вдруг пристально посмотрела на него.
— А вы переступаете порог дома только после приглашения?
— Всё тебе расскажи! — беззлобно подтрунил упырь.
Тася увела спутника с центральной улицы в жилой квартал. Многочисленные листовки, которыми был обклеен каждый столб, в том числе свежая — о бесследно пропавшей девочке Маше, трепетали на невидимом ветру. Погода сегодня, в кой-то веки, благоволила степенной прогулке. Холодный апрель никак не желал признавать себя весной. Семь градусов тепла. Бледное солнце и облака в чистом небе, те, что предрекают ясную ночь. Почки на ветках давно набухли и будто бы ждали отмашки, чтоб проклюнулись сочные листочки.
Сейчас палитра города ограничивалась коричнево-серым, тусклым. Даже белого в дефиците — последний снег сходил. Обнажал мусор, следы собачьей жизнедеятельности и трупики окоченевших птиц. Спрессованная бурая листва пыльной простынёй укрывала газоны от заморозков. Тающая грязь разверзлась в хлюпающую чачу, жижеобразное месиво, а асфальта с незапамятных времён тут клали местами и немного. Пешеходные тропинки когда-то верно долбили кувалдами.
— Остап, — вдруг подала голос Тася, соскочив с кирпича в луже на «бережок». — Слушай, могу спросить?
Тот прыгнул вторым. Получилось эффектнее.
— Выпытывай давай! Смотрю, аж извелась вся.
Закусила губу. Шагала дальше, всё так же не косилась на него. Обнимала себя, прячась то ли от холода, то ли от мира.
— Для начала, сколько тебе лет?
— Семь… — и тут же спохватился — …надцать.
Судя по выражению лица, счёт по сложности давался ему наравне с квантовой физикой. Тем более что казался ровесником. Тася широко улыбнулась.
— И давно тебе «семь…надцать»? — Засмеялась. Заразительно, от души.
— Ну, да.
— Блин!.. Блин, ты всё испортил! Должен сказать «Уже да»! — Столкнувшись с очевидным непониманием, пояснила. — Как в фильме «Сумерки».
Но взгляд зелёных глаз не прояснился, и Тася позорно стушевалась.
Остапу эта уютная тихая улица нравилась больше, чем университетская людная. Здесь сохранялась некая очаровательная уединённость, столь необходимая для его стиля жизни. Камеры слежения примечались разве что под козырьками пивнух, да и то объективы их направлены в одну сторону. В подобных местах случается такое, что, как говорится, «никто не видел, не слышал». Упырь не пользовался моментом. Да и как может подорвать хрупкое доверие дамы?
— А-а-а! — Остап хлопнул себя по лбу. — «Сумерки» — это где героиню зовут, как вино?
Девушка неуверенно кивнула, поражаясь, на какую ерунду тот направил вектор внимания.
— Тогда пройдёмся по верхам. Не старею. Зверей не ем. Про оборотней не в курсе. Святого не боюсь, в гробу не сплю. Про осиновый кол — тоже выдумка. Да всё выдумка! Вот хотя бы на солнце не сверкаю.
— Не слепая, вижу. — Поправила лямку сумки. — А как другие, тебе подобные? У вас какой-нибудь клан?
— У кого «вас»? Я один.
— Как..? — оробела Тася. — Как один?
Тот не растерялся. Элегантно поправил причёску.
— Вот видишь — тебе со мной несказанно повезло!
Повезло, как утопленнику. У Таси мороз по коже прошёл. В старой куртке стало липко и холодно.
— Может, хоть сверхспособности есть?
— Если это имеет значение… — Он прикусил внутреннюю сторону щеки, решаясь, говорить или нет. — Я приношу людям несчастья, невезение. Оступаются — руки-ноги ломают, строительные балки на них падают. Что работать должно — даёт сбой в самый неподходящий момент.
Тася нервно потёрла шею. Не решаясь фантазировать про упомянутую строительную балку и судьбу того, кто под ней окажется, осмелилась озвучить:
— Напоминает обычный телекинез.
— Не телекинез, — отрезал Остап. — Тебе ещё и обычно! Сама-то чем похвастаешься?
— А я тоже несчастья приношу! Преимущественно себе… Как меня тогда рядом с тобой ещё не убило?
— Очевидно, потому что не хочу.
Тася пропустила нежность мимо ушей. Напрягла память.
— Постой… Всё-таки из-за тебя Марина упала! Мне не показалось!
Упырь побаловал своей фирменной коварно-довольной улыбкой.
— Ну ты..!
— Что я? — подначил он.
Вовремя. Замялась. Следует дознаваться деликатнее. Обмозговать хотя бы свежую порцию информации. Остап не торопил. У них было всё время мира. По крайней мере, пока ему окончательно не сорвёт «крышу».
Вокруг никого, кроме бабульки, ковыляющей со своим пёсиком далеко впереди куда-то во дворы. Какой день, какое место! Остап никак не мог взять в толк, почему кобелю можно наваливаться на суку посреди улицы без спроса, а людям друг на друга — нет? И тех и других ведёт одна и та же природа. Собакам — щенки, а человеку, вопреки здравому смыслу — драка, уголовное преследование со всеми вытекающими. Сгорающий в бесовском пламени, парень затыкал требовательный голос страсти. Остап хотел, чтобы с Тасей всё получилось красиво и ладно. Она заслуживает лучшего: всех трудов, ухищрений и самой грязной лжи. Лишь бы оттаяла. Лишь бы понравился.
Бородавчатые берёзы по обе стороны улицы укрывали голыми ветвями полосу асфальта, по которой проехала парочка автомобилей. Облезлые хрущёвки соседствовали с двухэтажными домами революционной эпохи. Некогда они предназначались для заседаний местных энтузиастов или кабинетов приближённых к партии персон. С некими сдержанными конструктивными решениями домишки чем-то напоминали разорённые поместья американских госслужащих. Деревьям участков недоставало снега или зелени, чтобы спрятать провалы выбитых окон, обшарпанность стен. Кованые заборы кое-где погнулись и порвались, как если бы их ломали шар-бабой7. Не всякий живописец, помешанный на идее разрухи, рискнёт изображать столь детализированные несовершенства. Облупленная голубая эмаль поверх конопатых в ржавчине, перекрученных чугунных стержней, навевающих мысли о коростах. Кубы гаражей, изгвазданных в аляповатых абстракциях из бумажек, ошмётков засохшего клея и краски из баллончика. Под ноги попалась смятая алюминиевая банка из-под энергетика. Парень поддел её носком, и она полетела в жухлую траву, к истлевшей газете и использованным шприцам.
Остап сжал руку в кулаке, чтоб совладать собой и не провести ею по круглой прыщавой щёчке.
— Что-то замолчала. Меня тревожит твоя бледность.
— А меня другое, — не переставая хмуриться, ответила Тася. Сглотнула. — Остап, ты… тёплый. Дышишь. Пьёшь воду. Какая твоя… физиология?
Аура Таси загорелась умилительной неловкостью, заставляющей её унижаться:
— Прости, пожалуйста, просто…
— Расслабься. Мне льстит твой интерес. Тебе легче поверить в ходячего мертвеца, чем во что-то адекватное? Тась, я живой.
Любопытство мешалось со страхом знания. Она подпрыгнула, ощутив прикосновения к запястью. Отшатнулась — парень, снова дотронулся. Они задержались на пятачке асфальта посреди огромной лужи — островок в море грязи. Кто-то высоко наверху, в окне разрушающегося дома, затянул пьяную песню группы «Сектор газа».
— Первая же начала, — подметил упырь. — Не бойся, пожалуйста.
Она вся сжалась, всё же позволяя вести её дрожащую руку. Её пальцы по сравнению с его горячими казались ледяными культяпками трупа. Не отрываясь от её испуганных глаз, Остап приложил пухлую ладошку к своей шее. Ждал, но Тася
