Машина пришла на полчаса раньше. Дежурный поднял с постели спавших в одежде агентов, сказал, что надо поторопиться: звонили, приказали срочно выезжать. Машина была знакомая, возившая группу на прыжки с парашютом, на стрельбище. Только за рулем сидел новичок. Пока пять пар рук забрасывали в кузов тщательно зашитые, обтянутые ремнями тюки из плотной материи, Кравченко поглядывал на перекресток, откуда должна была появиться легковушка Штефана.
- Вы ждете господина лейтенанта? - спросил по-немецки молоденький водитель.
- Да, они, кажется, запаздывают, - ответил Кравченко.
- Они приедут к самолету, мы поедем без них.
Группа забралась в кузов, Кравченко сел в кабину, машина тронулась. Через квартал водитель свернул в переулок и поехал дорогой, ведущей в сторону от аэродрома.
- А старая дорога перекрыта? - спросил Кравченко ровным голосом.
- Нет. Нам необходимо заехать еще в одно место.
- Куда и чей это приказ?
- Вы все узнаете через десять минут, - ответил водитель, посмотрел на Кравченко и засмеялся. - Нет, нет, я не партизан. К тому же я один, вам нечего бояться.
Грузовик притормозил у неприметного, аккуратненького дома где-то на окраине Минска. Было еще светло. Кравченко привычно огляделся, не заметил ничего подозрительного. В свежевыкрашенном заборе отворилась узкая калитка. Показавшийся в ней офицер в черной форме поманил Кравченко рукой.
- Вы один. Остальные пусть останутся в кузове.
Кравченко прошел в дом. Его встретил еще один офицер, провел в просторную комнату с зашторенными окнами. Предложил присесть.
Спустя пару минут за окном послышался шум подкатившего автомобиля. Хлопнули двери, по дощатому полу застучали сапоги, и на пороге гостиной появился высокий человек в форме оберфюрера СС. Кравченко быстро встал и замер в нацистском приветствии.
- Я генерал-майор полиции Эрих Эрлингер. Вы меня не знаете, зато я знаю о вас многое. Я буду называть вас по фамилии, указанной в ваших документах. Да садитесь вы.
В свои 34 года Эрлингер сделал неплохую карьеру. К этому времени он имел солидный партийный стаж, авторитет в имперской службе безопасности, пост начальника полиции и СД Белоруссии. Подчинялся Эрлингер лично Кальтенбруннеру.
- Это небольшое похищение было необходимо. Я хотел, чтобы наша встреча прошла как можно менее заметно. Конечно, друзья из абвера узнают о ней, но, скорее всего, завтра, когда вы будете далеко отсюда. К тому же не там, где они планировали. У нас немного времени, поэтому я буду краток. Канарис и его служба долго обманывали фюрера. Они убеждали командование вермахта, что располагают в тылах Красной Армии весьма разветвленной агентурой, прочно осевшей в областях, примыкающих даже к Москве. В Берлине ничего не оставалось, как доверять отчетам адмирала и его людей, потому что проверить правдивость информации было весьма сложно. До сих пор нам пытаются внушить, что на освобожденных противником территориях созданы и действуют чуть ли не партизанские легионы под управлением недавно расформированного штаба «Валли», этого рассадника пьянства. Рейхсфюрер Гиммлер и обергруппенфюрер Кальтенбруннер готовы сказать фюреру, что доклады абвера - чушь и ложь, что Канарис, в лучшем случае, выдает желаемое за действительное, в то время как самого Канариса водит за нос русская контрразведка, играя с ним в радиоигры. Но для этого нужно несколько фактов. По данным «Абверкоманды 204», обслуживающей северные участки фронта, вот уже три месяца в нескольких районах одной из областей Советов взрывает дороги и поезда выброшенная ими диверсионная группа. Мы не верим этому! Нам предлагают отправить туда наших ревизоров, которых, якобы, примут преданные нам повстанцы. Чушь! Да те костры, на которые мы регулярно сбрасываем продовольствие, боеприпасы и подготовленную агентуру, давно уже разводят сержанты НКВД! Подтвердите это, Кравченко! Если рукой радиста 204-й абверкоманды водят русские комиссары, уничтожьте их вместе с радиостанцией. Если я не прав и там есть люди, на которых можно опереться в трудный для Германии час, возглавьте их. Мы вам поможем. Вас выбросят за сто километров от района действия подозреваемой группы. Вы найдете ее по координатам, которые дадут вам наши пилоты: они летали на эти костры. О вашей миссии никто не должен знать! Если появятся сомнения в ком-то из членов вашей команды, я даю вам право уничтожить его не задумываясь. От вашей разведки зависит многое. Вы даже не подозреваете, как она важна, особенно сейчас. А теперь о приятном. Обергруппенфюрер поручил мне вручить вам серебряную медаль рейха и погоны лейтенанта. Обидно, что все это придется оставить на аэродроме. Но полчаса вы пощеголяете в обновках. Вам пора! Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер, - вскинул руку Кравченко.
Эрлингер стремительно вышел из комнаты. Через мгновение Кравченко поймал себя на мысли, что все это ему привиделось, что не было никакого генерала, не было нового задания. И если бы не медаль и погоны в руках, он ни на миг не усомнился бы, что перед ним только что растаял мираж.
Ровно в 9 вечера грузовик въехал на летное поле аэродрома. У самолета маячила легковушка Штефана.
- Вы где-то задержались? - спросил лейтенант.
- Водитель немного заблудился, говорит, в первый раз, - без тени смущения ответил Кравченко.
- Да, он у нас всего-то второй или третий день. Наш Клаус заболел. Что-то с животом… Едят без разбору!
Вещи быстро погрузили в самолет. Капитан Фурман протянул Кравченко большой пакет, в который были запечатаны документы, деньги, чистые бланки советских удостоверений. «Штабной мешок» погрузили последним. Уже под шум моторов офицеры попрощались с командой, Кравченко прыгнул в открытый люк последним. В это время кто-то в летном комбинезоне протянул ему кожаный конверт, шепнул: «Погоны и медаль!», - потом почти вырвал награды и выпрыгнул из начавшего разбег «Юнкерса». Бортмеханик закрыл люк, самолет погрузился во тьму.
Часть вторая
Глава первая. Парашютисты
- Да замолчи ты, Геббельс!.. Цыц, я кому сказал!.. Вот я щас вожжами-то, тудыт твою!..
Дядя Миша сноровисто скатился по скрипучим ступенькам высокого крыльца, успев прихватить по дороге висевшие на крюке старые поводья. Заметив в хозяйской руке «инструмент», пес шмыгнул в окошко деревянной конуры, там еще пару раз тявкнул, дескать, последнее слово все равно за мной, и притих.
Собака, чистых кровей немецкая овчарка, досталась дяде Мише по случаю. Весной 42-го, когда фронт из-под Москвы катился на запад, тихая деревенька Ганино, притулившаяся среди лесов на западной окраине Тверской губернии, оказалась в стороне от больших военных дорог. Ее летом-то немцы обошли, когда спешили на восток. По соседству, в Базуево, Тимошкино, были, а до Ганино как-то не добрались, за что деревенские клали поклоны, кто Николаю Угоднику, кто Божьей Матери, а кто и просто выпивал на радостях стаканчик еще довоенной самогонки. А когда «побежали фрицы, схлопотав у стен столицы» (гулял по деревне такой стишок), занесла вдруг нелегкая невесть откуда шальную команду на двух грузовиках, бронетранспортере и паре мотоциклов. Они-то и остановились, видать, дорогу спросить, да не у кого; народ по чуланам попрятался. Постояли, повертелись и - ходу. А тут в небе появился наш «ястребок», заметил немцев, да из пулеметов! И попал! Одной очередью продырявил крышу грузовика и свалил мотоциклиста. Мотоцикл - набекрень, из люльки собака выскочила. Немцы через лес понеслись, чтобы от самолета уйти. Самолет - в другую сторону, видно, патроны кончились. А собака так и осталась сидеть у мотоцикла на поводке, намотанном на руку убитого унтера.
Когда шум прошел, деревенские повылезали из каморок, но к мотоциклу подойти не осмеливались, хотя кое у кого глаза загорелись. NSU был целехонек, только грязный. Но собака! Лесник дядя Миша, покурив в сторонке полчаса, присмотревшись, сходил в избу, принес что-то съестное, бросил кобелю и присел на корточки для знакомства. Собака гостинец есть не стала, только свирепо зарычала, показав, что к знакомству не расположена.
