А вот Коршунов… Его назначили к Кравченко заместителем. Весной ходил за линию фронта, вернулся, принес много ценной информации. Перевербован? Вряд ли, ненавидит Советы, Сталина, евреев… Хорошо стреляет. В особом благородстве не замечен, может и в спину.
Пермин… Подрывник. Диверсант. За полгода не дал повода усомниться в его преданности рейху, фюреру, абверу, СС, Богу, черту - всем, кто стоял над ним и управлял его судьбой. Штефан скептически относился к такого рода порывам и советовал Кравченко не спускать с Пермина глаз, опасаясь, что тот первым побежит в НКВД и присягнет на верность русской контрразведке, сдав своих товарищей.
Федоров… Ничего особенного. «Человек с ружьем», как называл его Кравченко, смотревший перед войной во МХАТе пьесу о Ленине. Крестьянин, верящий, что немцы дадут ему землю.
Андреев… Агент с опытом. Награжден бронзовой медалью за операцию против партизан. В лесу его чуть не расстреляли, сумел бежать. Прекрасно ориентируется на местности, легко читает карту. Разбирается в людях, умеет говорить, хотя немногословен.
С ними Кравченко предстояло через несколько часов погрузиться в самолет и приступить к выполнению того самого важного задания, о котором говорил полковник Герлиц полгода назад. Теперь Герлица нет. В конце зимы 44-го абвер расформировали, передав большую часть его функций РСХА. Кабинет Герлица занял капитан Бевербрук. Но на группе Кравченко эти перемены не отразились: ее продолжали так же тщательно готовить. Агентов в одиночку и парами выбрасывали на парашютах в незнакомые районы, обеспечивая минимумом запасов, без компасов, карт, из оружия - лишь ножи. Выбраться из заснеженных белорусских лесов среди зимы, не нарваться на партизан, которыми буквально кишели окрестности, написать после этого подробный отчет об увиденном - на это нужны были силы, воля, мастерство.
Людей Кравченко брали с собой на вербовочные беседы опытные сотрудники абверкоманды. Если в агенте так и не пробуждался дар агитатора, практика все равно приносила пользу: вербуемые видели агента в немецкой форме рядом с офицером абвера, что отчасти отсекало пути к возможному предательству; рано или поздно эти свидетели могли заговорить, и тогда за судьбу разведчика, сдавшегося НКВД, не дали б и ломаного гроша. Если учебу в немецкой разведшколе большинство арестованных на советской территории агентов объясняло как единственную возможность вырваться из плена и поскорее оказаться на родной земле, то участие в вербовке превращало все эти сказки в пыль.
…Кравченко распустил пятерку на перекур и присел в тени. Конечно, будь его воля, он собрал бы группу из других людей. Их имена он называл Штефану. Тот же Иван Капалов, москвич, выпускник педагогического института, до войны преподавал географию и историю в одной из столичных школ. Жена в Москве. В плен попал в 41-м. Судьба свела их в Езерищах. Вместе работали в партизанской бригаде Фалалеева по заданию мельдекопфа 113-й абвергруппы. Потом Кравченко забрал к себе Димсрис, а Капалов, вроде бы, продолжал ходить к партизанам. Где-то там обзавелся еще одной женой, говорили, что она родила ему ребенка. Если не считать этой оплошности, смышленый парень…
Володя Иванов. Из Томска. Немцам будет благодарен до конца дней своих. Его тяжело ранило в голову - так спасли: прооперировали, и обошлось. Был, правда, один недостаток - выпить любил. Но, может, прошло…
С Гришей Соевым спокойнее бы лететь. Надежный. Но Штефан сказал, что Кравченко не один на Восточном фронте, и верные люди нужны в других местах. Скорее всего, не хотел возиться, искать, запрашивать штабы.
- Одеваться и строиться! - словно очнувшись, крикнул Кравченко.
Команда расхватала подсохшие гимнастерки, вытянулась в шеренгу.
- Сегодня вечером мы уходим на задание. Зачем мы идем, вы все знаете. Куда - станет известно только на аэродроме. Да в общем-то это и неважно: нас нигде и никто не ждет, - он печатал слова, как шаг на параде, - а если и ждут, то в лагерях Сибири. И этот порядком поднадоевший домик на Берсона, 11 покажется там раем, о котором мы будем вспоминать все свои оставшиеся дни. В наших силах сделать дело и вернуться назад. Нас научили, как надо делать дело. Поэтому наши судьбы - в наших руках. Но в этом есть одна опасность. Я скажу прямо. Если кто-то думает сдать нас, своих товарищей, в НКВД, пусть скажет об этом здесь. Честность зачтется, и он будет жить. Но если кто-то попытается предать там, за линией фронта, пусть знает, что мы найдем этого человека и уничтожим. Если он думает укрыться за спинами советских чекистов, то он ошибается. Мы отыщем его и там. Мы вернемся в Германию, получим награды, хорошую работу, кров. А предатель останется в земле, куда его бросят без поминального тоста как дважды предавшего. Мы все один раз изменили присяге. Хватит!.. А теперь по комнатам - быстро, еще раз проверить одежду, обувь, чтоб не терло, не гремело, не рвалось, - и спать! У вас есть четыре часа.
Группа разошлась, Кравченко еще немного постоял на залитой солнцем утоптанной площадке тесного двора. Он снял фуражку, поднял к солнцу лицо и потянулся всем телом. Потом резко выдохнул и зашагал к двери. Ему навстречу шел зондерфюрер Штефан.
- Борис, я покорен! - Штефан никогда не называл агентов по именам, а тут вдруг… - Наполеон перед Ватерлоо был менее красноречив… Я случайно все слышал, простите, если это покажется вам бестактным.
- От вас не может быть секретов.
- И у меня от вас. Пойдемте, присядем вон там, в тени… Вы, наверняка, наслышаны о произошедших в нашей организации переменах, поэтому не буду повторяться. Скажу лишь то, о чем вы, вероятно, не знаете. Адмирала Канариса заменил полковник Хансен. До этого он возглавлял 1-й отдел абвера и был правой рукой Канариса. Он мало что решает. Постепенно нашу «контору» растаскивают по своим углам Мюллер и Шелленберг. Они вьют свои гнезда под крылом могущественного Кальтенбруннера, а он пребывает в тени всемогущего рейхсфюрера Гиммлера. На первый взгляд, все эти интриги не имеют никакого отношения к вашему заданию. Но меня смущает одно обстоятельство: два дня назад в Минск прилетела одна весьма важная персона из РСХА. От окружения этой персоны стало известно, что в Берлине удивлены странными несовпадениями реальных результатов деятельности бывших управлений абвера с отчетными данными. Новое начальство полагает, что количество действительно работающих в тылу Красной Армии разведгрупп не соответствует количеству орденов и чинов, полученных руководством военной разведки в ходе «Восточной кампании».
- Какой из этого мне следует сделать вывод? Наш вылет отменяется?
- Скорее всего, нет. Я подозреваю, что ваша компания может пополниться еще одним агентом со специальным заданием от Шелленберга. Возможно, перед вылетом кому-то из ваших парней станет плохо, и его срочно заменят «случайно» оказавшимся под рукой парашютистом из подготовленных к отправке других групп. Это будет весьма похожий на русского военнопленного юноша. А может, и впрямь русский. Не знаю. Может быть, ничего этого и не произойдет. Я не исключаю, что в вашей команде уже есть человек СД. В этом нет ничего страшного, мы все сражаемся в едином строю за нашу великую Германию и нашего фюрера… Но мне хотелось бы посоветовать вам, Борис, быть осторожнее. Ведь если что-то случится, могут пострадать люди, которые всегда желали вам добра.
- Я буду предельно осмотрителен, герр лейтенант.
- Да, и докладывайте по радио обо всем подробнее. Радист подготовлен абвером, ему можно доверять. Вот несложная комбинация цифр, которую вы передадите, если мои предположения подтвердятся. Если же нет, забудьте обо всем сказанном, - Штефан на несколько секунд положил на колени Кравченко исписанный листок бумаги, потом быстро убрал его и поднес к огню зажигалки. - Машина придет в 20.00. Мы с капитаном Фурманом проводим вас. До встречи.
Он быстрыми шагами пересек двор и скрылся в темноте прихожей. Кравченко сдвинул на затылок форменную фуражку так, чтобы его завитой чубчик залихватски выглядывал из-под козырька, и не спеша направился к дому. Часы показывали 17.00.
