, к ложбинке между грудями.
— Что это значит? — спросила Бет, тронув пальцем мгновенно высохший краситель.
— Покажите это ему, — вместо ответа сказала Ли. — Это… выглядит убедительно.
Бет покраснела. Сегодня по случаю торжества Лорел уговорила ее надеть модное платье, совсем обнажающее грудь. Бет и хотелось и кололось надеть такое платье, в конце концов она согласилась, добавив к ансамблю большой шелковый шарф. В начале церемонии все было ничего, потому что поверх платья на ней были глухие золототканые церемониальные одежды (тяжеленные как сто чертей — восемь килограмм одной канители из аморфного золота), а на прогулке с любованием Волной она поняла, что шарфик слишком тонок. Будущий муж при каждом случае запускал под этот шарфик оба глаза, но во взгляде его не было похоти, а было почти такое же невинное любование, как и любование Волной, поэтому Бет скоро перестала стесняться; кроме того, прочие дамы, кому фигура позволяла, носили такие же платьях вовсе безо всяких шарфиков — и Бет расхрабрилась окончательно.
