Он вихлял по ухабам жизни, забывая о делах вчерашних, не закончив дел сегодняшних, не зная, что он будет делать завтра, не умея привести в порядок свою комнату, свою одежду, свои мысли, свою жизнь, свои убеждения.
Христа и его учение он похоронил еще в гимназии, что, впрочем, не мешало ему в разговорах ссылаться на «эту гигантскую по своей чистоте проповедь».
Он стал было приверженцем Ницше, но однажды догадался, что внешний образ сверхчеловека и его, Николы Опанаса, тщедушное тело с огромным бледным носом — полярные понятия; и тут же обругал Ницше демагогом.
Ему нравились эсеры, он находил, что эсерство истинно русское движение, но в то же время уверял друзей, что большевики «настоящие умники». Его прельщала целеустремленность идеи Маркса, ее законченность. Однако он находил, что кадеты по натуре интеллигентней, а поэтому приятней.
Однажды он даже сел за стол и начал писать программу новой партии, в которой предполагал помирить Маркса с Христом и эсером Черновым, но дальше первого параграфа дело не пошло.
В Москву он попал в бурные времена. Там его путаные честолюбивые помыслы были разгаданы неким одноглазым человеком, который жил в столице под чужой фамилией и разыскивался…
Этот человек понял, в каких дебрях путается Никола, и помог ему запутаться в них еще крепче.
Он внушил Опанасу мысль о том, что «освобождение молодого поколения интеллигенции — дело самой интеллигентской молодежи и вождей, которых она должна выдвинуть».
— Однако, — сказал однажды этот человек Опанасу, — вожди совершат колоссальную ошибку, если не усвоят одной простейшей мудрости: лбом стену не прошибешь. Скрытое обходное движение, обходное движение, молодой человек, двойное окружение, а затем уже уничтожение врага — вот закон. О Каннах вы слышали? Ага! Так вот, в нынешние времена Канны — догма.
Опанас после этой беседы добыл книгу о Каннах, прочел и ничего не понял. Однако советы Одноглазого усвоил и тут же дал (в который раз!) честное слово самому себе приложить их к делу.
Когда Никола, окончив курс, собрался уезжать из Москвы домой, республика переживала трагические дни. Деникин шел на Москву и протягивал руку Колчаку. Гроза нависла над Питером, интервенты сидели на Севере, зашевелились белополяки.
Одноглазый долго говорил с Николой о том, как легко в это тревожное время добиться намеченной цели.
— Видите ли, молодой человек, — сказал он Опанасу, — большевики находятся на краю пропасти. Помогите нам сбросить их — и вашей услуги мы не забудем.
Одноглазый предложил Опанасу выгодную, но опасную работу.
Однако при первом же намеке на эту «работу» Опанас побледнел, понял, куда его тянут… В свою очередь и Одноглазый понял, что Опанас трус и для «работы» не годится. Он холодно распрощался с ним, обещав, однако, наведаться при случае в Верхнереченск.
В вагоне, сидя у окна, завернувшись в шинель и выставив из нее бледный нос, Опанас вспоминал последний разговор с Одноглазым из Москвы.
«Подтолкнуть большевиков к пропасти, — думал он, — это умно. А если в пропасть не большевики полетят, а — я? То-то и оно. С другой стороны, что же — оставаться навек провизором? Стать через сорок лет заведующим аптекой?»
Думы Опанаса были прерваны. К нему подсел старик с клочковатой бородкой; глаза его блестели по-волчьи. Вытирая рукавом красное потное лицо, старик долго и упорно разглядывал Опанаса.
— Военный, что ли? — надорванным голосом спросил он.
— Не военный.
— Стало быть, сам по себе? Удовлетворительно. И я сам по себе. Гляжу, сидишь ты, словно сыч, дай, думаю, поболтаю с умным человеком. Умный человек молчит, когда кругом языки чешут. Так я говорю?
Старик нагнулся к уху Опанаса и прошипел:
— Выпьем.
Опанас отказался.
— Не желаешь? Ну, бес с тобой. Чего в Москве слышно? Только не ври, я сам там был.
Опанас рассмеялся.
— Болтают, Ленин шибко болен…
Никола сказал что-то невразумительное.
— А ведь я тебе скажу, парень-то ты сурьезный! Побожись, что не коммунист!
Опанас, не задумываясь, перекрестился — старик ему показался занятным. Никола снял шапку и вытер пот, выступивший на лбу. Только сейчас он заметил, что в вагоне жарко, что все уже спят, почесываясь, покряхтывая во сне. Свеча в фонаре догорела, вагон трясся, как в лихорадке, по стеклам окон бежали струи воды — на дворе стояла непогода.
— Ну, и слава господу, — улыбнулся старик. — Раз бога поминаешь, значит, не из них. А то ведь каюк им скоро!
— Ну?
— Обязательно. Я, милай, шестой десяток на свете живу, я все в точности знаю, что и как будет. Я еще, как война началась, говорил: Николашке скоро конец. И что ты думаешь? Как в воду смотрел.
— Откуда же это ты знаешь?
— Расчет и сон. Расчет такой. Не жить им без Ленина, не жить, святая икона! Второе — сон! — Дед копался в своей бороде, словно хотел ее разодрать. — Сон такой. Белый крест стоит на красной звезде. Звезда о пяти концах. Вот и соображай! — Дед потянулся к карману, вынул бутылку, выпил и добавил: — Обязательно!
Он хотел сказать Николе что-то еще, но появился кондуктор, старик вернулся на свое место и больше не возвращался.
А Опанас, посидев еще полчаса, уснул. Внутренняя борьба окончилась, дед со своими снами и предсказаниями победил. Опанас решил, что устами старика говорил сам народ.
4
Виктора и Андрея Опанас встретил холодно. Разговаривать с ними в аптеке он отказался.
«Трусит», — подумал Андрей и спросил:
— Может быть, вечером к тебе прийти?
— Не знаю, не знаю, — пробормотал Опанас, — мне некогда.
Когда Андрей и Виктор, смущенные таким приемом, вышли из аптеки, Опанас выбежал на улицу и окликнул Андрея:
— Дело к тебе есть! Мы на минутку! Витя, подожди здесь!
Опанас провел Андрея в заднюю комнатку, заставленную банками и прочей аптекарской посудой.
— Слушай, — сказал он почти шепотом, — приходи ко мне сегодня. Только один.
— Почему один? А Виктор?
— Знаешь, неудобно. У него отец сидит в тюрьме, вот, скажут, с чьими сыновьями Опанас путается.
— Хорошо, — сердито сказал Андрей и вышел.
— Ты не говори ему! — крикнул Опанас вслед Андрею.
— Ладно.
Когда Андрей догнал Виктора, тот спросил его:
— Зачем он тебя звал?
— Книгу просил.
Вечером Андрей пришел к Опанасу.
— Что же делать, Николай? Бойскаутов разогнали, в школе мура. Может быть, к юкам пойти?
— Не советую. Я к ним иду, но я — дело особое. А вам не стоит. Да и не примут. Там пролетариев любят. — Опанас усмехнулся. — А ты знаешь что: попробуй из ребят свою организацию создать. Увлеки их чем-нибудь остреньким. Ты мне что-то об анархизме, помню, писал. Вот и возьмись.
— Куда им!
— Так не надо сразу с анархизма начинать. Начни с чего-нибудь занятного. Каких-нибудь пиратов, что ли, придумай. Общество пиратов. И занятно и весело. А тем временем помаленьку втолковывай им свои мысли.
— Черт ее знает…
— Только, пожалуйста, помни: я ни причем, я ничего не знаю.
— А что делать с пиратами?
— Научу. Выдумаем интересные вещи.
— А может быть, к юкам?
— Как хочешь! — рассердился Опанас и куда-то заторопился.
Спустя несколько дней Андрей сказал Джонни:
— Послушай, давай играть в разбойников, но по-другому.
— А ну? — заинтересовался Джонни, великий охотник до всего нового.
— Чтобы все было по-настоящему: клятвы, законы, месть! Подавать тайные знаки, стоять друг за друга до гроба.
— Ага, — восхитился Джонни. — Это дело! А кого же мы примем?
— Ну, мы с тобой, Виктор, Лена. Ну, Женечка…
— Никаких Женечек, — отрезал Джонни. — Без сопливых.
— Ну, это обсудим. Понимаешь, чтобы это крепко было, чтобы за предательство — смерть.
— Ага, — согласился Джонни.
Вечером Андрей, Джонни, Лена и Женя собрались в беседке адвоката. Виктора не было, он на несколько дней уехал с Петром Игнатьевичем в деревню — менять вещи на муку и пшено.
Андрей предложил собравшимся назваться «Обществом вольных братьев-пиратов». Но Джонни, которого до необычайности увлекала идея Андрея, воспротивился. Он предлагал назваться «Братством кровожадных убийц».
— Глупость, — безапелляционно заявила Лена. — Ну, просто идиотство. Кого ты собираешься убивать?
— Всех, — заявил Джонни, обгладывая остатки яблока.
— Убивать грешно! — пискнула Женя, но Джонни лишь сплюнул.
— Я еще раз предлагаю назваться «Вольным братством пиратов», — сказал Андрей.
— Гм, пираты! Это на море — пираты! — бурчал Джонни.
— Пираты, дурак, это вольные люди. Понятно?
Однако Джонни не сдавался, и пришлось пойти на компромисс. Обществу было присвоено название «Кровожадных пиратов юга и востока». После того как было придумано название, дело застопорилось. Надо было сочинять законы общества, но сколько ни потели над ними Джонни и Андрей, — у одного выходило чрезвычайно глупо, у другого чрезмерно умно.
