Тьму, повисшую над ней, вспорол свет из коридора. Она повернула голову и увидела, что дверь открыта. Она ее не запирала — не видела смысла. В тусклом свете виднелся силуэт мужчины.
— Быстро же ты, — сказала она.
Мужчина зашел в комнату. Но это был не Джозеф Шиллинг.
— О, — тихо воскликнула она, когда смутная фигура материализовалась рядом с ней, — это ты. Тебе Туини сказал?
— Нет, — ответил Пол Нитц и сел на ее кровать. Через мгновение он протянул руку и убрал прядь волос с ее лба. — Я узнал в «Корольке», от Итона. Ну и крысиный же угол ты себе нашла.
— Когда ты узнал?
— Только что. Когда пришел на работу.
— Яне очень–то в форме.
— Ты бежала, — сказал Нитц, — и наскочила прямо на себя. Ты даже не смотрела, куда летишь… просто бежала со всех ног как можно дальше. Вот и все.
— Черта с два, — сказала она слабым голосом.
— Но я же прав.
— Ладно, ты прав.
Нитц ухмыльнулся.
— Я рад, что до тебя добрался.
— Я тоже. Как раз вовремя.
— Я хотел, чтоб ты ушла — тогда, у тебя на квартире. Меня тошнило от этой покраски.
— Меня тоже, — согласилась она и через секунду попросила: — Сделай одолжение.
— Все, что пожелаешь.
— Можешь принести мне сигареты?
— Где они?
Он встал.
— В моей сумочке на комоде. Если тебе не трудно.
— А комод далеко?
— Ты его видишь. У меня только одна комната — не слишком далеко?
Какое–то время она лежала и слушала, как Нитц шарит впотьмах. Потом он вернулся.
— Спасибо, — сказала она, когда он прикурил и вложил ей в губы сигарету. — Ох, это было безумие. Сумасшедшая неделя.
— Как ты себя чувствуешь?
— Не слишком, — призналась она, — но со мной все будет в порядке. Через какое–то время.
— Лежи и отдыхай.
— Да, — благодарно согласилась она.
— Я включу обогреватель.
Он нашел маленький газовый обогреватель и включил его. Загорелись голубые язычки пламени, огонь засвистел и зашипел в темной комнате.
— Я не хочу его больше видеть, — сказала Мэри Энн.
— Хорошо, — согласился Нитц, — не беспокойся. Я позабочусь о тебе, пока ты не встанешь на ноги, а потом ты сможешь отправиться куда пожелаешь.
— Спасибо. Я этого не забуду.
Он пожал плечами:
— Ты однажды тоже обо мне позаботилась.
— Когда?
Она ничего такого не помнила.
— В ту ночь, когда я вырубился и расшиб голову об унитаз. Ты уложила меня на диван и баюкала на коленях.
Он смущенно улыбнулся.
— Да, — припомнила она, — в тот вечер мы славно развлеклись, ничего не скажешь. Лемминг… интересно, что с ним стало. Странный это был вечерок.
— Я взял в «Корольке» отпуск, — сказал Нитц, — почти две недели буду свободен, как птица. Что–то вроде преждевременных рождественских каникул.
— Оплаченных?
— Ну, частично.
— Зачем ты это сделал?
— Мы могли бы поездить по разным местам.
Мэри Энн задумалась.
— Ты правда отвезешь меня куда–нибудь?
— Конечно. Куда захочешь.
— Потому что, — честно сказала она, — я много где хотела бы побывать… а в Сан–Франциско мы можем поехать?
— Когда пожелаешь.
— А на пароме — тоже можно?
— Факт. Есть паром, который идет до Окленда.
С пылом она произнесла:
— Я хотела бы сходить в какой–нибудь ресторанчик на Норт–Бич. Ты там бывал когда–нибудь?
— Сто раз. Я свожу тебя в клуб «Хэнговер» послушать Кида Ори[139].
— Вот было бы здорово. А еще можем сходить в парк аттракционов… и в павильон смеха. Можем и на горках прокатиться. Ты бы хотел?
— Конечно, — согласился он.
— Боже, — она потянулась к нему и обняла, — какой ты еще ребенок.
— Ты тоже, — ответил Нитц.
— Я — да, — сказала она. И тут она вспомнила про Джозефа Шиллинга. И вот, рыча от боли и отчаяния, она вцепилась в сидящего рядом мужчину и завопила: — Что же мне теперь делать? Ответь мне, Пол! Разве можно так жить?
— Нет, нельзя, — сказал он.
— И раньше–то было плохо. Я знала, что что–то не так, — но теперь еще хуже. И зачем я только туда пошла; боже мой, если б я только не зашла туда в тот день.
Тут она слукавила, потому что на самом деле была рада, что нашла этот магазин.
— И все это никуда не делось, — судорожно добавила она. — Магазин. Джозеф Шиллинг. Оба на месте. По–своему.
По–своему — да, но это была уже мертвая раковина. Внутри ничего не было. Она лежала в темноте, с сигаретой меж пальцев, и всхлипывала, приобняв Нитца за шею. Оно пришло и ушло, оставив ее одну. Но она не хотела оставаться одна.
— Мне этого не вынести! — прокричала она и швырнула сигарету через всю комнату; ударившись об стену, окурок маленьким красным огоньком упал на ковер. — Я не собираюсь подохнуть в этой крысиной дыре.
Нитц подошел и затушил сигарету.
— Конечно, — произнес он, вернувшись. Он взял ее на руки вместе с покрывалом и понес к двери.
— Поехали, — сказал он, прижимая ее к себе.
Он пронес ее по коридору и вниз по лестнице, мимо закрытых дверей с их ревом и грохотом, мимо хозяйки, миссис Лесли, которая выглянула и смотрела на них злобным взглядом, полным подозрения и тревоги. Он пронес Мэри Энн по ступенькам крыльца и по ночному тротуару, мимо гуляющих толп и парочек, мимо магазинов и заправочных станций, автолавок и гостиниц, баров и аптек. Он пронес ее сквозь трущобы и сквозь деловой район, мимо неоновых вывесок, и кафе, и редакции «Лидера», и мимо всех модных витрин Пасифик–Парка. Крепко прижимая к себе, он нес ее в свою комнату.
Глава 22
Старики сидели в парке — целые ряды пожилых людей на скамейках, накрытых плащами и газетами.
Желтые листья, усеявшие газоны, хрустели под ногами. Два мальчугана в джинсах топали на край парка с коричневыми бумажными пакетами для ленча. Старики читали свои еженедельники и грелись под осенним солнышком. За парком отбрасывала длинную тень высокая католическая церковь. Несколько голубей вышагивали в поисках крошек по гравию возле питьевого фонтанчика. Небо над Сан–Франциско было прозрачно–хрупким и нежно–голубым. Повернувшись на скамейке, Мэри Энн посмотрела на склон Телеграф–Хилл и венчавшую его башню Койт, похожую на колонну дохристианской эпохи.
Большой зеленый автобус проехал по Коламбус–авеню и скрылся за офисными зданиями. Сидящий на ее коленях ребенок заерзал, потянул ручки. Она усадила его обратно. Автобус ему был не нужен.
Ему вообще ничего не было нужно: пухлый малыш, закутанный в теплую одежду, чистый и ухоженный. Он задремал. Прислонившись к матери, он слышал городской перезвон. Мэри Энн — над ним и вокруг него — была ему защитой.
Она сидела на скамейке со своим сыном, такая юная и свежая. На ней была свободная белая блузка и туфли на низком каблуке. Ее по–прежнему короткие каштановые волосы кудрявились над ушами и спадали челкой на лоб. Большие медные кольца сережек сверкали на солнце. Из туфель торчали худые, бледные голые щиколотки. Она достала из кармана сигареты и закурила.
Был тихий, спокойный день. По небу кружила чайка. Время от времени она кричала, издавая звук, с которым сухая веревка ударяется о дерево. На тропинке появилась благожелательная дама средних лет в черном плаще и села на скамейку напротив Мэри Энн.
Мэри Энн взяла книжку в бумажном переплете, которую ей дал почитать Пол, посмотрела на обложку, повертела — и убрала обратно. Читать не хотелось, вообще ничего не хотелось; ей было хорошо просто сидеть. Было три часа дня, и через час должен был появиться Пол. Она встретит его здесь; она любила встречать его в парке.
Сидящая напротив благожелательная дама средних лет наклонилась к ним и с улыбкой произнесла:
— Какой здоровячок.
Мэри Энн приподняла ребенка.
— Это мой сын.
— А как его зовут?
— Пол. Ему одиннадцать месяцев.
— Какое красивое имя, — сказала благожелательная дама средних лет; она помахала ребенку и стала строить ему рожицы.
— Его зовут так же, как отца, — сказала Мэри Энн и, глянув вниз, поправила на сыне хлопковый нагрудник, — вообще–то у меня семеро, это младший, а старшему — тринадцать лет.
— Боже милостивый, — поразилась благожелательная дама средних лет.
— Шучу, — отозвалась Мэри Энн.
Но когда–нибудь так оно и будет; у нее будет полон дом сыновей — больших сыновей, сильных и шумных.
— Он еще не говорит. Но любит слушать музыку. Его отец — музыкант.
Благожелательная дама средних лет глубокомысленно закивала.
— Днем его отец учится, а по вечерам играет на пианино в клубе «Престо» на Юнион–стрит. Би–боп. У них в ансамбле пять человек.
— Музыка, — сказала благожелательная дама. — Я уже много лет — с самой войны, наверное — не слушала музыки, которая могла бы сравниться с Рихардом Таубером[140].
