29 июля. 1916
Верные лире
Мстит лабиринт...
Urbi et Orbi
К нам не была ль судьба скупа,Нам не дары ль бросала щедро?Пусть нашей жизни темная тропаНе раз вела в глухие недра.
Пред нами был – весь ясный мир,Мы шли сквозь грозныеВверяя струнам вещих лирМечты, и души, и желанья.
Порой вступали в мглу пещер,Где слышен грозный рев чудовищ,Но к свету вновь, закляв химер,Входили с грудами сокровищ.
И снова шли в цветах, в лучах,Под щебет птиц, под рокот моря,И нам был чужд пред долей страх,Мы были рады мигам горя.
Но вновь во глубь тропа сошла,Под черноту подземных сводов;Кругом везде – слепая мгла,Вой чудищ, призраки уродов.
Глядим назад, – но входа нет,Вперед, – но выхода не видно.Нам повстречать ли снова свет,Луной дышать ли серповидной?
Вверх или вниз, но путь идет,,Он с каждым шагом – безысходной...Но все равно! вперед, вперед,Поем и в недрах преисподней!
1916
Лев и свинья
Басня по Ф. Достоевскому
Однажды ЛевСвинью обидел,Да так, что целый лес ее позор увидел.Придя в великий гнев,Свинья донельзя расхрабрилась(Известно, что и гнев порой мутит, как хмель),За оскорбление отметить решиласьИ вызвала владыку на дуэль.Однако, возвратясь к родным пенатам,Задумалась СвиньяИ, страха не тая,Расхрюкалась пред умным братом:«Ах, братец, вот -попала я в беду!Ты знаешь Льва суровый норов!Уж лучше я куда-нибудь уйду!»Но Боров(Он был писатель, с едкостью пера)В ответ ей: «Погоди, сестра!К чему бежать так прямо?Поблизости помойная есть яма:Получше вываляйся в ней,А после выходи на бой с царем зверей».Свинья послушалась совета.Помоями вонючими кругомВся облепилась до рассветаИ так предстала пред врагом.Свидетелями беспримерной браниБыл полон лес и ближний дол.И вот явился Лев, как обещал заране, —Пришел, понюхал и ушел...И долго после свиньи все вопили:«Лев струсил! мы-де победили!»
Так иногда завзятый полемистК газетному нас требует барьеру,Но трудно Льва не следовать примеру,Когда противник наш уж чересчур нечист!
<1916>
* * *
Иногда хорошо и отрадноЗнать, что сжали четыре стеныЖизнь твою, с ее пылкостью жадной,И твои, слишком буйные, сны.
За окном – тот же город стозвонный, —Спешный бег неумолчных авто,Но к тебе, в твой покой потаенный,Не проникнет бесцельно никто.
Как утес, весь и в пене и в шуме,Неподвижен, и строг, и высок, —Ты, в приюте свободных раздумий,В самой ярости толп, – одинок.
Светы полдня, полночные тени,Ряд мечтами обвитых часов...И скользят вереницы видений,Лики бывших и жданных годов.
Это – памяти путь беспредельный,Это – встреча всех тех, кто ушли,Это – бред беспечально-бесцельныйО палящем восторге земли.
И спокойных раздумий зарницыОзаряют крутящийся сон;Совесть судит; заплаканы лица;Знаю: кто-то без слов осужден.
Кто-то... Может быть, я... Ну так что же!Это час пересмотра годин.Как тебе благодарен я, боже,Что на время – в тюрьме и один!
1916
Лечебница доктора Постникова
Молитва
Отче! полмира объемлешь ты тенью,Звезды ведешь и луну в небесах,Даруй покой моему утомленью,Дай успокоиться в сладостных снах.
Се – отрекаюсь от помыслов злобных,Се – осуждаю все, в чем погрешил.Дай мне во снах, тихой смерти подобных,Ведать покой безмятежный могил.
Злое видение ложа да минет,Да не предстанет мне облик в крови.В час же, когда светы первые кинетСолнце Твое, – Ты меня оживи!
1916
* * *
В круженьи жизни многошумной,В водовороте наших дел,Я – ваш! и этот мир безумный —Мной вольно избранный удел.Люблю призывы телефонов,Истлевшей проволоки блеск,И над рекой гудков и звоновПропеллера внезапный треск;Люблю я ослепленье сценыИ ресторанный пьяный свет,Все эти вспышки, эти сменыПобедно наступивших лет...Люблю... Но что же сердце ранит,Когда я вижу чаши роз,Когда мечту, как сон, туманитНад речкой свежий сенокос?Зачем душа томленьем сжатаЗдесь на отлогом берегу,Когда вдали сереет хатаИ стадо бродит на лугу?Зачем так сладко в темной роще,Где ландыш мраморный расцвел,Где мыслям легче, думам проще,Едва под сень ее вошел?Кляните! прошлое мне мило,Природа родины – близка...Пусть скоро скажут: «Это было!» —Люблю отшедшие века!Гряди, что будет! ВодопадомБылую жизнь нещадно смой!С неведомым пойду я рядом,Но прошлый мир – он мой! он мой!
1916
* * *
Рдяность померкла за очерком гор,Красок развеялся пестрый укор,Все безразлично – восторг и позор...В мире встречает уверенный взорТолько провалы да звездный узор,
Рано взлюбил я, люблю до сих порСтрой беспредельных, незримых опор,Держащих строго безмерный собор;Мир беспросветен – как сумрачный бор,Звезды-миры смотрят с неба в упор.
Чу! запевает невидимый хор,Дарохранитель десную простер...Mori[63]. To Роком решается спор...Горе, что утра багряный костерБросит румянец на черный простор!
1916
* * *
Закат ударил в окна красныеИ, как по клавишам стуча,Запел свои напевы страстные;А ветер с буйством скрипачаУже мелодии ненастныеГотовил, ветвями стуча.
Симфония тоски и золота,Огней и звуков слитый хор,Казалась в миг иной расколота:И такт, с певцом вступая в спор,Выстукивал ударом молотаНезримый мощный дирижер.
То вал стучал в углы прибрежные,Ломая скалы, дик и пьян;И всё: заката звуки нежные,Сверканье ветра, и фонтан,Лепечущий рассказы снежные,Крыл гулким стуком Океан!
<Декабрь> 1916
Баллада
Горит свод неба, ярко-синий;Штиль по морю провел черты;Как тушь, чернеют кроны пиний;Дыша в лицо, цветут цветы;Вас кроют плющ и сеть глициний,Но луч проходит в тень светло.Жгла вас любовь, желанье жгло...Ты пал ли ниц, жрец, пред святыней?
Вы, вновь вдвоем, глухой пустынейШли – в глуби черной пустоты;Месила мгла узоры линий;Рвал ветер шаткие кусты.Пусть горек шепот. Ты с гордынейНа глас ответил: «Все прошло!..»Потом, один, подъяв чело,Упал ты ниц, жрец, пред святыней?
Б саду блестит на ветках иней,Льды дремлют в грезах чистоты.Ряд фолиантов; Кант и Плиний;Узоры цифр; бумаг листы...Пусть день за днем – ряд строгих скиний,Мысль ширит мощное крыло...Познав, что есть, что быть могло,Ты ниц упал, жрец, пред святыней?
Восторгов миг и миг уныний! —Вас вяжут в круг одной мечты!Всё – прах. Одно лишь важно: тыУпал ли ниц, жрец, пред святыней?
1916
Вечерние пеоны
По широкому простору предвечерней синевыЗасияли, заблистали начертания созвездий,И росинки задрожали по извилинам травыПод зелеными огнями на задвинутом разъезде.
Ты мелькнула, проскользнула, подошла и замерла...И я видел, в полусвете, ослепительном и белом,Как тревожно, осторожно ты поникла и леглаНа протянутые рельсы странно вытянутым телом.
Все дышало, опьянялось наступлением весныПод магическим мерцаньем углубленного простора,Но роптанье нарушало неподвижность тишины,И зловеще возвышались разветвленья семафора.
И вонзался, и впивался неисчисленностью жал,Доходя из отдаленья, ровно-вымеренный грохот,Словно где-то, в океане, океан зарокотал,Словно демоны сдавили свой невыдержанный хохот.
И два глаза, вырастая, словно молнии, прожгли,И два глаза словно душу перерезали с разбега...А Медведица сияла, непорочная, вдали,И травинок трепетала опьянительная нега.
Римляне в Китае
166 г. Н. А.
Все улицы полны народом,Бегут и торговцы и воины...Лишь там, где дворец, перед входомПрибои толпы успокоены.
В столице Срединного ЦарстваПрибывших из-за моря чествуют.Со свитой послы государстваДалекого медленно шествуют.
Вдоль лестниц до самой вершиныСверкают стоцветные фонарики;Стоят наверху мандарины,Качая почетные шарики;
По стенам – дракон над драконом,Причудливо свитые в кольчики;Смеются серебряным звономИз всех уголков колокольчики;
Там – золото, перлы, алмазы;Там – лики, страшнее, чем фурии;И высятся странные вазы,Роскошней, чем вазы Этрурии.
Послы, величавы и строги,Приблизились к трону заветному;Их длинные белые тогиБлистают меж блеска стоцветного...
<1916>
