не продемонстрировала во второй раз своих умений в оказании первой помощи. Не задавила под мышцу — на сонную артерию. Ей было страшно услышать и не услышать пульса.
Лишь охотнее предаваясь азарту, парень опустил холодную ручку к своей груди. Замок кожаной куртки расстёгнут, будто на улице май месяц. Жар крепкого тела приятно обжог. Тася ахнула, беспрепятственно вырвалась. Его гордое выражение лица никак не вязалось с бешенной тахикардией, что только что пробарабанила по её ладони.
— Сердце. Господи. — Пуще прежнего побелела. Хотя, судя по ритму, это Остапа с минуты на минуту хватит удар. — Это чё?
Очаровательно смутился.
— Это ты.
— Ладно. Ладно, х*р с тобой. — Примирительно вскинула руки, нисколько не примирившись с ситуацией. Двинула дальше по улице. Он упивался её раздражением, словно энергетический вампир. — Хочешь сказать, ты спишь? В туалет ходишь?
— Да и да.
— А какого хр*на? Прямо загадка науки! Может, ты брешешь? Может, просто поехавший? — И вдруг осознала. — Или это какая-то болезнь?
Остап, без придури, призадумался.
— Что творилось с Грушей? Ляпнул — твой поцелуй пьянит.
— Всё так. У меня слюна токсичная. Всё равно, что клея пыхнуть. Жертва мультики смотрит, ей память напрочь отшибает. Удобно.
Девушка как-то странно вытянулась в лице. Потёрла локти, ссутулилась.
— Жертва… Много было?
Он деликатно промолчал. Она поджала губы. Плакать не хотелось. Хотелось провалиться сквозь землю.
— С бинтом ходишь. Используешь нож, хотя клыки есть. Не хочешь инициировать?
— И-ни-ци… чё?
— Обращать в себе подобных.
Остап положил руку ей на плечо. Не взбрыкнула. Только дышала слабо, тихонько. Наклонился к её уху, дьяволом искушал:
— А ты бы хотела?
— На х*р надо.
Они сцепились взглядами. Цвета, что проплывали вокруг Таси полупрозрачными рваными облаками, гарантировали — никакой лжи. То приятно удивило упыря.
— Из религиозных соображений?
— Из соображений здравого смысла.
Шутки ради обнажил выпирающие клыки. Тася рефлекторно укрылась руками, будто на неё пистолет наставили. Слепо отступила назад, поскользнулась на шмате глины. Остап ловко поймал растяпу. Медленно, как змея кролика, потянул к себе.
— Это хорошо, на самом деле. Потому что таким только родиться.
— У тебя… ты… — заикалась девушка, тыча пальцем на его рот.
— Выступают от голода. — Искры страсти замерцали в омуте внимательных глаз. — Это как с эрекцией.
Тася, не задумываясь, на секунду глянула вниз, чем вызвала довольный смешок. Не успела определить, намекнул или пошутил. Потому что пару отвлёк шум поблизости. Из-за поворота в гаражный кооператив выбежал некто в тёмном спортивном костюме. Остап с соколиной реакцией заслонил свою спутницу, встав в оборонительную позу. Сосредоточенно, растеряв недавнее веселье, следил за потенциальной угрозой. Человек пронёсся через дорогу на другую сторону улицы и скрылся за ближайшей хрущёвкой. Оттуда донёсся грохот опрокинутого мусорного бака.
Тася бездумно потеребила «собачку» замка куртки. Вот, каково это — как за каменной стеной. Только стена эта раздавит её при любом удобном случае. Иного от нечисти ждать нечего, так даже в детских сказках писали. Наверняка, если Бог есть, Остап — её персональная кара за грехи. Уже выпитая собственными неудачами, сейчас даже и не против подобного расклада. Что, в теории, мешает самоубийце насладиться закатом с высоты птичьего полёта перед последним прыжком? Что мешает ей разобраться в происходящем?
Осмелела от безысходности. Легонько, по-девичьи коснулась мизинца парня, чем защемила его пылкое сердце.
— Расскажешь, как так получилось? Если… если, конечно, хочешь.
Тася мерила расстояние до общежития. Меньше половины осталось. Упырь бездумно потёр грудь, где разливался жар.
— Сколько себя помню, родился таким.
Остап уходил в себя. Ударился в тихую печаль, мимикрирующую под светлую.
— Мой отец… погиб за день до моего рождения. А мама — в родах.
В горле девушки опух тяжёлый солёный ком. Несмотря на душащее сочувствие, язык не поворачивался озвучить то вслух. Потому что этот… человек… по закону жанра наверняка оставил за собой гору трупов ни в чём не повинных людей, о которых теперь тактично молчит.
Кровопийца склонил голову.
— Те же руки мои. Будто вентилятор схватил. Хотя не мог пораниться, знаю, точно знаю, — невесело хохотнул. — А если, в самом деле, дьявольское клеймо? Если действительно проклят? Раз вкуса не чувствую.
Пресекая женские жалости, кои уже проклюнули в ауре Таси, перевёл тему:
— Не кусаю, а ножом режу, чтоб не выдать себя, глупышка. Очухиваясь, люди видят перемотанную рану и не помнят ничего. Это гораздо лучше, чем две дырки, согласись. — Прищурился. — Мне, к слову, понравилось твоё понимание. Как к училке ломанулась, зная, что кровью истечёт. Если в фильмах вампиры даже летают, с киноделов спросу нуль. Я не только «Сумерки» ваши застал. На экране чистенько, безобидно. А так-то, если вскрыть сонную артерию — кровавая феерия с трупом в конце. Запястьями я только перекусываю. На диете считай. Но, сама понимаешь, жрать нормально охота, да и клыки чешутся. Иногда питаюсь, как положено, вдоволь. Там уж жмурику горло режу или голову отрубаю, чтоб следы укуса скрыть. Так что без ножа мне никак! Ну что, я удовлетворил твоё любопытство?
Голодно улыбаясь во все свои тридцать два, два из которых — приговорили к смерти не одну сотню человек, наблюдал за её реакцией. Уже привычно придерживал за плечо, потому что она вот уже минуту как стояла на месте. Тасю колошматило. Не хватало сил даже утереть слёзы. Остап сделал это сам — провёл по щеке большим пальцем, будто девушка была его вещью. Вещь эта устало навалилась на парапет пешеходного моста.
Внизу дыбилась на сваленных мусорных мешках река цвета сливочного кофе. Утки предпочитали ту, в которую впадала эта — грязная, уж сотню лет как закованная в бетон. Во́ды здесь неспокойные и пустые — не поплавать важно, не понырять, чтоб треугольные хвостики к небу, и лапками чап-чап. Тася беззвучно хихикала над детскими формулировками, вспоминая безмозглых птиц как образ — спасение для плавящегося рассудка. Всё никак не могла донести вейп до рта. Однажды на школьной «линейке» свалилась в обморок от жары, и сейчас её состояние чем-то напоминало то самое, беспомощное. С этого моста никто не скидывается, потому что не придурки. И ей нечего.
Остап держался поблизости, как привязанный. Дарил ей внимание за всю мужскую половину человечества. Будто мало ей проблем. Чтобы не закричать в глухое небо, девушка с остекленевшим взглядом затянулась и спокойно резюмировала услышанное ёмким:
— П*здец.
Остап глянул вниз, на пенящиеся пороги. Беспечный, повеселел.
— Что, сдашь меня полиции?
Ей не поверят. Душегуб хорошо скрывал следы преступлений в других городах. В те же реки, бывало, погружал. Более того, она думает, что он знает какой-то её большой секрет.
