— Пусть твои конники готовятся сделать вылазку по первому приказу. Элиас!
— Слушаю, ваше сиятельство, — ученый, отличавшийся чинопоклонничеством, даже не пытался скрывать своей радости по поводу смены власти. Для него все было просто: кто выше происхождением, тот и достоин командовать.
— Заложи бомбы под фундамент крепости. Как только нам представится шанс прорвать кольцо осады… Мы покинем Миссена-Клив.
Тэрл вынужден был признать, что мальчишка взялся за дело энергично и справлялся вполне неплохо. Не имея его боевого опыта, Амброус компенсировал это харизмой, интуицией и удачей.
Ну, ладно, одернул себя командир, хватит этих стариковских ворчаний. Маркиз обладал военным образованием, как и любой аристократ Идаволла, и вполне успешно реализовывал преподанное ему на практике. А он…
Ну, просто мало приятного — лежать в лазарете и чувствовать собственную беспомощность перед проходящей за стенкой войной. Тэрл пытался вернуться в строй как можно скорее, — если не как командир, то по крайней мере, как простой пехотинец. Но пока что ему это не удавалось: с кружащейся от любого резкого движения головой только на стенах стоять.
А тем временем Амброус отбил еще два штурма. Оба раза черные пытались снова использовать кислотный дождь, но теперь это уже не становилось сюрпризом: Иоланта развеивала его до того, как он успевал кому-то всерьез навредить. Были и новые смертницы с бомбами под одеждой, — одной даже удалось нанести серьезный ущерб защитникам крепости. Но в целом, командиры Халифата проявляли явный недостаток гибкости: по большей части их попытки взять крепость сводились к заваливанию стен огромными массами пушечного мяса.
Несмотря на отданные некогда приказы, Амброус не спешил устраивать вылазки и направлять войска на прорыв. Каждый раз конники Корбейна не вставали на стены, ожидая приказа на вылазку, но каждый раз этого приказа они не дожидались. Выжидал чего-то маркиз; Тэрл доподлинно знал, что некоторые даже спрашивали у него, чего, но он на это так и не ответил.
Ни один командир не станет выдавать своего плана раньше времени.
Была и еще одна причина, по которой воин хотел поскорее вернуться в бой. Мысли. Гребаные мысли, от которых в гребаном лазарете было не деться. Мысли, предаваться которым слуге Герцога не пристало.
Тэрл ведь никогда не был безмозглым болванчиком, следующим, куда укажут. Не за это его сделали командиром гвардии: эта должность предполагала умение принимать решения. Самому.
Так что же случилось? Когда он сам оказался одним из тех, кого всю жизнь презирал? Когда для него слепое следование букве приказа стало важнее долга перед собственными людьми?
Некоторая слепота (в переносном смысле, разумеется) для армии — дело естественное. Командир всегда знает меньше, чем солдат. Если солдат будет нарушать приказы командира, потому что считает их ошибкой, то последствия этого незнания будут фатальны. Аналогично, главнокомандующий знает больше, чем командир, а правитель — больше, чем главнокомандующий. Поэтому так важна субординация: если каждый будет сам решать, что ему делать, то бардак это будет, а не армия.
И все же… Это касается ситуации, когда подчиненный не знает чего-то. А если знает? Ведь он знал, что помощь не придет. Можно ли требовать от солдат умирать ради чьей-то цели, объясняя это тем, что цели им знать не положено?
Он верил Герцогу, но в то же время знал, что здесь Амброус был прав. Их действительно отправили на верную смерть.
Герцог безумен? Да, Герцог безумен. Герцог был безумен уже очень давно. Именно его безумие и сделало его столь гениальным правителем. И все же, никогда он не проявлял бессмысленной жестокости. А значит, и в этом плане, при всей его жестокости, должен был быть какой-то смысл. Смысл, о котором Тэрл не знал.
А значит, единственно верным решением было следовать ему до конца. Амброус ошибался, считая себя способным со своим уровнем знаний вести свою собственную игру. Впрочем… Это уже не имело значения. Тягаться с маркизом, обладающим и правами по закону, и поддержкой людей, Тэрл не мог. А значит, сейчас все, что ему оставалось, это надеяться, что ошибка обойдется им не слишком дорого…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И заставить, наконец, это чертово тело нормально работать!
На закате третьего дня ситуация резко переменилась.
К осаждавшим подошло подкрепление. Солдат там было не так уж много, — на фоне уже погибших, фактически, горстка, — но с собой они привезли два десятка длинноствольных орудий.
Как пояснил Бофор, более дальнобойных, чем те, что были в распоряжении защитников.
Не было больше штурмовых лестниц, не было волн пехоты на стенах. Только сплошной, непрекращающийся обстрел. Каменные стены спасали хоть как-то: не столько даже тем, что принимали на себя удар (хотя и за то им спасибо огромное), сколько тем, что через них противник не мог стрелять прицельно. Ядра выпускались навесом и падали, как Бог на душу положит.
Все это объяснял Лане Бофор, прятавшийся вместе с ней в одном из укрытий, которые сам же и указал — тех мест во внутреннем дворе, в которые ядром попасть было сложнее всего. По другим таким же укрытиям прятались остальные выжившие защитники крепости — горстка, жалкая горстка. Стены защищать никто уже не пытался: вздумай кто-то вылезти туда, он превратился бы в легкую мишень.
Лана снова распределяла свое внимание: она одновременно не давала адепту Лефевра использовать магию, чтобы выкурить их из укрытий, и лечила тех раненых, до которых могла дотянуться. Таких, впрочем, было немного: то ли их позиция была особенно удачной, то ли им попросту везло. Гораздо больше, чем остальным.
Снова и снова доносился грохот выстрела, сменявшийся свистом воздуха, рассекаемого ядром. И каждый раз сердце замирало: попадет, не попадет? Каждый раз, как следующим звуком становился грохот удара железа об камни, с губ против воли срывался вздох облегчения: еще одна железная смерть прошла мимо. Но радость была недолгой: вскоре стреляла следующая пушка, и сердце снова замирало от страха.
Лана не знала, сколько времени продолжался обстрел. Казалось, само время перестало существовать. В какой-то момент пришла мысль, что на самом деле она уже мертва. И все то, что происходит вокруг, — это ад. Ад нескончаемой пытки ужасом.
Но вот, в обстреле наметился просвет. Прошло уже две минуты с прошлого выстрела, а нового так и не последовало.
— Стволы перегрелись, — Бофор говорил очень громко; кажется, от этой нескончаемой канонады у него заложило уши, — Если не дать им немного остыть, пушки могут просто взорваться.
— И сколько у нас времени? — спросила Лана в ответ. Кричит ли она, она сама не была уверена.
— От трех до двадцати минут в зависимости от их осторожности.
Не слишком утешало.
Выглянув из укрытия, чародейка увидела человека, пересекавшего зону обстрела. Уже виденный ею шустрый мальчишка, один из порученцев Тэрла, бежал к их укрытию.
— Эжени, — выпалил он, остановившись в паре метров от нее, — Его сиятельство приказал передать, чтобы вы выглянули… эм… вне тела. Он говорит, откладывать вылазку нельзя, и хочет знать нужный момент…
— Осторожно!
Окрик Бофора не дал Лане задуматься, откуда Амброус знает про ее внетелесный опыт. Черные возобновили обстрел.
И первое же ядро ударило в землю за спиной у мальчишки.
— Нет!
Оттащив порученца в укрытие, чародейка торопливо взялась за лечение. Давай же, давай… Но сколько бы энергии она ни направляла, все было тщетно. Слишком тяжелыми были раны. Слишком сильна была волна, ударившая ему в спину и буквально изломавшая его тело.
Парнишка, чьего имени Лана так и не узнала, умер мгновенно. Ему было едва ли семнадцать лет.
— Миледи, — подал голос Бофор на ее четвертой попытке, — Ему уже не поможешь. Спасите остальных. Действуйте.
Вытерев слезы, Иоланта пару раз быстро кивнула. Это было ужасно. Дети не должны погибать на войне. Только не дети.
