Он покачал головой.
— Нет, не был. — Но его спокойствие вдруг лопнуло. — Он знал об этом! Наверняка знал. Все так говорят.
— Он все еще здесь?
— Люди боятся его. Танцующие-при-луне говорили, что их намного больше — «тайных верующих», так они себя называют. Остерегайся его, Тейт. Джонс злой человек.
Та беспомощно развела руками:
— Он… он мой земляк. Обещаю тебе: он больше никогда никому здесь не причинит вреда.
До хижины Джонса путь оказался недолгим. Выдавшаяся теплая весна возвратила щеглов из южных зимовий, и их дружный щебет слышался повсюду, когда они проносились мимо и порхали среди расцветших придорожных одуванчиков, только еще принимавших окраску, сменяя изначально коричнево-серые цвета на ярко-желтый. Они выглядели беззащитными и неподготовленными, словно нарядились лишь наполовину для предстоявшего праздника. Доннаси остановилась, подзывая знакомую ламу. Та явно неодобрительно относилась к порханию щеглов и не очень-то доверяла лошади Тейт. Как бы то ни было, лама все же подошла к изгороди. За это Доннаси наградила ее кусочком сушеного яблока, и та, протянув шею над верхней перекладиной, великодушно дала почесать себе голову.
Как бы хотелось Доннаси провести весь день в этом чудном месте! Может, даже и оставшуюся жизнь. Как это было странно: меньше чем через два часа она отправится на борьбу с армией, ненавидевшей ее, — армией, считавшей одной из своих обязанностей защиту работорговцев… Впрочем, гораздо больше Тейт боялась разговора с Джонсом. Она протянула благодарной ламе еще кусочек яблока и поехала дальше, пожелав чирикавшим у дороги щеглам счастья.
Визгливый, как пила, голос Джонса пригласил ее войти в дом, когда она привязывала коня. Как обычно, он был один, хотя комната вызывала ассоциации с местом каких-то сборищ. Тейт никак не могла определить причину этого, но что-то указывало ей на некую связь с общиной. Грязный пол казался более истоптанным, чем ему следовало быть, будто он износился под тяжестью большего количества ног, чем пары хозяйских. Голые стены источали какую-то ненормальную теплоту. Тейт выбрала место в центре, желая окружить себя свободным пространством. Тонкий луч солнечного света, пробивался сквозь приоткрытую дверь у нее за спиной. Он не освещал комнату, а лишь подчеркивал неприкрытое уродство убогой обстановки, отбрасывая тени, которые намекали на прятавшиеся предметы.
Джон сел, облокотившись о стол. Как и Тейт, он перешил местную одежду на свой манер: просторная, навыпуск рубашка с замечательно вышитыми рисунками, изображавшими светлых крылатых существ на темном фоне. Он передвинулся, чтобы лучше видеть против солнца, и Доннаси впервые заметила серебристый диск, висевший у него на груди на серебряной цепочке.
В рассеянном свете розовая кожа его раны выступала как немое обвинение. Тейт старалась не глядеть на нее, и ей ничего не оставалось, как смотреть прямо в лисье лицо, выражавшее нескрываемую враждебность.
— Приехала расспрашивать меня о похищении? — проскрипел Джонс. — Чудной белокурой королевы и той высокомерной языческой ведьмы? А я думал, пришлют этого болвана Эмсо — того самого, которому постоянно приходится бриться. Почему же прислали тебя? Боятся пытать меня? Считают, ты сможешь добиться от меня чего-нибудь с помощью уговоров?
Доннаси вспыхнула:
— Что с тобой? Кто тебе говорил о пытках? Я только заехала сюда, чтобы…
Вдруг Джонс приподнялся, и напряженность сковала ее. Серебряный диск ударился о грудь, он судорожно за него ухватился. Губы забормотали — что? Тихую молитву? Ругательства? Гнев Тейт сменился подозрением и нараставшим ужасом.
— Ты же что-то знаешь, не так ли? Только не говори мне, что обо всем знал заранее. Прошу тебя, только не говори этого!
— Никто из твоих проклятых дружков никогда в это не поверит.
— Ты знал тех, кто совершил это. Знал, что они враги Гэна. Знал, что они планируют свергнуть барона.
Джонс запрокинул голову и пронзительно закричал, а потом, так же неожиданно смолкнув, вскочил на ноги, упершись кулаками в стол и сверкая глазами. Рука Тейт потянулась к пистолету. Он или не увидел этого, или не придал значения. На нижней губе застыла капля слюны — ярко блестевшая точка, будто пытавшаяся задержать лавину его слов.
— Конечно, знал! Никто не удосужился об этом сказать вслух, но только слепой глупец мог не увидеть приближения всего этого. Твои дружки ненавидят меня. Их надо заставить понять. «Вездесущий», «Единый в Двух Лицах» — все это сплошное богохульство! Отступничество!
Тейт вперилась в него взглядом:
— Зачем же понадобилось убивать барона? Похищать двух невинных женщин? Ведь Сайла спасла тебе жизнь!
Разбушевавшись внезапно, он так же внезапно превратился в само благоразумие. Тыльной стороной ладони Джонс вытер губы.
— Их невозможно вернуть на путь истинный, пока они не познают падение, пока не отведают самые горькие плоды греха. Танцующие-при-луне — всего лишь первый шаг. Чтобы спастись по-настоящему, они должны стать неподдельно порочными, порочными настолько, чтобы уничтожить те силы, которые толкают их на дурной путь. И если понадобится, уничтожить себя. Я, разумеется, видел этот праведный путь. И пытался, как мог, дать тебе понять. Но твоя дружба с этими людьми осквернила тебя. — Наклонившись вперед, он протянул к ней похожую на клешню руку. Другая рука касалась диска. — Встань позади меня, Доннаси. Танцы-при-луне — это наслаждение. Вкуси независимости, которая приведет тебя к безмятежности подчинения! Мы приведем их в преисподнюю, заставим корчиться в позоре. Когда огонь очистит их разум и плоть от скверны, когда все ложные понятия превратятся в пепел, мы будем теми, кто вознесет их к счастью и блаженству.
Тейт невольно попятилась назад, отстраняясь. Солнечный луч упал на Джонса, отчего тот весь сморщился и съежился, будто высвеченная крыса в норе. Она воскликнула:
— Как ты можешь говорить мне о пороке и зле? Ты же знал, что Волки идут прямо в капкан. Знал, что они могут погибнуть. Знал, что я могу умереть, будь ты проклят!..
— Меня заверили, что тебя пощадят. — Он лукаво улыбнулся. — Ты же знаешь, что редко ошибаешься, даже среди своих новых друзей. Было сказано, что тебя защитят.
— Тот камень повредил твой разум! Как это можно «защитить» меня в бою? — Рука ее неудержимо тянулась к оружию. Глаза у Джонса расширились, он подался назад. — Я еду за Нилой и Сайлой. Мне придется рассказать Гэну и Класу обо всем, что ты наговорил мне. Если ты все еще будешь здесь, когда мы вернемся, они с тебя живого снимут шкуру. Не уверена, смогу ли я их остановить. — Ощутив боль в запястье, Тейт глянула на него. Под красным шрамом учащенно пульсировала мышца. Подойдя к столу, она толкнула Джонса. Тот, ударившись о скамейку, повалился назад.
Она уже была за дверью, когда ее окликнул жалобно-просящий голос. Закрыв глаза, Доннаси пыталась не слышать его. Джонс позвал снова. В ярости она повернулась и стала в дверном проеме, не желая опять входить в его лачугу.
Он захныкал:
— Ты бросаешь меня. Меня ведь только беспокоит возможное вечное прощение. Не делай этого. Пожалуйста.
Она ненавидела себя за малодушие. Джонс стоял на коленях, опершись локтями о стол и сложив руки в молитве.
— Ты чуть было меня не отправил на тот свет. И ты снова постараешься это сделать, разве не так?
Тейт как будто ошпарила его. Пастор вскочил на ноги.
— Да! И тебя, и их! Вам нет прощения. Нет никакого искупления! Очень хорошо. Я проклинаю вас. Всех! Вам никогда не узнать покоя смирения. Иди! Сражайся! Навсегда. Наша злоба будет кружить над тобою, наше всепрощение обойдет тебя стороной!
Он все еще хохотал, когда она, уязвленная в своем самолюбии, поспешила вскочить на коня и унестись прочь. Тейт так и не увидела подбежавшей к изгороди и смотревшей ей вслед ламы, так и не поняла, что забыла подойти к ней, как это делала всегда.
* * *
Из-за опустившейся на лес темноты уже нельзя было определить расстояние между черными стволами деревьев. В полумраке дорога волнами уходила в небытие. Собак не было видно. Осадив коня, Клас, несмотря на протесты Гэна, заставил его сделать то же самое. Он тщательно рассмотрел следы лошадей, которых они преследовали. Точно измерил пядями длину их шага. Подобным же образом определил глубину отпечатка копыта. Животные шли явно не спеша. Комков отброшенной земли нигде не было видно. Шаг выглядел большим и уверенным, без какого бы то ни было волочения ног или спотыкания. Гэну пришлось согласиться, что шайку похитителей не волновало преследование, как он это полагал.
Положив ему на плечо руку, Клас сказал прямо в каменное застывшее лицо друга:
— Эти люди не боятся, Гэн, и мы оба знаем, что они ожидают нас. Каким-то образом ждут. Тьма — не время для того, чтобы ехать, пусть даже с собаками, в расставленную ловушку. Я тороплюсь так же, как и ты: — Гэн попытался возразить, но Клас остановил его. — Вторая половина нашей тайны состоит в том, что Сайла тоже беременна. У меня нет никакого намерения потерять ее и ребенка из-за своей неосторожности. Слепого гнева недостаточно, Гэн. Нам всем нужен отдых.
