— К манипуляции предметами, — уточнил он.
— Еще там было написано, что у меня способности к делопроизводству — ну, к тому, чтоб заполнять и оформлять бумаги, управляться со всякими офисными приборами. Никаких особых творческих талантов — ни в живописи, ни в рисунке, ни в литературе. А вот тест на интеллект я прошла совсем неплохо. На социологии нам задали написать сочинение о том, кем мы хотим стать. Я выбрала профессию социального работника. Я много читала об этом в библиотеке. Я хотела бы помогать людям… Знаешь, трущобы, алкоголизм, преступность… А еще расизм — на школьном собрании я делала доклад о расовых проблемах. И у меня получилось.
— В большом городе, — сказал Шиллинг, — ты могла бы пойти учиться. Здесь с этим хуже. Местный колледж — это не то. Стэнфорд в Пало–Альто — совсем другое дело. Или даже городской колледж Сан–Франциско. Или университет в Беркли.
— Стэнфорд дорогой. Я как–то узнавала, уже когда заканчивала школу. Но… — голос ее затуманился и затих, — из школы я мало что вынесла.
— А тебе и не нужна школа, — сказал он. — Тебе нужно выучиться какой–то профессии. Это будут практические навыки, а не просто факты и теории. То, что станет твоей работой, занятием на всю жизнь.
— А на что я буду жить?
— Можно работать по вечерам. Или по вечерам учиться, а работать днем. В таком городе, как Сан–Франциско, ты сможешь выбирать. Или вот еще что. Может, ты могла бы получить стипендию. Какие оценки у тебя были в школе?
— В основном четверки.
Шиллинг достал из кармана черный кожаный блокнот и авторучку и принялся расчерчивать лист четкими, крупными штрихами.
— Давай по порядку. Первое, — он сделал запись, — тебе нужно уехать из этого города.
— Да, — согласилась она, глядя на ручку.
Подавшись вперед, она следила за тем, как на бумаге появляются черные линии. Ее лицо оставалось застывшим и бесстрастным, и он не мог угадать, что она чувствует. Напряжение не уходило; она так и не расслабилась. Возможно, подумал он, она не расслабится никогда.
— Тебе надо будет где–то жить. Можно снять квартиру с несколькими девушками или с одной соседкой, поселиться в общежитии Ассоциации молодых христианок или найти пансион. Но мне кажется, что тебе лучше жить одной, чтобы дома ты могла оставаться наедине с собой. Тебе нужно какое–то убежище; место, где можно спрятаться.
Он положил ручку.
— Тебе это необходимо. Возможность вырваться. Верно?
— Да, — сказала она.
Он стал писать дальше.
— Можно поискать квартиру на Норт–Бич или в районе Телеграф–Хилл. Или где–нибудь ближе к округу Марин. Или даже в Филморе. Это район цветных; бары и магазины, шум и гам. Или, если хватит денег, можно снять шикарную квартиру в одном из новых пригородов — например, в Стоун–Тауне. Я сам не был, но, говорят, это прямо город будущего.
— Я видела его, — сказала она. — Весь этот город построила какая–то страховая компания. Он стоит на берегу океана.
— Теперь работа, — он глотнул кофе, — я много думал об этом. На мой взгляд, у тебя есть два варианта. Где ты работала раньше? Напомни, пожалуйста.
Мэри Энн повторила:
— Секретарем в приемной кредитного общества. А потом на мебельной фабрике.
— Кем?
— Стенографисткой и машинисткой. Я ненавидела эту работу.
— А потом в телефонной компании?
— Да, — сказала она, — а потом у тебя.
— Не соглашайся на маленькие конторы. Такие, где протирают штаны еще шесть девочек да посыльный. У тебя два пути. Первый: устроиться на службу к профессионалу с частной практикой — доктору, юристу или архитектору, — в современный офис, где ты сидела бы одна и была бы сама себе хозяйкой. Словом, в одну из этих новомодных приемных со встроенными светильниками и отделкой из стекла и кирпича, чистую и светлую.
— А второй?
— Пойти в большую корпорацию — «Шелл» или Фонд Кайзера[138]. Или даже в Банк Америки. Словом, в крупную фирму, где можно затеряться, но в то же время есть куда расти. Где работают люди разных профессий. Такую большую, что…
Мэри Энн перебила его:
— Может, я смогу устроиться в музыкальный магазин в Сан–Франциско. В «Шерман Клэй», например.
— Да, возможно, — теперь он чувствовал, что чего–то достиг; что, может быть, в итоге ему удастся помочь ей удержаться на поверхности.
Если он поможет ей, если он действительно хочет распутать клубок ее отчаяния, то делать это нужно прямо сейчас. Она смотрела на него, вглядывалась в его записи, слушала, что он говорил. Он достучался до нее. Ее глаза больше не были остекленевшими от страха; она внимательно и вдумчиво следила за планом, который он выстраивал для нее.
— Видишь, я помогаю тебе составить план, — сказал он.
— Спасибо.
— Это тебя не раздражает?
— Нет, — сказала она.
— Хочешь еще что–нибудь съесть? У тебя уже все остыло; еще кофе?
Мэри Энн произнесла:
— Сегодня утром я опоздала… знаешь, из–за чего?
— Из–за чего?
— Я сняла комнату. Перевезла туда свои вещи. А хозяйку отшила.
Он не особенно удивился. Но и не слишком обрадовался. Видимо, это было заметно, потому что Мэри Энн сказала:
— Я верну тебе деньги — те пятьдесят долларов задатка. Прости, Джозеф. Я сразу хотела тебе сказать.
— А как ты перевезла вещи?
— Вызвала такси. В той квартире ничего не осталось, кроме краски и газет.
— Да, — произнес он, — краска.
— Да, в банках и на стенах. — Голос ее оживился. — А как ты думал? Что еще?
— Хорошая комната?
— Нет.
— Прости, — взволнованно сказал он, — но почему?
— Райончик паршивый. Вид на неоновую вывеску и на помойку. Но это как раз то, что мне нужно. Двадцать долларов в месяц. То, что я могу себе позволить.
Шиллинг перевернул страницу своего блокнота.
— Какой там адрес?
— Забыла.
Ее глаза вдруг снова стали колючими и пустыми.
— Он у тебя, наверное, где–то записан.
— Может быть. А может, и нет. Дорогу я знаю.
— Это там тебя нашли Бет и Туини?
— Да.
Значит, подумал он, это в цветном районе. Возможно, она нашла комнату через знакомых в «Корольке». Скорей всего, через хозяина.
— И как туда идти?
— Нет, — ответила она.
— Что «нет»?
— Я не скажу тебе, где это.
Он ошибся. Он слишком на нее надавил.
— Хорошо, — согласился он, убирая блокнот, — не хочешь, не говори.
— И я ухожу.
— Из магазина?
— Я увольняюсь.
Он благоразумно кивнул.
— Хорошо. Как скажешь.
С этим он уже смирился. Он знал, что это неизбежно и ему придется это пережить.
— А как быть с деньгами?
— Денег у меня достаточно, — сказала она.
— Я дам тебе столько, сколько понадобится, — заверил Шиллинг. — На несколько месяцев вперед. Столько, чтобы хватило и на переезд, и на обустройство.
Она испуганно смотрела на него.
— Я попробую найти тебе подходящую работу, — продолжал он, — но в этом от меня проку мало. Я много лет не был в этих краях и растерял все контакты. Впрочем, я знаю кое–кого из оптовиков. Тут я еще мог бы попытаться. И ты можешь поговорить с Сидом Хезелем. Возможно, он поможет тебе по старой дружбе. Тебе в любом случае стоит к нему заглянуть, если ты туда поедешь.
— Я поеду в другое место.
— На восток?
— Нет, — она учащенно дышала, — не спрашивай меня.
Он был так осторожен и все–таки довел ее до этого. Значит, у него ничего не получилось. Он не сумел ей помочь. Теперь он мог только стараться вести себя так, чтобы не навредить еще больше.
Именно теперь, вдруг понял он, один штрих мастера, один верный ход мог бы все изменить, привести к решению, которое бы все прояснило. Но у него не было этого хода. Он сидел в полуметре от нее, он мог к ней прикоснуться, но ничего не мог поделать. Все его знания, вся мудрость и понимание, накопленные во многих странах за долгие годы, — все это было бесполезно. До этой тоненькой, напуганной провинциальной девочки было не достучаться.
— Дело твое, — сказал он.
— Какое?
— Боюсь, я не смогу тебе помочь. Прости.
— А я и не хочу, чтоб мне помогали, — сказала она, — я просто хочу, чтобы меня все оставили в покое.
— Мэри Энн…
Она сложила руки на столе. На клетчатой скатерти они казались еще белее.
— Я люблю тебя, — промолвил он и протянул ей руку…
…Но она отпрянула. Его рука, словно живое существо, подбиралась к ней, нащупывала ее. Она смотрела как зачарованная. Рука была уже совсем близко, а старик все бормотал что–то бессмысленное и напыщенное.
Когда его пальцы сомкнулись на ее коже, Мэри Энн пнула его по лодыжке острым носком туфли и в ту же секунду рванула назад, как можно дальше от стола. Кофе закружился и расплескался через край, а чашка упала набок, забрызгав ей юбку и ногу.
