И он оказался прав.
Выполнять ката по указке Моро он не хотел (теперь он вообще старался как можно реже вспоминать, что у него есть тело — даже оружие нельзя брать, если оно замазано в дерьме), поэтому пришедший утром (или вечером? чёрт знает…) седой медтех сначала велел морлоку несколько раз ткнуть Дика стрекалом, а потом нацепить на него рабский обруч. И под обручем Дик выжал из себя все, что в нем было, сначала выполняя ката, а потом — стоя в стойке и напрягая по приказу медтеха те или другие мускулы — в то время как морлок колотил его по этим мышцам руками и ногами. Дик знал, что так набивается «мускульный доспех», он сотни раз видел, как десантники Синдэна отрабатывают это в парах, но подручные Моро и это превратили в унизительное мучительство, словно целью задались отравить ему все, что в его жизни было. Когда же гнусную штуковину сняли — он просто упал и лежал пластом. Каждый мускул сводило. Дик не мог даже добраться до своего лежбища, валялся на полу — и тут вошел Моро.
Что бы там ни сказал ему во сне Нейгал, что бы там Дик ни решил себе — а у него все равно пошел холод по спине, когда Моро склонился над ним. Одно дело — решить, а другое — снова оказаться под ногами у этого извращенца, беспомощным и голым. Неужели этот гад сделает свое поганое дело сейчас, когда у него все болит?
Моро снова прилепил ему на бедро пластырь — и через минуту-другую Дик почувствовал, как его мышцы превращаются в бесформенное желе, неспособное ни на что — и не перестающее при этом болеть. Моро перенес его на лежанку, а потом принялся разминать и массировать каждый издерганный мускул, начиная с ног. Пальцы у него были сильные и опытные, боль сначала нарастала, как по дуге — а потом уходила, в расслабленное тело вливалась жизнь. Никаких мерзостей он себе не позволил, ни слова не сказал. Дик не знал, что и думать — кроме того, что у Моро точно или в голове не хватает чипов, или вставлены лишние. Он извелся от внутреннего напряжения — а Моро не торопился никуда, просто разминал его, как тренер атлета. Тогда Дик закрыл глаза и попробовал представить себе, что это делает Бет. Конечно, потребовалось неслабое усилие воображения — откуда бы у Бет взялось столько силы в пальцах? Но Моро облегчал задачу тем, что не говорил ни слова, и Дик сумел забыться. Только когда массаж прекратился, он снова вспомнил, где он и что с ним, и опять внутренне застыл — что-то сейчас начнется? Но секунды шли — а ничего не начиналось. Дик приоткрыл глаза и посмотрел сквозь ресницы. Моро не было. Он бесшумно выскользнул из комнаты, и Дик поневоле почувствовал к нему что-то вроде благодарности.
В последующие дни, слившиеся в один нескончаемый тягомотный ужас, он понял бы, как работает этот нехитрый механизм, если бы ему дали время подумать. Но времени не давали. Приходили медтех с морлоком или морлок в одиночку — и вываливали на пленника точно дозированную дозу издевательств над телом и душой. «Тренировки» продолжались все так же, но дополнительные мелкие примучивания были более разнообразными — то его заставляли под шлемом висеть, зацепившись пальцами за трубу водопровода, проложенную под самым потолком, куда его подкидывал морлок — и он висел так, пока не приходил Моро, не снимал его и не относил к лежанке на руках. То ему, после очередной «набивки», сковали за спиной руки и заклеили глаза — и пришлось есть, как собаке, чесаться об стены и опять-таки ждать, пока придет Моро. Один раз ему, так же скованному и ослепленному, в еду подкинули какую-то ягоду — ее горькая, вязкая мякоть облепила рот и не вымывалась и не выплевывалась. Он метался между душем и унитазом, то полоща рот, то выворачиваясь наизнанку, не меньше часа — спасителем явился тот же Моро, накормив его с рук его каким-то кислым водянистым растением, после чего гадость отслоилась от языка и нёба, и благополучно выплюнулась… Дик перестал гадать, что это будет в очередной раз — седой медтех не повторялся. Юноша просто учился отстраняться от страдания, не связывать с ними никаких чувств, мучиться равнодушно — если можно так сказать. Больше он не пытался сдерживать крики или стоны, поднимая рваный флаг гордости. Партизаны не ходят в атаку под знаменем, они ползут по грязи и мажут лица черным, они делают подкопы и ставят мины, они часами лежат, зарывшись в кучу мусора и ждут благоприятной возможности пустить во вражеского офицера снайперскую пулю — а потом снова на несколько часов переполоха стать кучей мусора. Они действуют в темноте и не брезгуют ничем — Дик перестал брезговать теми возможностями для отдыха, которые предоставлял ему Моро. Партизаны не стремятся завладеть полем — если противник сильнее, просто рассредоточиваются и бегут — и Дик как бы рассредоточился. Он больше не напрягался, когда синоби приходил размассировать его, накормить или заняться любовью — он старался даже чем-то помочь, чтобы все закончилось как можно быстрее и можно было заснуть — ведь недосыпал он постоянно. Та часть его сознания, которая скрывалась глубоко, прекрасно понимала, что происходит: Моро приучил его ждать своего прихода и радоваться ему. От медтеха, а главное — от морлока, исходили только мучения, с Моро же всегда было связано только приятное — избавление от боли, отдых, еда, мытье с душистыми пенками, массаж, сон… секс…
Дик запретил себе терзаться тем, что этот секс ему приятен — борьба с самим собой отнимала слишком много душевных сил. Первый раз он всего лишь проиграл бой извращенцу. Но второй раз оказалось труднее пережить — ему подсыпали в еду какой-то другой гадости, от которой все сделалось ярким и цветным, а между самыми нежными местами и мозгом словно провели прямую кабельную линию с пропускной способностью восемь терабайт в секунду. Моро порезвился от души.
С того момента Дик приложил все усилия к тому, чтобы разделиться. Глубоко-глубоко внутри у него был штаб. Там он разрабатывал планы и изучал тактику противника. Там же он прятал того себя, которого хотел себя сберечь до близкого дня своей смерти. Там была отрядная казна и сокровищница — все самые дорогие воспоминания и образы. Те редкие минуты, которые у него оставались для отдыха, он старался проводить там, в подполье.
У него была разведка — ребята храбрые, простые и начисто лишенные всякой гордости. Именно они имели дело и с Моро, и с медтехом-мучителем. Им было можно ударяться в эмоции. Они собирали информацию и передавали врагу все, что разрешал передавать штаб. Они же имели дело с глупым и трусливым коллаборационистом — телом. Они постоянно находились с ним в контакте, и они же в нужный момент должны были сделать так, чтобы этот коллаборационист подчинился командам из штаба.
Моро если не знал о штабе, то подозревал о нем. У него вошло в привычку после секса валяться, держа голову невольника на своей груди, и вести длинные речи. Дик старался не засыпать и слушать — это была информация. Конечно, Моро сдавал только то, что хотел сдать, но делом разведки было спокойно слушать, зерна от плевел отделял штаб.
— Ты быстро научился, — сказал однажды Моро, играя его волосами (он любил это делать). — Поначалу я думал, что ты притворяешься, мой капитан, но со временем убедился в обратном. Видишь ли, Дик, мы с тобой разыгрываем очень древнюю партию, она длится с тех времен, когда люди научились мучить друг друга, конца ей не видно, и все основные ходы изучены и записаны. Опытные разведчики разыгрывают ее примерно так же, как опытные шахматисты: первый этап длится очень быстро. За неопытным наблюдать порой забавно, а порой жалко. Но видеть, что новичок грамотно разыгрывает классический дебют — не забавно и не жалко, а приятно. Тем не менее, он так же предсказуем, потому что гроссмейстер знает все варианты. В твоем положении есть два способа вести себя правильно, и ты допустил лишь одну ошибку: ты пытаешься их комбинировать. Это невозможно, Дик. Нужно или держаться до конца или расщепляться, а быть одновременно Леонидом и Лоуренсом Аравийским — это не в человеческих силах. Твое молчание предает тебя, Львиное Сердечко.
Он положил руку на лицо Дика, большим пальцем лаская губы.
— Твое молчание. Твоя скрытая крепость. Твоя стратегическая ошибка. Крепость отнимает у тебя силы, ресурсы и время. Ну что, мой молчаливый капитан? Ты откроешь ворота сам или я возьму ее штурмом?
Разведчик, который имел с Моро дело в постели, был парнем лукавым и бессовестным, но упрямым. Он только чуть улыбнулся в ответ.
— Ты влюблен в поражение, — прошептал Моро. — С этим ничего не сделаешь, это тысячелетнее наследие двух народов в твоей крови. Ты не мог с этим справиться даже когда захотел. Но ты научишься…
«Никогда», — постановил штаб.
— Скоро, — чуть громче сказал синоби.
* * *
Джориан нарядился в свой лучший костюм — отделанный серебром колет из дорогущего темно-серого бархата (натуральное шелковое волокно) и черные бриджи.
