– А что… вы предприняли? – растерянно спросила она.
Двадцать секунд тянулись целую вечность.
– Практически ничего. Всего лишь приказал пушке не стрелять. Видите ли, это мое имущество, а не ваше.
– Вы лжете!
– Если хотите, могу продемонстрировать снова, – пообещал Клавэйн добродушно, с тенью насмешки – будто хотел, чтобы она потребовала доказательств, заставила повторить демонстрацию. – Пожалуйста, взгляните на орудие, ближайшее к останкам Рух. Сейчас оно прекратит стрелять по волкам.
После этого пошла совсем другая война.
В пределах часа первой волне штурмовиков предстояло приблизиться вплотную к «Ностальгии по бесконечности». Сигналы от атакующих уже приходили с десятисекундной задержкой, и Клавэйн казался себе древним генералом, сидящим на холме вдали от поля битвы и наблюдающим в подзорную трубу, не слыша грохота и криков.
– Хитрый трюк, – сказала Вольева.
– Это не трюк. Просто разумная предосторожность, и вы должны были ее учесть. Хотели наше оружие повернуть против нас же?
– Вы посылаете пушкам сигнал?
– Да, пучок нейтрино. Вы не можете ни заблокировать его, ни исказить. Даже не пытайтесь.
И тут Вольева огорошила неожиданным вопросом, напомнив, что недооценивать ее не следует.
– Это у вас хорошо получилось, – заметила она. – Наверное, раз вы можете дезактивировать оружие, можете и уничтожить?
Клавэйн понял: вопреки задержке во времени, у него есть всего пара секунд, чтобы отыскать убедительный ответ.
– А какой в этом смысл? Зачем уничтожать то, ради чего я пришел?
Ответ Вольевой был резким:
– Смысл очевидный. Взрыв такого устройства – эффектное зрелище. И очень убедительное. Я не фантазирую – видела собственными глазами. Так вы с самого начала не пригрозили взрывом оружия прямо в моем трюме и не посмотрели, как я отреагирую на угрозу?
– Не стоит подталкивать меня к таким идеям.
– Почему? Вы что, способны на это? Да уж вряд ли. Думаю, предел ваших возможностей – не дать пушке выстрелить.
Как умело она загнала в ловушку!
– Насчет предела вы ошибаетесь.
– Так докажите! Пошлите приказ самоуничтожиться пушке, находящейся вдали от меня. Почему бы не разрушить ту, которой вы уже приказали замолчать?
– По-вашему, разумно уничтожать уникальный артефакт всего лишь ради доказательства своей правоты?
– Это зависит от того, что именно вы хотите доказать.
Он понял: ложью больше ничего не добьешься. Вздохнул. Ну что ж, лучше сказать правду – и гора с плеч. Выложим карты на стол.
– Вы правы: уничтожить оружие я не могу.
– Отлично, – промурлыкала Вольева. – Искренность так важна для переговоров. Скажите-ка, а вообще можно уничтожить пушку дистанционно?
– Да. У каждой артсистемы свой код.
– И что?
– Нам эти коды пока неизвестны. Но мы ищем, используя комбинаторику.
– То есть можете и отыскать.
Клавэйн поскреб в бороде:
– В теории – да. Но я бы не рассчитывал на это в ближайший час. Или даже день.
– Но вы продолжите искать в любом случае.
– Конечно. Такие вещи полезно знать. Разве вам не хотелось бы получить коды?
– Мне они не нужны. К каждой пушке присоединено внешнее устройство самоуничтожения моей собственной конструкции, совершенно независимое от того, что установили ваши коллеги.
– Илиа, вы кажетесь на удивление здравомыслящей женщиной.
– Просто я отношусь к своей работе очень серьезно. Но ведь и вы тоже.
– Да.
– И что мы теперь будем делать? Знаете, я все еще не хочу отдавать пушки. У меня есть и другие средства защиты.
Разговаривая, Клавэйн рассматривал при максимальном увеличении окружающее «Ностальгию» пространство и видел россыпь вспышек вокруг нее. Уже появились жертвы. Штатные артсистемы субсветовика убили пятнадцать свиней еще до того, как они подобрались на тридцать километров. Но прочие штурмовые команды преодолели тридцатикилометровый рубеж, одна даже, по всей видимости, достигла корпуса.
Бескровной эту кампанию уже не назвать.
– О ваших средствах я знаю, – сказал Клавэйн угрюмо, завершая разговор.
Старик оставил Ремонтуара командовать на «Свете Зодиака», сам же взял один из последних остававшихся в трюме шаттлов. Бывшая гражданская яхта принадлежала Эйчу. Клавэйн узнал яркие люминесцентные росписи баньши, ожившие, когда проснулись системы яхты. Изящное суденышко, похожее на осу, несло только легкую броню и вооружение, но имело на борту аппарат подавления инерции. Поэтому Клавэйн и держал яхту в запасе до последней возможности. Подсознательно он не сомневался, что рано или поздно сам вступит в бой – а яхта доставит его к вражескому кораблю всего за час.
Старик надел скафандр, пошел по коридорам к трюму, уже ступил в шлюз – и вдруг услышал: кто-то спешит следом.
– Клавэйн?
Он обернулся, держа шлем под мышкой.
– Фелка?
– Ты не сказал, что уходишь.
– Мне духу не хватило.
– Ну да, я бы попыталась тебя отговорить. Но я понимаю: ты должен быть с бойцами.
Он молча кивнул.
– Клавэйн…
– Фелка, прости за…
– Это не важно, – сказала она, подступая к нему. – В смысле, об этом можно поговорить позже. По пути.
– По пути куда? – спросил он растерянно.
– Я лечу с тобой.
Только сейчас он понял, что Фелка тащит за собой скафандр. Шлем болтался на руке, будто перезрелый плод на ветке.
– Зачем?
– Все просто: если ты умрешь, я хочу умереть вместе с тобой.
Они отчалили. Клавэйн глядел на удаляющийся «Свет Зодиака» и думал, сможет ли вернуться на него.
– Будет не слишком приятно, – предупредил он Фелку, увеличивая тягу до предела.
Аппарат подавил четыре пятых инерции шаттла, но зона подавления не накрывала пилотскую рубку. Клавэйн с Фелкой ощутили всю тяжесть восьми g – будто на груди лежит штанга, до предела нагруженная дисками.
– Я выдержу! – пообещала женщина.
– Смотри, еще не поздно вернуться.
– Я лечу с тобой. Нам о многом нужно поговорить.
Клавэйн вызвал изображение поля боя – хотел узнать, что случилось, пока он облачался в скафандр и возился с яхтой. Штурмовые суда метались вокруг «Ностальгии по бесконечности» стаей разъяренных шершней, с каждым оборотом вокруг нее подбираясь все ближе. Уже погибло двадцать три солдата армии Скорпиона, большинство – гиперсвиньи. Но фронту атаки оставалась всего лишь пара километров до корпуса. На таком расстоянии штатная артиллерия субсветовика была неэффективна. Жирный значок, отмечающий положение «Буревестника», уже приближался к внешнему краю атакующего роя. Триумвир вернула «адские» пушки в трюм звездолета – все, кроме одной. На дисплее, показывавшем события в системе, было видно, что гравитационное орудие волков по-прежнему раздирает невидимым клыком тело звезды.
Клавэйн уменьшил размеры экранов, чтобы все картинки попадали в поле зрения одновременно, и предупредил Фелку:
– Боюсь, разговаривать будет непросто.
– А зачем нам разговаривать вслух? – раздалось у него в голове.
Он посмотрел на женщину, слегка испуганный тем, что она вдруг захотела общаться на сочленительский манер, посылая слова, образы и эмоции в его разум.
– Фелка…
– Клавэйн, все в порядке. Я редко так делаю, но это не значит, что я не способна к мысленному общению.
– Я и не считал тебя неспособной, но только… Да, конечно, расстояние между нами мало, можно общаться по-сочленительски, хотя на яхте и нет необходимого оборудования. Имплантаты генерируют достаточно сильные поля, чтобы на расстоянии в несколько метров принимать сигналы без дополнительного усиления.
– Ты прав. Я просто не хотела. Но ты ведь не кто-нибудь.
– Если не хочешь, не нужно…
– Клавэйн, ты можешь заглядывать куда угодно. У меня нет психологических барьеров, мнемонических блокад, тайных разделов. По крайней мере, нет для тебя. Но слишком глубоко не смотри. Не то чтобы там было личное и постыдное, но просто… В общем, не надо.
– Думаешь, я могу не вынести увиденного?
– Иногда я сама едва выношу, а ведь прожила с этим всю жизнь.
– Понимаю.
Он ясно видел внешние слои ее личности, ощущал ход ее мыслей – спокойный, неторопливый. Все на поверхности. Ничего недоступного для просмотра, ни одного чувственного впечатления или воспоминания, которое он не мог бы воспринять, словно собственное. Но под гладкой поверхностью, словно под матовым стеклом, угадывалась воющая, неистовствующая буря. Мысли, эмоции скакали и бесновались, словно детали мощной машины, пошедшей вразнос, разрывающей себя – но не находящей успокоения в самоубийстве.
Клавэйн отпрянул, ужаснувшись, – ведь его могло затянуть в эту кошмарную бездну.
– Ты понял, о чем я?
– Я всегда знал, что ты живешь с чем-то подобным. Но…
