Вскоре после этого папа прислал смс: «Сочувствую твоей потере, дорогая». Это уничтожило последние остатки аппетита.
Я вздохнула. Лежать без сна в постели, перебирая в памяти свой ужасный день, только усугубляло страдания, а я не хотела погрязать в этом.
Через несколько минут, накинув на ночную рубашку белый шелковый халат и надев бархатные домашние туфли, я открыла дверь и бесшумно вышла из своей комнаты.
Здесь воздух был холоднее. Намного. В длинном коридоре выстроились ряды дверей. Большинство из них вели в другие спальни, одна — на старую служебную лестницу, другая — в игровую комнату. Эддисон, Сет и я проводили там много часов, когда были маленькими. Исла тоже. И Моника — в те годы, когда она и ее мать жили здесь, на острове.
Теперь ею пользовался Перси. А скоро там появится новый ребенок. Дни, когда мы бегали по этому коридору из комнаты в комнату, смеялись и представляли себя разными фантастическими существами, казалось закончились вечность назад, и теперь они были не цветными, а блеклыми, и воспоминания всплывали фрагментами, как стоп-кадры.
За спиной послышался шелестящий звук сатина. Забыв о своей старой привычке игнорировать ночные звуки, я оглянулась через плечо.
Там ничего не было.
Не то, что бы я могла увидеть. Но ощущение, что за мной наблюдали, вызвало холодное покалывание в пальцах рук и ног. Был ли это ангел, о котором говорил Перси?
Здесь, не только в Дарлинг-Хаусе, но и вообще в этих старых южных местах, все знали — нельзя показывать мертвым, что ты их видишь. Нельзя сообщать им, что вы знаете об их присутствии. Это только подстегивает их.
Призраки здесь не были опасны. По крайней мере, мы так не считали. В основном, они издавали таинственные звуки по ночам, да и днем тоже — переставляли мебель, переключали каналы в телевизоре или напевали какую-нибудь мелодию. Но ничего страшного не происходило. Они довольствовались тем, что наблюдали издалека, лишь время от времени давая о себе знать. Тетя Роза всегда говорила, что мы не можем их винить. Она бы тоже не хотела, чтобы ее забыли.
Я быстро шагала по коридору, намереваясь поскорее добраться до лестницы, которая ждала меня в пяти шагах, и тут моя туфля задела прислоненную к стене мамину золотую раму. Она с грохотом упала на пол. Я присела на корточки и снова подняла ее в вертикальное положение.
Воздух вокруг меня превратился из холодного в ледяной. Уильям и Джулия Дарлинг смотрели на меня со своей свадебной фотографии, и мне мимолетно захотелось попросить кого-нибудь из них сойти с портрета и пройтись со мной. Мои глаза сузились на клочке полотна, которое теперь свободно свисало сзади картины. Пальцы онемели, и я изо всех сил попыталась прижать ткань на место. Палец наткнулся на край чего-то твердого — сложенного листа бумаги. Осторожно я вытащила его из рамы.
За моим плечом раздался вздох.
Мои глаза расширились, когда я развернула тонкую бумагу.
Это было письмо. От Уильяма Дарлинга к Джулии.
Моя Джулия,
Никакие слова не могут исправить тяжелые события, постигшие наш дом. Что мы потеряли — я не могу написать. Боль слишком велика.
Я не смогу исправить то, что сделал. Только мои руки будут нести ответственность. Я не защитил тебя так, как должен был, любовь моя. Об этом я бесконечно сожалею.
Ты — центр моего мира, и мы выстоим перед лицом этого хаоса. Я позаботился о том, чтобы спокойная и благословенная жизнь наполнила грядущие дни для нас и для следующих поколений здесь, в Дарлинг-Хаусе.
Прости меня, любовь моя.
За новые и прекрасные начинания,
Твой Уильям Дарлинг
Холодное дыхание коснулось моей шеи. Поднявшись, я неуклюже сунула письмо в карман халата, сжала дрожащие пальцы в кулаки и размеренно зашагала к лестнице, чувствуя на себе пристальный взгляд, пока не дошла до самого низа.
Что натворил Уильям? И почему за их с Джулией портретом было прикреплено письмо с извинениями?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я зашагала быстрее, отчаянно желая оказаться в уюте кухни.
Шум, донесшийся из кабинета Алистера, заставил меня остановиться.
Я прикусила губу. Мне следовало придерживаться своей цели — перекусить.
Еще один стук, на этот раз громче.
Я шагнула к кабинету.
Что, если это был грабитель? Сегодня столько всего произошло, что воспоминания об утреннем взломе вылетели из головы. Адреналин всколыхнулся, и я свернула туда, где на постаменте возвышалась изящная мраморная статуэтка. Я взяла маленькую скульптуру в руку, обхватив ее солидный вес. Если бы в кабинете находился посторонний, у меня, по крайней мере, было бы преимущество неожиданности.
Я замешкалась у двери кабинета. Наверное, я должна позвать Фрэнсиса.
Но отогнала эту мысль.
Несомненно, он расскажет Эфраиму. А если окажется, что это всего лишь призрак, Эфраим с удовольствием использует это против меня. Мою трусливость. Мою неспособность справиться с ситуацией.
Когда я заглянула внутрь, в комнате царил полумрак.
Воздух искрился, как будто энергия, которую мы с Эфраимом оставили здесь, все еще висела в воздухе. Я осмотрела комнату, не отрывая взгляда от голубого дивана с шелковой обивкой и кресел с тростниковыми спинками. Кожаные клубные кресла были пусты. Никто не стоял ни у панорамных окон от пола до потолка, ни у стеклянных дверей, выходящих на террасу. Стол Алистера из красного дерева стоял напротив меня, пустой.
Неужели звук доносился именно отсюда?
Я повернулась, чтобы уйти, но, когда ступила в коридор, тишину нарушил еще один звук, словно что-то маленькое и плотное ударилось о пол. Я развернулась на месте, прошла через дверь и зажгла лампу. Комнату залило теплым светом.
Но все равно ничего не было видно.
Почти ничего.
В центре ковра лежали две книги.
Расправив плечи, я пересекла комнату и подняла одну книгу, поставив мраморную скульптуру у своих ног.
— Призрак оперы, — прошептала я. — Забавно.
Удовлетворившись духовными пристрастиями моего сталкера, я немного расслабилась, лишь немного пожалев, что не захватила с собой оберег Соломона — шалфей и кедр.
Я опустилась на колени, чтобы взять другую книгу. Эта была намного старше. Антикварная. Я осмотрела потрепанный кожаный корешок.
Одиссея.
Я открыла книгу на странице, смятой при падении. Провела пальцами по нежной бумаге, изучив верхнюю строчку текста. Цитата Пенелопы, ее имя подчеркнуто выцветшими черными чернилами.
Как бы я хотела, чтобы целомудренная Артемида подарила мне смерть, такую мягкую, и прямо сейчас, чтобы я не горевала всю жизнь…
— Пенелопа, ты даже не представляешь.
Я захлопнула книгу и осмотрела книжный шкаф в поисках места, где она стояла. Возле верхней полки я заметила свободное пространство, достаточно большое, чтобы вместить обе упавшие книги, и привстала на цыпочки, чтобы задвинуть «Одиссею» на место. Звук стекла, как будто опрокинулась маленькая бутылочка, заставил меня остановиться. Что-то мешало. Я положила книги на пол, передвинула одно из клубных кресел и встала на него, чтобы посмотреть.
Изящная узкая бутылочка длиной с мою ладонь лежала опрокинутой на бок, с черной резиновой пробкой на горлышке.
Сердце заколотилось, и я потянулась к ней, сразу узнав ее.
Я опустилась на стул и раскрыла ладонь.
Склянка была до горлышка заполнена грязью.
Могильной грязью.
Талисман.
Защитные чары, которые я сняла в тот момент, когда подняла его с клумбы гортензий у фундамента Дарлинг-Хауса.
Такая маленькая вещица.
Краем глаза я уловила движение. Я обернулась и увидела за стеклянными дверями веранды женщину в белом, стоящую ко мне спиной. Только на этот раз она не исчезла. На этот раз она наклонилась вперед и оперлась локтями на железные перила, с которых открывался вид на болото и реку за ним.
