у меня золотые часы и удостоверение личности, меня ввели в арестантское помещение. Оно состояло из двух комнат и темного коридора. Одна комната была большая, другая — поменьше. Железных решеток не было. Комнаты были грязные, потолки все в тенетах и покрыты плесенью. Стены были еще хуже, вся побелка с них слезла, и были видны многочисленные следы раздавленных насекомых. По одеялам и соломенным матрасам бесцеремонно ползали вши. В большой комнате было пятьдесят кроватей, в маленькой — двадцать. Подушек не было никаких. Окна выходили во двор, сплошь запруженный автомобилями, привозящими новые и новые жертвы. Еще была одна комнатка, в которой находилось только восемь кроватей. В ней сидели великий князь Павел Александрович, военный министр генерал Поливанов[1338], светлейший князь хан Нахичеванский — герой кавалерийского рейда в Восточной Пруссии в 1914 году, редактор «Биржевых ведомостей» Проппер[1339], борец Лурих[1340], один англичанин и еще два профессора. Сюда же хотели сунуть и меня, но я попросил поместить меня в общую камеру, так как, по моим соображениям, оттуда легче было бежать. Мысль о побеге, во что бы то ни стало, гвоздем засела у меня в голове, ибо, как только я переступил порог «Чека», мне стало ясно, что выйти оттуда живым было трудно или совсем невозможно.
Другого места не оказалось, и меня поместили в темном коридоре, где не было ни одного окна, но зато была таинственная дверь, ведущая, видимо, в частную квартиру. Эта дверь была тщательно заколочена гвоздями и зашпаклевана замазкой.
Всего арестованных было семьдесят человек. Здесь собрались люди всех сословий, что называется — люди разных каст и стран. Здесь были: контрреволюционеры, провокаторы, еврейские спекулянты, налетчики, грабители, вымогатели, шантажисты и даже просто мелкие воришки. Было тут много англичан, вербовавших людей на Северный фронт. Особенно волновался один чекист, посаженный сюда своими же товарищами-коммунистами за шантаж и вымогательство. Его жертвой была прима-балерина Мариинского театра Кшесинская[1341] — фаворитка императора Николая Второго.
Чекист этот явился к Кшесинской и таинственно показал ей фальшивый мандат на ее арест. Мандат был подписан военным комиссаром Урицким. Чекист предлагал балерине за десять тысяч рублей аннулировать этот мандат. Кшесинская сделала вид, что согласна заплатить деньги. В условленный день и час чекист пришел за деньгами. Получив их, он собирался уже уходить, как вдруг из-за ширмы вышли два тайных агента «Чека», которые его и арестовали.
Чекист проявлял большую нервность. Сильно волнуясь, он бегал из одной комнаты в другую, что-то искал и обдумывал. Наконец, неожиданно для меня, он очутился в темном коридоре. Не было никакого сомнения, что его внимание было приковано к той же самой таинственной двери, которая интриговала и меня. Русская пословица говорит: «Кулик кулика видит издалека». Так и мы, перекинувшись несколькими фразами, поняли друг друга.
Узнав причины моего ареста, он, как авторитетный и опытный чекист, сказал:
— Ваше дело — дрянь. За такие деяния следует расстрел. Вам никто не поверит, что вы держали три автомобиля для ваших личных целей. Ясно, что вы работали на контрреволюцию. Если же вы будете утверждать, что занимались прокатом, то и за это вас по головке не погладят. Вас обвинят в растрате народного имущества — бензина — для своих личных целей, да еще в тяжелое военное время. В данный момент сотни автомобилей ответственных советских работников стоят в бездействии из-за отсутствия горючего материала. За такие преступления опять-таки следует расстрел. Знаете, что я вам скажу? Меня тоже ожидает расстрел. Давайте бежим вместе…
Я, не задумываясь, согласился на предложение чекиста. Вечером того же дня мы начали подробно исследовать таинственную дверь. Она вела в жилое помещение, очевидно — в квартиру какого-то служащего чрезвычайки. Из-за нее слышались говор, смех и детские голоса. Днем все было тихо.
Мы оторвали бумагу, которой была заклеена дверь, и отколупали замазку. Появилась большая щель, через которую можно было видеть, что к двери приставлен большой, тяжелый шкаф. Мы решили открыть дверь и, пользуясь отсутствием хозяина, до наступления вечера, спрятаться где-либо на чердаке. Вечером мы могли спокойно выйти во двор чрезвычайки и на любом автомобиле выехать на улицу.
Чекист стал наблюдать за дверью, а я стал изучать службу связи во дворе «Чека». Из наблюдений выяснилось, что автомобили, привозившие арестованных из города, становились на левую сторону, а дежурные следователи выезжали на работу с правой стороны и притом исключительно ночью. При таких условиях можно в темноте прицепиться к кардаку[1342] автомобиля и незамеченными выехать со двора.
Вечером мы незаметно открыли таинственную дверь и снова незаметно ее закрыли. По счастью, она открывалась в нашу сторону. Нас окрылила большая надежда: оставалось только отодвинуть шкаф. Мы твердо решили бежать на следующий день вечером.
Утром мы проснулись от неожиданного визита самого Галкина.
— Внимание! — крикнул он. — Сейчас я вызову тридцать человек для отправки в Петропавловскую крепость. Все вызванные, немедленно приготовьтесь! Никаких вещей с собой не брать!
Наступила гробовая тишина. Можно было слышать, как муха пролетит. Все знали, что отправка в Петропавловскую крепость есть не что иное, как смертный приговор. И тут я услышал фамилию чекиста.
Побег был сорван, может быть — к лучшему.
Чекист побледнел, как полотно. «Все равно, я побегу, — шепнул он мне, — будь что будет. Двум смертям не бывать, одной не миновать!»
Через несколько минут все названные несчастные арестованные были выведены во двор и под сильным конвоем отправлены в крепость.
Мы, оставшиеся, были подавлены, у некоторых появились на глазах слезы.
Да, это было настоящее погребальное шествие.
Меня эта горькая чаша миновала. Я остался в «Чека».
Арестованных вели по Миллионной улице, по обеим сторонам которой стояло много свободных извозчиков, ожидавших пассажиров. Улучив минуту, чекист ловким прыжком очутился в экипаже одного из этих извозчиков, и все было бы хорошо, если бы последний сразу догадался, кто был его неожиданным пассажиром и захотел ему помочь. Но извозчик испугался и заорал благим матом. На крик сбежались часовые, и началось дикое преследование. Это была настоящая охота на затравленного зверя. Осужденный на смерть человек бежал со всех ног, что было мочи, свернул в Летний сад и, ловко лавируя среди вековых лип и дубов, стал удаляться от своих преследователей. Пули чекистов изрешетили много деревьев, но человек оставался невредимым. Он был уже далеко, как вдруг натолкнулся на водяной ров, окружавший сад, и замешкался… Это дало возможность караулу выиграть время. Раздалось несколько выстрелов. Беглец, схватившись за сердце, зашатался и навзничь упал в воду. Он был убит наповал.
