bЯромир, будучи избран Пражским епископом, пришел к королю в Майнц, где тот праздновал день св. Иоанна Крестителя, был им утвержден и 6 июля, изменив имя на Гебхард, принял посвящение от архиепископа Зигфрида.b
cИтак, король Генрих, пользуясь юношеской свободой, стал жить только в Саксонии, свысока смотреть на князей, больше внимания уделять охоте, забавам и всякого рода развлечениям, а не осуществлению правосудия; дочерей знатных людей выдавать замуж за лиц темного происхождения и, не вполне доверяя знати королевства, назначать их на важнейшие посты. Это стало источником будущих смут, которые возрастали в королевстве по мере того, как взрослел сам король. Все же, поскольку он еще не достиг зрелого возраста, были люди, которые считали виновным не столько его, сколько Адальберта, архиепископа Бременского, по совету которого он все это и делал.c dЭтот архиепископ настолько раздулся от высокомерия, что никого не считал себе равным ни по благородству происхождения, ни по святости жизни. Так, служа во время какого-то великого праздника торжественную мессу в присутствии императора и говоря народу проповедь, он среди прочего выразил сожаление, что не осталось, мол, больше из знати добрых и благородных людей, кроме него и короля, тогда как рядом стояли два его брата, рожденные от одних с ним родителей. Он также добавил, что хоть и не имеет имени своего брата, князя апостолов Петра, все же обладает одинаковой с ним властью и даже еще большей, ибо никогда, подобно Петру, не отрекался от Господа своего4.
Он велел однажды некоей аббатисе в знак послушания расстаться с жизнью в течение 15 дней. Поскольку она была больна, он в своей суетности надеялся, что его приказание осуществится. Однако та, выздоровев на 15-й день, отправила к нему по какой-то надобности вестника. Когда он увидел его издалека, то, исполненный радости, обратился к присутствовавшим с такой речью: «Разве власть моя меньше, нем была у моего брата Петра над Сапфирою?»5. Но, узнав от вестника, что аббатиса выздоровела, он устыдился и умолк. Когда он какое-то время жил при королевском дворе и ежедневно уставлял королевский стол самыми изысканными блюдами, то однажды узнал, что деньги на их покупку закончились; и вот, он спрятался в этот день, желая, чтобы его стольник прибрел на стол королю изысканные кушанья за свой счет. Услышав, что тот стучится в дверь капеллы, где он укрылся, [Адальберт] внезапно бросился на пол, будто ради молитвы. Тот, войдя, распростерся рядом с ним, ибо ни кашлем, ни харканьем не смог его поднять, и стал шептать ему на ухо: «Помолитесь, - говорит, - о том, чтобы сегодня было что достойного подать на ваш стол». Тогда, словно очнувшись от сна, [Адальберт] воскликнул: «Дурак! Зачем ты дерзнул оторвать меня от беседы с Богом? Если б ты видел то, что удостоился видеть брат Тросманд, то никогда бы не приблизился ко мне во время молитвы». [Тросманд] же был живописец, родом из Италии. Поняв, как угодить архиепископу, он говорил, что уже давно видит, как с ним во время молитвы беседуют ангелы.
Когда этот архиепископ увидел, что король, подобно невзнузданному коню, бросился по дороге разврата, то старался быть к нему еще ближе, давая ему будто бы апостольское наставление: «Делай все, что угодно душе твоей, и заботься об одном, чтобы в день твоей смерти ты пребывал в истинной вере», будто во власти людей в один час изменить свою жизнь, тогда как сказано: « Человек не уклонится от начатого им в юности пути и когда состарится»6.
Ободренный этим учением, король кинулся в бездну наслаждений; он имел по две и по три наложницы сразу. Когда он слышал, что кто-нибудь имеет молодую и красивую дочь или жену, то, если не мог ее обольстить, приказывал брать силой. Порой в сопровождении одного или двух товарищей он отправлялся ночью туда, где надеялся увидеть кого-нибудь; иногда его желание исполнялось, но в другой раз едва удавалось избежать смерти со стороны родителей или любящего мужа. С благородной и прекрасной своей женой он обращался столь гнусно, что после свадьбы ни разу ее не видел без особой нужды; да и саму свадьбу сыграл он отнюдь не добровольно, а лишь следуя настоянию князей, и всячески старался с ней развестись.
Наконец, он велел одному из своих друзей вступить в связь с королевой и обещал ему большую награду, если он этого добьется; он надеялся, что та ему не откажет, ибо она, молодая, едва познав мужа, жила, будто совершенно брошенная им. Но [королева], имея в женском теле мужественное сердце, тут же поняла его замысел; сначала она сделала вид, будто оскорблена и отказала ему, но затем, [уступая] его упорству, обещала [удовлетворить его желание]. Король, извещенный обо всем, отправился вместе с любовником в комнату королевы, надеясь уличить ее в неверности и на законном основании дать ей развод, или, что больше соответствовало его желанию, убить ее. Опасаясь, что королева, впустив любовника, тут же затворится, [король] первым ринулся в распахнутую дверь. Та же, узнав его, закрыла дверь перед любовником, оставшимся снаружи, и вместе со своими служанками стала избивать [короля] палками и скамейками, приготовленными загодя специально для этого, так что он остался едва жив. «Сын блудницы, - говорила она, - откуда в тебе столько дерзости, что ты посмел оскорбить королеву, которая имеет столь сильного мужа7.». [Король] кричал, что он и есть Генрих, и по закону хотел исполнить супружеский долг, но она возразила, что если он -ее муж, то почему открыто не пришел на ее ложе? Так она выгнала его из спальни и, закрыв дверь, легла спать. [Генрих] никому не посмел рассказать о случившемся, но пролежал в постели, выдумав другую болезнь. Ибо [королева] не пощадила ни головы его, ни живота, но избила все тело, не нанеся, правда, открытых ран. Позднее он выздоровел и, хоть и был жестоко наказан, не оставил прежних постыдных дел.
Если кто-нибудь обращался к нему с жалобой на несправедливость, он в случае, если возраст и фигура жалобщицы были ему по нраву, воздавал ей за требуемую справедливость многократной несправедливостью. Ибо, удовлетворив свою страсть, он выдавал ее замуж за кого-либо из слуг. Так знатные дамы этой земли были обесчещены браками с рабами7. Все это видел архиепископ Адальберт, но не запрещал, а убеждал и дальше так поступать без стыда и страха. Много можно было бы назвать его такого рода постыдных поступков, но упомянем напоследок лишь о таком, который не останется для него безнаказанным со стороны справедливого судьи. Так, он своими руками держал свою сестру8, пока другой по его приказу ее насиловал; ему не было дела до того, что она дочь императора, что она его родная сестра, рожденная от одних с ним родителей, и что она посвящена Христу и носит на голове священный покров. Но так как нечестивый блуд порождает еще более нечестивые убийства, то [следует сказать], что он ко всем был страшно жесток, причем особенно жесток в отношении своих самых близких друзей.
Ибо случалось, что когда некто, чувствуя себя в безопасности, обсуждал убийство другого, то сам был вынужден принять смерть, о которой и не думал; и за что? За одно слово, сказанное против воли [короля], за неугодный совет, а то и за один выражавший неудовольствие жест. Причем король не раньше показывал свой гнев, чем велел лишить жизни неосторожного.
Так, одному из своих секретарей, Конраду, знатному и славному характером юноше, который, как он слышал, находился в Госларе, он велел прийти к нему в сопровождении не более чем одного оруженосца. [Генрих] жил тогда в замке Гарцбурге, куда никто не являлся без вызова, кроме товарищей и соучастников его преступлений. Тот, полагая, что его вызвали на совет, в котором никому, кроме него, участвовать нельзя, чтобы продемонстрировать еще большую верность, поскакал вообще без всякой свиты. Но, увидев в лесу засаду, он направился в находившуюся поблизости церковь. Бурхард, бургграф Мейсена, дав честное слово, вывел его оттуда, после чего [злодеи] увели его в уединенное место и там убили, даже перед смертью не сказав, за что они его убивают. Никто так толком и не смог узнать причину этого убийства; впрочем, говорили, что король вменил ему [в вину] то, что он спал с одной из его наложниц. Чтобы отклонить от себя подозрение, король приказал всем своим друзьям преследовать убийц, которым между тем велено было на время скрыться, а [Конрада] велел с честью похоронить; он лично присутствовал на похоронах и пролил много слез; но никто так и не поверил, что [Конрад] был убит без его приказа.
Был слух, что он своими руками убил во время игры одного из своих молодых друзей; тайно похоронив его, он, будто раскаявшись, пришел на следующий день к архиепископу Адальберту и без всякого покаяния получил от него отпущение.
