И вот, через минут семь весь ебальник Гуруна был в плотной маске из зубной пасты с отверстиями для глаз, ноздрей и рта. Рулониты, еле сдерживаясь от смеха, чтобы не обоссаться, так как экзамены ночью сдавать было не кому, а туалет, как обычно, был закрыт на замок.
— Да, так он больше похож на президента из музея восковых фигур, — прикололась Синильга. И все тихо заржали. Гурун же, как ни в чем ни бывало, продолжал храпеть. Не теряя времени, заговорщики принялись за следующее действие. Снова повернув Гуруна на бок, Синильга с Вонью накинули капюшон спальника поверх головы Гуруна, так что он теперь оказался полностью внутри ватного мешка, и принялись старательно пришивать капюшон к самому спальнику, так, чтобы Гурун никаким образом не мог из него вылезти.
— Фу, вроде все, — сказала Вонь, завязывая последний узелок.
— А теперь спать, завтра предстоит бурное веселье, — сказала чу-Чандра, и все отрубились.
Утром рулониты проснулись от странного мычания, кряхтения и сопения.
— Эй, уроды, скорее вставайте, — первая проснулась Вонь Подретузная, — а то пропустите рождение «президента».
Нечто движущееся болталось в мешке, явно пытаясь вылезти наружу, при этом издавая какие-то возгласы.
— Ебаный карась, где это я? — послышался голос из мешка.
— В жопе у негра, — любезно ответил Мудя, и все заржали.
— Черт бы вас побрал, выпустите меня отсюда, зачем вы это сделали? — бесновался Гурун, пытаясь вырваться то через один конец спальника, то через другой.
— А ты думаешь, когда погань тебя из пизды высирала, тебе легче дышалось? — спросила его чу-Чандра, — давай, прилагай усилия с самого рождения, иначе в жизни ничего не добьешься.
— Да, да, и первое усилие Гуруна будет заключаться в том, что он сейчас будет делать разминку, не вылезая из спальника, — объявила Элен, которая, услышав радостные вопли рулонитов, поспешила присоединиться к общему веселью.
— Вот это здорово, — обрадовалась толпа придурков новой практике.
Итак, разминка началась. Гурун, все так же находясь в спальнике, стал пытаться приседать. Но так как спальник постоянно путался под ногами, и к тому же в нем было темно, «новорожденный» постоянно терял равновесие, и каждое приседание заканчивалось проламыванием пола задницей, которую он изрядно отбил на пятидесятый раз упражнения. С таким же успехом Гурун проделал все последующие упражнения, и в конце концов он так вспотел, что весь спальник был мокрый, дышать уже было практически нечем, а зубная паста с его ебальника стекала в рот и в ноздри, придавая еще большую остроту ощущения, и теперь Гуруну оставалось только ловить кайф от собственного же ароматического потовыделения.
— Выпустите меня из этого чертова спальника, я уже задыхаюсь, — заныл «президент», а потом, включив свою духовную часть, подумал: «А классная, вообще-то, практика на концентрацию, где бы я еще так попрактиковался. Нет, я больше не буду тратить свою энергию на механические реакции: на псих, обиду, а лучше полностью сконцентрируюсь на разрывании этого мешка. Ведь, если на таком маленьком действии у меня включаются негативные эмоции, то как же я буду дальше просветлевать. Ведь Рулон семь дней в туалете сидел, молился и ничего, а я почему так ничтожно реагирую? Нет, хватит уже быть механичной машиной, — и Гурун, собравшись и сконцентрировавшись, отстранился от отрицательных мыслей и эмоций, и стал целостно разрывать мешок.
— Пришло время рождаться, — сказала Ксива, — давай, Гурун, вылезай, если жить хочется.
Под общий смех и возгласы Гурун стал из последних сил прорывать шов, чтобы вырваться наружу. Акт рождения продолжался еще минут десять и, наконец, бордовая, измазанная в зубной пасте, распаренная ряшка Гуруна с окосевшими глазами, взъерошенными тремя волосинками и потом обтекающей лысиной все-таки появилась на свет Божий.
— Уа-о-у-и, — радостно заорали рулониты и зааплодировали. Но Гурун, не в силах стоять на ногах, одурманенный свежим воздухом, где стоял, там и рухнул.
— Э-э-э, но, но, че-то ты рано завалился, — сказала Аза, — это только начало. А сейчас у вас следующая практика — кто вперед всех соберется на пробежку.
— А кто будет последним, тот сегодня будет голодать, — добавила Ксива, покосившись на Гуруна, который, судя по всему, не собирался голодать, потому, услышав последнюю фразу, сразу пришел в себя и ринулся к шкафу с одеждой. Толпа рулонитов разобрала свои вещички, а кое-кто уже успел выйти на улицу. Но для Гуруна и эта процедура оказалась не самой простой. Когда он открыл шкаф с одеждой, то его рожа изобразила некую смесь усмешки и недовольства, так как его одежда, которую он с трудом узнал, была несколько в странном виде. И без того потрепанная куртка теперь была похожа на «чудо-дерево». Чего на ней только не было: воздушные шарики в виде использованных гандонов, веселые тампаксы, приделанные за веревочку, налипшие жвачки, обертки от конфет, туалетная бумага, разноцветные веревки и прочая дребедень, а также наклейки с крупными надписями: «ПРОСНИСЬ, ТЫ СЕРИШЬ», «Я — ДУРАК», «Я — РЕЗУЛЬТАТ СТЕЧЕНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ И ВМОНТИРОВАННЫХ В МЕНЯ СУМАСБРОДНЫХ ЖЕЛАНИЙ», «ЕШЬ, ПЕЙ, ВЕСЕЛИСЬ, ЖИВИ ОДНИМ ДНЕМ», и так далее, и тому подобное. Его ботинки, измазанные какой-то бело-серой массой, похожей на цемент, были связаны между собой шнурками и прицеплены торчащим концом шнурка к нижней пуговице куртки. Шапка же «новорожденного» была так же прицеплена к куртке только за поднятый воротник и была трудно узнаваема, так как, судя по всему, из нее пытались сделать голову лося. К верхней части шапки были приделаны рога, сварганенные из проволоки и обмотанные бинтом, а по обе стороны шапки торчали прокладки, служившие ушами сымпровизированного лося. Козырек шапки был опущен вниз, и три сквозные отверстия в нем служили глазами, носом и ртом лося. Теперь Гуруну следовало сходу изучить всю эту хитровыебанную конструкцию, напялить ее на себя и радостно ломануться на утреннюю пробежку.
— Ой, ну, как же я во всем этом побегу, — завозгудал Гурун, — меня же все обсмеют.
— Молча, — сказала чу-Чандра, — ты же хотел быть как Рулон?
— Хотел, — признался Гурун.
— Ну, вот сейчас у тебя есть великолепная возможность. Это тебе первая практика на растождествление с ложной личностью. Ведь Рулон не просто так просветленным стал. Вспомни, какие практики ему Буля с Соломой устраивали, как ему пиджак на левую сторону вывернули, истоптали как следует, обваляли и повели с бабами знакомиться.
— Так что, Гурун, мы тебе белой завистью завидуем, что ты вперед всех нас просветлеешь, — поддержала чу-Чандру Синильга.
Но, глядя на кислую харю Гуруна, трудно было сказать, что он был в восторге от такого просветления.
— Ну что, выяснили, кто последний? — спросила прибежавшая Элен. Но, посмотрев на толпу одетых рулонитов и на Гуруна, кое-как напялившего на себя «чудо-курточку» и пытающегося залезть в шапку лося, она, еле сдерживаясь от смеха, сама все поняла.
— Да, Гурун, видимо тебе сегодня придется еще и поголодать, — с деланным сожалением произнесла жрица, похлопав его по лосиной голове.
— Есть, будет сделано, — уныло ответствовал новоявленный лось.
Конечно, жрицы специально устроили этот конкурс на голодание, заведомо зная, что Гурун окажется последним, так как очистить свою физическую оболочку в день закладки соляра было так же полезно для него.
«Ебаный хуй, и с какого-такого перепугу сегодня все решили надо мной так приколоться, я че лысый, — думал Гурун, щеголяя по улице в своем новом прикиде, — ой, то есть я че рыжий», — тут же исправился он, вспомнив о своей лысине.
Демонстрация всех разновидностей мышей, шедших на заводы исполнять свой мышиный долг невольно оглядывались на «человека-лося» с надувными шариками-презервативами, и их глаза становились как совковые железные рубли. Но Гурун, уже не обращая на них внимания, напрягал свои мозги, чтобы разгадать тайну столь большого внимания к нему со стороны духовных братьев и сестер: «И чего это они именно сегодня говорят про соляр, и про то, что меня мать высрала из пизды…»
— Эй, Муд, — позвал Гурун близбежащего Мудю.
— Чего тебе, лосиная голова? — оглянулся Мудон, чуть не ебнувшись в лужу.
— А сегодня какой день? — поинтересовался Гурун.
— Ясно какой, день рождения «президента», — проинформировал его Муд.
«Япона мать, так у меня по натуре сегодня день рождения, — наконец-то дошло до лысой башки, так как за последние дни просветлевающих практик у него настолько сдвинуло «крышу», что он забыл обо всем на свете, — так мне же надо молиться, каяться, чтобы сильную программу заложить на год, — стал рассуждать запоздало высравшийся на свет, — ну, ладно, теперь я попробую осознать все последующие практики. Надеюсь, мне не придется весь год ходить в этом охуительном костюмчике, — подумал Гурун, поправляя свои уши-прокладки, — хотя, почему бы и нет. Еб твою мать, сколько мышей на меня таращатся. Буду отрешаться», — подумав так, Гурун стал концентрироваться в межбровье, пытаясь не реагировать на мнение окружающих и постепенно ему стало это удаваться, — Я не тело, я не чувство, я не ум, я свидетель, я свидетель, — давал себе он внутренние установки, щеголяя по лужам в моднячем прикиде.
