Хуан взял его в руки и раскрыл. Бриллианты, увидев дневной свет, ярко вспыхнули и ослепили мексиканца. Тот от неожиданности вздрогнул и уронил пакет. Камни рассыпались по грязному полу. На потолке заиграли озорные лучики непередаваемого цвета.
Все происходящее настолько вышло за рамки обычной жизни Хуана, что он, не в силах что-то предпринять, стоял посреди комнаты и тер потные ладони о брюки.
В дверь постучали. Латинос вмиг ожил и, упав на колени, стал лихорадочно собирать камни.
— Хуан, ты дома? — закричала с улицы соседка.
— Я…… я болен, — хрипло крикнул в ответ мексиканец, — уходи!
Женщина потопталась у порога и пошла домой.
Хуан полностью пришел в себя. Положив пакет с драгоценностями во внутренний карман джинсовой куртки, он направился в центр города, чтобы обменять бриллианты на более привычные доллары.
«Океанская надежда», закончив выгрузку, вышла из порта. На рейде судно застопорило двигатели. Славик и Миша повесили за бортом люльку и полезли перекрашивать название.
— Славик, а зачем мы название меняем? — спросил Балалайкин.
— Кэп приказал. Из конторы позвонили, — ответил боцман.
— А какое будет?
— «Демьян Бедный».
— А почему «Бедный»?
— А шо мы, богатые, шо ли?
Краска капала на воду, расползаясь черными и белыми кляксами. Танкер сиротливо стоял на внешнем рейде. На старости лет ему пришлось менять имя, чтобы избежать гнева могущественной Якудза.
Мексиканец зашел в скупку. Здесь он был впервые и наверняка был бы очень удивлен, как, впрочем, и большинство жителей Бостона, узнав, что она подконтрольна японским мафиози. Высыпав содержание пакета на прилавок, он вопросительно посмотрел на приемщика. Тот удивился так, как удивляются только раз в жизни.
— Вообще-то мы скупаем золото, — неуверенно начал он и, спохватившись, добавил: — Но тут особый случай. Мне необходимо позвонить.
Работник скупки вышел в соседнюю комнату и позвонил своему боссу.
— Тут пришел какой-то мексиканец. Одет, как нищий, а бриллиантов принес — пол-Бостона купить можно.
— Задержи его, сейчас ребята приедут.
Очнулся латинос вечером на обочине дороги. Камней, естественно, не было, но дышать и ходить он мог, что было, несомненно, плюсом. Флегматичный его характер довольно легко перенес как находку, так и потерю богатства. На то она и жизнь, чтобы преподносить сюрпризы.
А бриллианты, пусть и не с первой попытки, но все ж таки были доставлены американцам. Ни пальцы, ни головы проштрафившимся якудза рубить не стали.
Глава 32
Американские берега удалялись. Миша сидел в каюте и грустил. Не столько было жалко пропавшего клада, сколько обидно было, что вот они — Соединенные Штаты, его мечта, а он не имеет возможности тут остаться.
«А, собственно говоря, почему бы не рискнуть? Ведь когда будем огибать Флориду, то до берега будет не так далеко. Доплыву как-нибудь». Насвистывая позитивные мелодии, он вышел на палубу. Там Витя Крошкин чистил рыбу.
— Слышишь, кок, а не надоело тебе ораву эту кормить?
— Надоело. Но это — моя работа.
— Ну, хорошо, закончится рейс, поедешь домой. Там пропьешь валюту, которая у тебя после покупки барахла всякого останется. И что, опять в рейс?
— Почему «пропьешь»? Не буду я пить. Машину куплю.
— У тебя на нее денег не хватит. Сколько ты уже денег потратил? Ты же все сувенирные лавки опустошил!
— Я подержанную возьму.
— У тебя ее бандиты отнимут. Ты что, не в курсе? В стране рэкет сейчас.
— Чего пристал? Да и зачем бандитам старую машину забирать? Они новые отнимают.
— Скучно с тобой, Витя. Ладно, чисть дальше свою рыбу.
Балалайкин пошел на корму. Быстро сгустились сумерки, и наступила ночь. На небе мотоциклетной фарой засветила луна. Она еще со времен Варфоломеевской ночи потеряла веру в человечество и сейчас с подозрением наблюдала за Мишей. Тот не выдержал ее осуждающего взгляда и пошел в каюту. Закрыв дверь, он приступил к сборам. Деньги и документы он положил в целлофановый пакет. Плотно обмотал его скотчем и пришил к шортам. Закончив приготовления, он лег спать. Перед завтрашним заплывом необходимо было хорошо отдохнуть.
Берега Флориды появились лишь к обеду следующего дня. Хорошо были видны парусные и моторные яхты, отели на берегу, пальмы и кафе на набережной и даже черно-белая полицейская машина.
Балалайкин занял позицию на бот-деке, и когда судно подошло так близко к берегу, что можно было предметно наблюдать за загорающими топлесс американками, прыгнул в воду. Холодная вода на глубине обожгла его тело и выдавила, как пробку, на поверхность. Отдышавшись, он с остервенением погреб к берегу. На судне его прыжок не заметили, и «Демьян Бедный», бывший «Оушен хоп», продолжил свой путь.
Через полчаса ослабевший Балалайкин почувствовал под ногами земную твердь. На трясущихся ногах он вышел на берег. Это был нудистский пляж. Нудисты загорали, ходили по песку, о чем-то разговаривали, курили и пили пепси-колу. В общем, вели себя непринужденно.
«Из огня да в полымя. Вернее, наоборот», — подумал беглец и побрел в поисках какого-нибудь представителя власти. К нему несколько раз подходили активисты нудистского движения и призывали снять шорты. Миша устало отмахивался. Однако голые не отставали, и ему ничего не оставалось, как полностью раздеться. Поместив шорты и трусы под мышку, он пошел дальше. Но так как нудист он был неопытный, то вскоре, несмотря на усталость, неприкрытость форм представительниц прекрасного пола возымела на него действие. И это стало очевидно. Миша зарделся, как девица, и прикрылся руками. Дальнейший путь он проделал в таком положении. Выйдя на Набережную, он наткнулся на полицейского.
— Сэр, я хотел бы остаться в Соединенных Штатах. Конституцию страны знаю, политику президента одобряю, — выпалил по-английски Балалайкин.
Коп с удивлением осмотрел потенциального мигранта с ног до головы. Его брови взметнулись до предела и фуражка съехала на затылок. Полицейский брезгливо попятился назад.
— Факин гей! — сказал он и торопливо сел в машину.
— Идиот, — тихо промолвил Михаил.
Он отошел в сторону и надел на себя имеющиеся вещи.
Полицейский вызвал по рации подкрепление. Приехавшие тактично арестовали Балалайкина и отвезли в отделение. Полчаса Миша доказывал, что он не «голубой», потом еще полчаса уговаривал оставить его в стране победившей демократии.
— Сейчас у вас демократическая страна. Лет пять назад мы бы могли дать вам гражданство, и то при условии, если бы вы были противником режима. Или если бы вы были человеком с нетрадиционной сексуальной ориентацией, — вещал старший коп.
— Я должен сделать заявление: я — «голубой», — с готовностью сообщил Михаил.
— Уже поздно. Сейчас полицейский катер отвезет вас на ваше судно. Мы им сообщили, что вы у нас. Танкер ждет в пяти милях отсюда.
Услышав о танкере, Миша бросился к выходу, сбив по дороге двух полицейских. Но, врезавшись в огромного негра-копа, отскочил на полметра, обмяк и опустился на пол. Его подняли, одели наручники и повезли на катер. Со скоростью молнии полицейское судно доставило беглеца на борт «Демьяна Бедного». Сдав Михаила под роспись капитану, копы сели в катер и умчались назад.
— Ну что тебя, на цепь, что ли, сажать?! — ревел Николаич.
— Всё равно убегу, — сквозь зубы проговорил Балалайкин.
Глава 33
«Демьяну Бедному», бывшей «Океанской надежде», удалось беспрепятственно покинуть территориальные воды Соединенных Штатов. Брумбель и не догадывался, что это произошло не благодаря его ловкой комбинации с названиями, а лишь потому, что японцы случайно нашли свой груз. Судно весело резало килем воды Атлантики. На корме возле брашпиля стояли Олег и Вадим и беседовали.
— Погода — то, что надо! — с позитива начал Скала.
Вадик молча плюнул за борт, видимо, не согласный с заключением товарища.
— Еще пару месяцев — и домой поедем, — пытаясь расшевелить товарища, продолжил Олег.
— «Пару месяцев», «пару месяцев», — передразнил механик, — ты контракт-то читал? Полтора-два месяца могут сверх срока добавить и нас не спросят. Как зависнем в этом море на года, тогда порадуешься!
— Это почему так?! — возмутился Бугаев.
— Капиталисты, — коротко ответил Вадик и неожиданно добавил: — Не-е-е, я люблю море!
Скала с сочувствием посмотрел на Сочинцева и сказал:
— И мне домой охота. Говорят, Панамский канал пройдем и в Папуа — Новую Гвинею пойдем. А вот потом… — Он сделал, как мог, театральную паузу и изрек: — А потом — в Россию!
— Это кто тебе сказал? — насторожился Вадим.
— Андрюха. А ему Николаич говорил.
Настроение Сочинцева поднималось, как планка в секторе для прыжков с шестом.
