Здесь есть несколько важных смысловых моментов: во-первых, если в 1988 году Ятколенко сказал, что находился в помещении кафе, то в данном случае он оговаривается, что самого момента передачи наркотика не видел. Не вполне ясно, зачем в 1993 году он акцентировал внимание на этом обстоятельстве; возможно, опасался каких-то других показаний. Тем не менее красной нитью через все его показания проходит тема «умысла»: Ятколенко силится доказать, что Лепилина «сознательно» взяла у «Берита» пакет с наркотиком.
Далее Ятколенко вводит в оборот новое «доказательство» – письменные показания «Берита» с изложением подробностей операции; он даже указывает их былое местонахождение – дело «Берита». На этом следует задержаться. Во-первых, в конце 1993 года Ятколенко твердо знает, что дело «Берита» уничтожено. Во-вторых, он употребляет термин «дело», тогда как в отношении «Берита» существовала лишь «оперативная подборка» (а это, как мы объяснили выше, разные вещи).
Ятколенко хорошо помнил, что эта «оперативная подборка» на «Берита» рассматривалась проверкой 1988 года. Действительно так – это было отражено в акте проверки. Однако как раз в том акте вовсе не было указано, что факт умышленного получения наркотика доказывается показаниями агента; это, по нашему убеждению, означает, что такой бумаги ни в 1988 году, ни вообще когда-либо не существовало. Вряд ли инспекция КГБ СССР не отметила бы этого важного подтверждения вины Лепилиной. Однако в 1993 году, зная об уничтожении агентурных дел, Ятколенко мог позволить себе приводить несуществующее доказательство. Кроме того, возникает вопрос: если после встречи с Лепилиной «Берит» оставил письменное объяснение, то на каком языке оно было написано? Кто его переводил? Все это, случись такое в действительности, наверняка было бы зафиксировано и всплыло бы на поверхность в 1988 году. То есть эти показания умышленно искажают действительность.
Далее, после того как прокурор А.М. Бородин отдельным письмом к зампрокурора города Е.В. Шарыгину запросил «содействия в вызове на допрос» бывших сотрудников УКГБ, 15 декабря 1993 года к нему явились Алейников и Николаев.
Владимир Петрович Алейников, который в тот момент занимал должность консультанта в Совете по туризму и экскурсиям Санкт-Петербурга, подтвердил «каноническую» версию, но огласил еще одно имя:
Поскольку после событий, связанных с оперативными мероприятиями в отношении Лепилиной, прошло около 13 лет, я не могу вспомнить подробности этих мероприятий. Однако могу заявить, что, насколько мне известно, наркотики Лепилина взяла сама, она понимала, что берет именно наркотики, никто ее брать их не заставлял. Лицо, которое передало наркотики Лепилиной, был загранисточник. Могу отметить, что то, что произошло с Лепилиной, не могло быть проведено без разрешения руководства Управления КГБ по Ленинградской области. Насколько я помню, оперативное дело в отношении Азадовского, в рамках которого проверялась Лепилина, точнее, план по нему, утверждал Калугин Олег Данилович.
Причина того, что один чекист откровенно «сдает» другого, проста, и мы уже говорили о ней. Калугин после своих выступлений считался предателем и считается таковым до сих пор. Валить на него, как на мертвого, можно все что угодно.
Бывший начальник отделения 1-го отдела 5-й службы Юрий Алексеевич Николаев в 1993 году занимал пост заместителя председателя правления АО «Банк “Россия”». Он также подтвердил версию о заинтересованности Лепилиной в приобретении наркотиков, а кроме того, пояснил:
…Когда в ходе дальнейших мероприятий не удалось реализовать информацию о том, что Лепилина используется Азадовским с целью передачи информации за границу, было принято решение, санкционированное кем-то из заместителей УКГБ по Ленинградской области, об организации мероприятий с целью привлечения Лепилиной к уголовной ответственности за хранение наркотиков…
В день задержания Лепилиной загранисточник был оснащен аппаратурой, которая зафиксировала, что Лепилина сама спросила его, принес ли он ей наркотики, т. е. инициатива в получении наркотиков исходила от Лепилиной, ее никто брать наркотики не заставлял, она понимала, что приобретает именно наркотики.
Казалось бы, вот оно, неопровержимое доказательство того, что Светлана сознательно взяла наркотики: магнитофонная запись! Однако и это утверждение не более чем фантазия, призванная доказать вину Лепилиной. Дело в том, что Николаев оказался единственным, кто упомянул об этом важнейшем «доказательстве», да и то лишь в 1993 году! А что же все остальные? Ничего не знали про эту запись? Забыли? Тот же Ятколенко, например, показал в ноябре 1993 года, что «Берит» написал отчет… Зачем, спрашивается, нужен «отчет», когда есть достоверная запись! (Коллеги могли хотя бы договориться, избрав одну версию.)
Но как не было «отчета “Берита”», так не было и магнитофонной записи. Ровно по той же причине – сведения о записи содержались бы в документах проверок, и ее расшифровка была бы серьезным доказательством, которое бы никто не «забыл». Но тот факт, что все оперативные дела к 1993 году были уничтожены, давал участникам давних событий неограниченный простор для фантазий.
Относительно бывшего сотрудника 5-й службы А.М. Федоровича прокуратура 29 декабря сообщила, что ему была вручена повестка, но присутствовавшая при этом супруга чекиста пояснила, что он является инвалидом и «один приехать в прокуратуру не в состоянии, так как он все забывает и может заблудиться, а ей нет времени сопровождать его». Таким образом, опрос лиц, причастных к провокации против Светланы, был завершен без него.
Эти «фундированные» показания бывших сотрудников КГБ позволили прокурору А.М. Бородину сделать в своем постановлении от 31 декабря 1993 года упомянутый выше вывод о том, что Лепилина «без чьего-нибудь принуждения или провокации сознательно приобрела наркотическое вещество, а то, что ее задержание явилось результатом оперативного мероприятия, не имеет какого-либо значения», и, таким образом, прекратить производство по вновь открывшимся обстоятельствам – «за отсутствием оснований к возобновлению дела».
Но Генеральная прокуратура в лице Н.Н. Дедова нашла это постановление неверным и отменила его. Оправдательное решение по делу Светланы нам уже известно.
Комиссия верховного совета
Последняя группа документов, открывшихся летом 1994 года, – это копии входящей переписки председателя Комиссии Верховного Совета РСФСР по реабилитации жертв политических репрессий; они также были приобщены к уголовным делам. Именно благодаря этим письмам Азадовский был признан жертвой политических репрессий и, с другой стороны, стал возможен процесс нового и объективного расследования по делу Лепилиной.
Мы ограничимся лишь одним документом, который, собственно, и послужил основанием для положительного решения Комиссии. Это официальный ответ А.Т. Копылову на его запрос от 12 апреля 1993 года в Управление МФ РФ по С. – Петербургу и области, подписанный заместителем начальника Управления В.Л. Шульцем и датированный 26 апреля 1994 года.
Этот документ тем более ценен, если учесть, что при расстреле Дома правительства осенью 1993 года документы «Комиссии Копылова» пострадали серьезнейшим образом и значительная часть их была безвозвратно уничтожена огнем.
Согласно сохранившимся в Управлении МБ РФ по Санкт-Петербургу и области
архивным материалам житель г. Санкт-Петербурга
Азадовский Константин Маркович.
1941 года рождения, уроженец г. Ленинграда,
проживающий по ул. Восстания д. 10, кв. 51
состоял на оперативном учете Управления КГБ СССР по Ленинградской области с 18.09.1978 года в связи с поступившими в 5 службу оперативными материалами, дававшими основание подозревать его в «измене Родине в форме оказания помощи иностранному государству в проведении враждебной деятельности против СССР», однако 4.10.1980 года окраска дела оперативного учета была изменена на «антисоветскую агитацию и пропаганду с высказываниями ревизионистского характера».
Согласно сохранившейся справке, подготовленной Следственным отделом и Инспекторским управлением КГБ для доклада руководству КГБ СССР по результатам проверки жалобы Азадовского К.М., в материалах дела имелись данные о том, что Азадовский К.М. «являлся автором ряда идеологически ущербных литературных материалов, распространял в своем окружении устные измышления, порочащие основателей и руководителей Советского государства, поддерживал связи с иностранцами, в беседах с ними компрометировал проводимые советским правительством внутриполитические мероприятия и активно использовал их для связи с выехавшими из СССР лицами и получения из-за границы идеологически вредной литературы». В качестве посредника для встреч с иностранцами Азадовский К.М. использовал свою близкую связь Лепилину С.И.
