именно тем дать нам ощутить новизну, значительность – красоту – даже самого будничного, привычного, прозаического и знакомого. <…> “прекрасное” как бы изъемлется из состава предметного мира <…> и становится само в себе, независимо от всего остального, выразителем некоего последнего, глубочайшего, всепронизывающего, исконного единства бытия»[1059].
P.S. Когда в новой России, начиная с 90-х годов прошлого века, наступило время для интенсивных републикаций и изучения наследия С.Л. Франка, в ряду других изданий вышла книга, проливающая свет на эпизоды пореволюционной жизни мыслителя до его вынужденной эмиграции и неожиданно свидетельствующая о том, что в это время ему удалось оставить на родине нечто вроде научно-философской школы. Книга эта:
С.Л. Франк. Саратовский текст. Сост. А. А. Гапоненков, Е. П. Никитина. Саратов, Издательство Саратовского университета, 2006. 285 стр.
Малотиражная, к сожалению, книга (800 экз.) отличается уникальным содержанием и образцовыми составительскими усилиями, с не менее образцовым научным аппаратом и превосходной вкладкой фотодокументов, часть которых публикуется впервые. Один из ее создателей, А.А. Гапоненков, давно и систематически занимается изучением мысли Семена Людвиговича Франка. Кстати, он находится в научных контактах с английским специалистом по Франку Ф. Буббайером, автором лучшей интеллектуальной биографии нашего философа, уже переведенной на русский язык[1060].
Текст книги – по праву «саратовский», Семен Людвигович был связан с волжским университетским городом через его уроженку, Татьяну Сергеевну, в девичестве Барцеву, которая, подобно библейской Руфи, оставила ради него свой род и свою веру (перешла в лютеранство, чтобы обвенчаться с иудеем, каковым Франк тогда был) и прожила с ним более сорока лет в неиссякающей брачной любви. И, что для составителей книги особенно важно, – Франк, спасаясь от революции и столичной разрухи, уехал с семьей в Саратов и был в 1917/18 учебном году первым деканом только что открытого историко-филологического факультета Саратовского университета. (С этим этапом в книге связаны первопубликации его рабочих записей к лекционному курсу «Немецкий идеализм: от Канта до Шопенгауэра» и конспекта публичной лекции о сущности искусства.)
А для более широкого читателя самыми важными здесь, пожалуй, окажутся два блока текстов: дневник – его вел молодой Франк с 31 декабря 1901 по 23 июня 1902 года, и воспоминания Т.С. Франк – устные, записанные ее внуком, и собственноручные – «Наша любовь» и «Память сердца»; благодаря теплым отношениям ученых-саратовцев с потомками Франка эти воспоминания получены от последних и публикуются впервые, за исключением небольшого мемуара, появившегося первоначально в журнале «Звезда» (2003, № 1). Эти воспоминания сопровождаются замечательной семейной биографией Франков, написанной доцентом университета, племянницей Татьяны Сергеевны К.Е. Павловской (которой все советские годы приходилось скрывать компрометирующее родство). Но еще удивительней история обретения дневника – он был найден Е.П. Никитиной в куче «макулатуры», оставшейся после смерти одной университетской четы; те были учениками выдающегося литературоведа А.П. Скафтымова, который, в свою очередь может считаться учеником Семена Людвиговича, о чем наконец теперь можно заявлять открыто. Рукопись дневника, под видом анонимной, так и передавалась по этой цепочке. «Всякое забвение относительно, все забытое может вспомниться», – писал С.Л. Франк, исследователь феномена памяти[1061], еще до знаменитого афоризма Михаила Булгакова.
Дневник двадцатипятилетнего Франка современного читателя, пожалуй что, изумит. Это уже растущий на глазах мыслитель-философ в стадии отхода от марксизма (в 1900 году успел выступить в печати с критическим очерком «Теория ценности Маркса» и получил печатный же нагоняй от Плеханова); уже выясняется его преимущественный интерес к гносеологии и к психологии познания (любопытнейший анализ Декартова «Cogito ergo sum», совпадающий у юноши Франка с вряд ли известными ему тогда соображениями позднего В.С. Соловьева); более того, уже намечаются контуры того высокого мистицизма, той концепции «непостижимого», которая спустя десятилетия будет обоснована в одноименном труде 1939 года. И вместе с тем перед нами записи романтического почти-отрока, до наивности чистого сердцем, боготворящего Ницше и лелеющего свое одиночество, заполняющего страницу за страницей «мною созданного друга» (т.е. дневниковой тетради) стихами Пушкина, Гейне, А.К. Толстого и Надсона. Философское углубление в сочетании с исключительной душевной нетронутостью являет собой такие психологические «ножницы», что диву даешься и думаешь (надеюсь, ошибочно): теперь такого не бывает. Кстати, в эти месяцы он впервые в жизни читает Евангелие, и оно не производит на него особенного впечатления (чудес, дескать, больше, чем этики), а Христос попадает в пестрый ряд страдальцев за идею заодно с Сократом, Бруно, Спинозой, Лессингом, Герценом, Белинским, Салтыковым и Ницше. Для христианства и принятия крещения Семен Людвигович созрел только в 1912 году, обрадовав этим решением близкого друга на всю оставшуюся жизнь – Петра Струве. И стал впоследствии одним из мировых столпов христианской философии ХХ века.
Ну а кому охота посмеяться (над тем, к примеру, как Франк вел домой в саратовские голодные месяцы выменянную корову) и поплакать (вместе с С.Л., плачущим на «философском пароходе» о покидаемой родине), пусть обратится к рассказам Татьяны Сергеевны Франк. Конечно, если найдет доступ к столь редкой книге…
2007
Георгий Федотов
Р. Гальцева
«Трагедия интеллигенции» как трагедия России[1062]
Имя Георгия Петровича Федотова (1886—1951), русского религиозного мыслителя, философа культуры, историка-медиевиста и публициста практически не упоминалось в нашем отечестве с момента его выезда за границу в 1925 году и до начала 70-х годов. По-видимому, первое знакомство с ним здесь состоялось при посредстве замечательного знатока русской культурной истории, ныне покойного Дмитрия Николаевича Ляликова (1928—1988), написавшего в соавторстве с историком М.Я. Вольфковичем статью «Федотов Г.П.» для 5-го тома «Философской энциклопедии» (М.,1970). Далее с огромным разрывом во времени в малотиражном сборнике «Образ человека XX века» (М.: ИНИОН АН СССР, 1988) появился очерк Федотова «Ессе Ноmо. О некоторых гонимых “измах”», а затем вскоре в журнале «Новый мир» (1989, № 4) вышла подборка со статьями «Три столицы» и «Рождение свободы».
Георгий Петрович Федотов принадлежит к направлению христианского гуманизма в русле умонастроения В.С. Соловьева. Главная его тема – судьба России и значимая для ее будущего – защита правовой демократии и европейской культуры в ее высшем смысле.
Родился Г.П. Федотов в Саратове, в чиновничье-дворянской семье, отец его был управляющий делами при губернаторе. Как и большинство его собратьев-интеллигентов того времени, он прошел через увлечение марксизмом, что оставило след в его мировоззрении в виде непреодолимой тяги к социализму, хотя и в домарксовых формах, притом с ярко выраженными христианскими чертами. Уже в старших классах гимназии Федотов увлекся литературой революционно-демократического лагеря. В годы студенчества в Петербурге вступил в социал-демократическую партию, вел активную
