личным составом. Теперь они не кто попало, а кое-кто.
Пока абордажники выдавливают зомби, двигаюсь с серьёзным опережением, чтобы выбраться из набирающей плотность толщи и выйти на оперативный простор.
На фоне раздаются непрерывные шлепки тел о воду и сиплые хрипы мертвецов. Обычно, в состоянии покоя или свободного движения, они не шумят, не та публика, но всё меняется, стоит им только собраться и прижаться друг к другу. Тогда их грудные клетки сжимаются и разжимаются, после чего, как говорит доктор Кандинский, они начинают невольно дышать, при этом применяя голосовые связки. Ничего осмысленного они при этом не говорят — просто хрипят и ревут.
У особых зомби частично возвращается дыхательная функция и они могут использовать голосовые связки для подачи примитивных сигналов. Доктор установил, что у шустряков есть отдельные сигналы, несущие смысловую нагрузку: «добыча» и «супер». Установил он это с помощью экспериментов, когда в испытательный бокс с группой шустряков заводили различных людей. Рамы гораздо проще, поэтому никаких сигналов не подают, но ревут с целью психического воздействия на жертву. О токсиках ничего особого не известно — только то, что эти твари могут отбирать и уводить из толпы отдельных зомби, которых пускают на переработку в свою кислоту. Но это узнал лично я, а не доктор Кандинский.
— Поведай мне о численности ворогов, — попросил наш штатный спецназовец Пасечников по рации.
Он сейчас в маске Тесея, выданной на время, чтобы эффективнее командовать действиями абордажников. Маска стала очень сильно бить по мозгам, что сказывается на простых смертных негативным образом. Крышку ему начинает срывать где-то через полтора-два часа воздействия, а до этого он может действовать полностью по своей воле.
— К причалу движутся не менее трёх сотен, — сообщил я ему. — Держитесь воины, победа близко!
Прорываюсь через толщу мертвецов, оставляя за собой тела с дымящими ранами, после чего сходу влетаю щитом вперёд в спешащую к нам группу.
Минут через пятнадцать всё было кончено — я перебил новое поступление, после чего помог абордажникам сначала убить всех зомби, а затем и вытолкать все эти вонючие трупы с пирса.
— Последний то, — пинком скинул я тело обезглавленного зомби с пирса. — Займите оборону, воины! Андрей — ступай за мной.
Всё-таки, было бы гораздо удобнее, будь у меня четыре маски, а не две…
Тут моя маска отвалилась от лица, я едва успел перехватить её. Сверкнула вспышка и у меня в руках оказалось две маски — Ахилла и Октавиана. Вот оно как, значит…
Свожу две маски, после чего желаю, чтобы они объединились. Вновь сверкнула вспышка и у меня в руках осталась одна маска. Так значит, что Перс сделал процесс обратимым — это интересно.
— Чего изволишь, стратег? — спросил Пасечников.
— Сними маску, — приказал я ему, после чего и сам снял свою маску. — А то эта изысканная манера речи уже слегка достаёт…
Одно дело говорить самому и не замечать, но совсем другое — слышать это ещё от кого-то.
— Уф… — выдохнул Андрей, с усилием снявший маску. — А эта штука даёт по мозгам.
— Поэтому и проклятая маска, — ответил я.
— Но жаль, что теперь у меня есть стойкое ощущение, что я слабак, — грустно усмехнулся Андрей.
— Это нормально, — усмехнулся я. — Со временем привыкнешь.
— Чего звал? — спросил спецназовец.
— Да хотел спросить кое-что, — ответил я. — Ты не чувствуешь постоянную слабость?
— Чувствую, — кивнул он. — Но, думаю, это от того, что никогда так долго не плавал на корабле. Допускаю, что это такое проявление морской болезни. Так у тебя тоже?
— У меня нет морской болезни, — покачал я головой. — Тут дело в чём-то другом…
— Так в чём же? — поинтересовался Андрей.
— Да если бы я знал, — поморщился я. — Но это что-то нездоровое и неправильное.
— Радиацию замеряем регулярно, — сказал Пасечников. — Это точно не она. Может, химия какая-то в воздухе?
— В море? — усмехнулся я.
— Тогда у меня нет никаких идей на этот счёт, — пожал плечами Андрей.
— Надо держаться настороже, — сказал я.
— Я всегда настороже, — усмехнулся Пасечников.
С фрегата выгрузился ещё один отряд бойцов — уже не из морпехов, а из добровольцев Коммуны. С ними также спустились Ящур и Кувалда.
— Мы же за хабаром? — поинтересовался Кувалда.
— Именно, — улыбнулся я.
На парковке стояло несколько десятков яхт на прицепах, но все они были повреждены или сожжены. Не знаю, что здесь происходило, но видно, что кто-то целенаправленно ломал и сжигал оставшиеся яхты, причём видно, что это не зомби, которые не способны на такое, а кто-то разумный, с инструментами.
— Писта де Тенис, — прочитал я вывеску на заборе. — Наверное, это теннисный корт.
— Ха-ха, писта! — нашёл это смешным Кувалда.
Ящур же страдальчески прикрыл глаза рукой.
На теннисной площадке валялись кости и обрывки одежды. Тут съели не менее двадцати человек, ну или зомби — сейчас не разберёшь. Среди костей нет никаких признаков оружия или чего-то полезного, но это могли смародёрить уже потом.
— О, это местная ментура, — указал Ящур на здание, облицованное кремовой керамической плиткой. — «Комисария де полисия».
— Скорее всего, уже ограблено давно, — хмыкнул я. — Нам более интересен автобусный парк. Но, на обратном пути, обязательно заглянем и в полицию.
— Гадис, — прочитал Кувалда вывеску на здании через дорогу. — Гипермеркадо.
— Тоже, скорее всего, вынесли всё, что было, — покачал я головой.
Мы прошли мимо гипермаркета и достигли автобусного парка, специализирующегося на туристических перевозках. У автопарка стояло четыре помятых и замазанных кровью автобуса.
— А смысл нам искать топливо в автопарке? — поинтересовался Кувалда. — Автобусы же на дизеле гоняют, нет?
— Вот это я и хочу выяснить, — ответил я, вскрывая двигательный отсек ближайшего автобуса. — Это же Европа, поэтому хрен его знает, чем они заправляют автобусы. Если дизель, то пойдём к заправке, если бенза, то лишней не будет.
В автобусы обычно ставят бензобаки объёмом по 300 литров, но бывают и гиганты с объёмом 600 литров.
Выкручиваю крышку бензобака и принюхиваюсь к содержимому. Дизель.
— Ищем заправку, — произнёс я. — Если не найдём, то будем заниматься одним извращённым эротическим действом.
— Это каким? — поинтересовался Ящур.
— Будем вскрывать
