— Эй, Мудя, ты че там утонул, время уже подошло к концу, давай, вылазь, тут уже очередь, — подлила масла в огонь Элен.
— О, Боже, только не это, — уже в истерике забился Мудя, продолжая стоять со спущенными штанами и трясти своим замороженным концом, — Если он сейчас не заработает, то это сколько мне придется до следующего раза ждать, как минимум сутки, а то и больше, — в панике просчитывал ум Мудозвона, — Нет, только не это!
Все тело долбоеба начало сотрясаться. И физическое напряжение всех мышц тела и страх, который нагнетало болезненное воображение, и жалость к себе, и обида на весь мир, что он стал жертвой такой нелепой ситуации — все в этот момент перемешалось внутри него, и он уже не знал, что же делать, хоть кафель начинай грызть от безысходности.
— Да, я еще никогда не был так несгибаем и целостен ни в одном из своих намерений, как теперь, — на мгновение отметил себе Мудон,
— О, Великая Божественная Сила, помоги мне поссать, я уже не знаю, что делать, — в первый раз за последние полгода вспомнил слова молитвы говноед,
— Я клянусь исполнить любую твою волю, все что скажешь, отработаю все грехи, но только сделай так, чтобы эта пипетка, так ее растак, заработала, — выл уже в беспамятстве Мудон.
А в этот момент за дверью уже слышались нарастающие возмущенные голоса обоссывающихся и обсирающихся рулонитов.
— Ну, все давай, Мудон, вылазь, а то больше не пущу, — уже разгневался генеральный секретарь параши, долбя совком в священную дверь, за которой никак не могло сотовриться чудо.
— С-с-с-сейчас, оч-оч-очень п-п-прррррошу, одну минуууууууту, — еле смог выдавить Мудон. И со всей дури, собрав последние свои силы, всю волю, всю концентрацию внимания, он надавил на затвердевшую пипетку…..И, о, чудо из нее все-таки что-то полилось. Мудон не верил своим глазам:
— Господи, теперь я знаю, что ты есть, — только и смог проговорить шепотом Мудила.
И слезы счастья полились по его щекам. Умиленно, он смотрел на свой обрубок, из которого лилась желтая струйка, облегчая мочевой пузырь. Все мышцы, одна за другой расслаблялись, тело обмякло, все напряжение постепенно уходило, почувствовалось легкое головокружение, некое чувство эйфории.
— Я — в самадхи, — подумал Мудон.
Никогда в жизни он еще не испытывал такого блаженства, как в эти счастливые минуты, это была высшая стадия релаксации.
— Эй, сука, блядь, вылазь, а то мы прямо здесь сейчас все обгадим, — доносились голоса за дверью, но Мудона в эти мгновения они тревожили меньше всего, он наслаждался самым прекрасным для него ощущением движущейся струи по его двадцать первому пальцу.
Казалось, упал бы его шланг на пол, он оказался бы в луже собственной мочи, и это было бы для него высшим блаженством, он мог бы даже начать резвиться, плескаться в этом моче-океане и никаких мыслей и никаких проблем. Через некоторое время Мудон стал постепенно приходить в себя, выходя из состояния медитации. Когда он выполз из сортира, все так и охуели, увидев его осоловевшие глаза и блаженную улыбочку.
Чуха
Когда пришли Гну и Нандзя, их снова начали кормить, наперебой пытаясь угодить им. На этот раз у всех уже лучше получалось, и, например, Нарада стал круто смахивать на заботливую мамашу, которая кормит своего выпердыша, забывая про себя. Практики неэгоизма шли ему явно на пользу. Мудю еще в самом начале кормления отозвали махать веником, и когда он проползал мимо Нандзи и Гну, то увидел, что у Гуруна уже новая практика под смешным названием «Чуха». Муд чуть не обоссался от смеха, когда увидел это.
— Чуха, взять! — крикнул Гну и бросил на ковер обглоданную кость от курицы. Гурун резво бросился за костью и, схватив ее зубами, потащил к скатерти и сложил в кучку отходов.
— А-а-а! Чуха, смотри! Крошка валяется! — нарочито панически завопил Гну через минуту, указывая пальцем на крошку хлеба. Гурун бросился к крошке и в зубах перетащил ее на скатерть. Со стороны он был похож на дрессированную свинью.
Завидев Мудю, Гурун, который уже полностью пребывал в роли Чухи, крикнул:
— Мудила, гляди, какая косточка! — и стал, хрюкая и визжа, возиться с нею. — Вон видишь, корка валяется, давай, сожри ее! — указал он на огрызок хлеба, валяющийся на ковре.
— Не, я не хочу жрать, — ответил Мудя, которому стало западло подбирать с полу грязную корку.
— Смотри, какая у нас ложная личность! — начал издевательски говорить Гурун.
Тут Муд понял, что пошел на поводу у своей проглотившей кол ложной личности и, вместо того, чтобы радостно кинуться на корку, начал позорно оправдываться. Он ощутил на себе презрительные взгляды всех присутствующих, и ему стало хреново: «Я думал, что лучше Гуруна, раз ему дали эту практику, а мне нет, но на самом деле я сейчас в сто раз хуже него, потому что он может быть Чухой и при этом не обижаться, а я не смог».
Заиндульгировавший на всю катушку долбоеб пополз восвояси.
— Рожа! — заорала Аза, и все стали корячиться, пытаясь попасть всеми десятью пальцами в разные дырки на своей роже, чтобы выполнить мудру под названием «рожа».
На этот раз Мудон оказался последним, так как был поглощен своими хуевыми мыслями. Сила проучила его, и все яростно прошлись по его спине. Это было нещекотно.
Через пять минут Аза снова заорала:
— Жопа страуса! — и все на секунду замешкались, потому как жопу они знали, страуса — тоже, а вот жопу страуса еще нет.
Самой безмозглой оказалась Синильга, которая как раз замечталась о принцах и тупо терла уже давно чистое зеркало. Все быстро сообразили, что жопа страуса — это, значит, упереться головой в пол, а жопой — в стену, но Синильга так и осталась, стоять, разинув рот.
Когда наступила очередь Нарады гычить Синильгу, то он как-то так очень слабенько ее хуйнул, чуть ли не погладил. Конечно, это сразу заметила Элен:
— Нарада, ты че ее жалеешь?! Теперь Синильга гычит тебя три раза, да посильнее, чтобы тебе неповадно было! А если она тебя пожалеет, то еще раз получит от всех.
Услышав это, Синильга, у которой два глаза уже сползлись в один на лбу от боли, так разбесилась, что после ее удара Нарада пролетел несколько метров, и только выросшая впереди стена оборвала его мерный полет. После этого случая никто никого больше не жалел.
— А ты, Нарада, че встал, с-сучок? Ты, говорят, больно гордый стал? — грозно спросил Нандзя.
— А что мне делать? — спросил идиот.
— Скатерть расстилай, туго соображается, что ли?
— А кто снимет мои грязные вонючие носки? — радостно спросил Гну.
— Вон, пусть гордый Нарада снимет, — злобно бросила Элен, которая пролетала мимо.
— Ага, давай-ка, Нарада, сними мои носочки, — прикалывался Гну.
Нарада протянул, было, свои крюки, чтобы стянуть с Гну носки, брезгливо морщась, да не тут-то было.
— Не-е, не так! — радостно сказал Гну. — Без рук давай снимай!
Нарада опешил с такого оборота дел и нихуя не мог врубиться, как можно снимать без рук. Тут уже столпились Элен, Аза и Ксива, наблюдая очередную спонтанную практику просветления.
— Че, Нарада, стесняешься? Действуй! — ободряющее прикрикнула Элен.
— Как я сниму без рук? — зачморенно пизданул Нарада.
— Как, как, — передразнила Элен. — Зубами! — пришло вдруг оригинальное решение ентой проблемы.
Нарада скривил и без того кривой ебальник.
— Да-да, зубами снимай, — подбадривал Гну.
Нарада подполз к воняющим за километр ногам Гну и медленно стал приближать харю к носкам. Он раскрыл пасть и зацепил зубами самый край носка.
— О, как ловко! — вскрикнул довольный Гну.
— Будешь знать, как гордиться, — сказала Элен. — Наблюдай за собой! Смотри, как ты не можешь растождествиться со своей надменной пачкой.
Нарада, обливаясь потом, усердно стягивал вонючий носок с ноги. При этом вся его харя покраснела, и он уже явно ловил кайф от передозняка пахучих веществ.
«Еб твою мать, какой ужас, зачем меня заставляют заниматься этим мерзким делом? — заиндульгировал Нарада, — интересно, а где сейчас Синильга, лишь бы она меня в таком виде не увидела, а то, что же она подумает обо мне», — распереживалось говно, да так, что потеряло концентрацию на носке, и как цапануло клыками за палец Гну.
— А-а-а, блядь, гандон, сука, че ты делаешь, неосознанная скотина, — взвыл от боли Гну, хуякнув Нараду кулаком по репе. Нарада даже не успел опомниться, что произошло, как из глаз посыпались звездочки. И, совсем растерявшись, не зная, что сделать, чтобы исправиться, Нарада механично стал гладить ногу Гну:
— Простите, простите, я нечаянно.
— Ха-ха-ха, — угорали жрицы, наблюдая эту картину, — ну, ты, Оля, и в Африке Оля, неисправимый гомосек.
— Классная у тебя практика пранаямы! — позавидовала Ксива.
Стянув оба носка, Нарада уже обрадовался, что практика закончилась, как вдруг Нандзя тоже захотел снять носки.
