Да, это была она и чувствовала себя вполне сносно, настолько, что речь уже шла о близкой выписке и возвращении в Женскую академию. Меня это известие встревожило. Я всё ещё не была уверена в виновности той служанки и думала, что в ЖАР Нильде возвращаться опасно. Но напрямую делиться такими соображениями я с ней не стала, доказательств ведь нет, ни к чему панику разводить. Но от мучившего последние дни вопроса я не удержалась, поинтересовавшись, слышала ли она какие-нибудь шаги перед падением?
Нильда даже не помрачнела при упоминании о недавнем инциденте, и беспечно ответила, что в тот момент читала книгу и была слишком погружена в сюжет, чтобы прислушиваться к тому, что происходит вокруг.
— Как можно было настолько зачитаться учебником по ритуалистике? — вздохнула я разочаровано, вспомнив, книгу, которая в тот вечер валялась на клумбе рядом с Нильдой.
Девушка вдруг порозовела от смущения и, потупив взгляд, призналась:
— В учебник была вложена другая книга. Более тонкая. О приключениях одной девушки-сироты, которую взяли на попечение богатые родственники. Ей очень непросто было вливаться в высшее общество. Оно её долго не принимало. Особенно один молодой человек. В общем, это очень интересная книга. Жаль, дочитать не успела.
Странно, я никакой другой книги рядом с учебником не видела, хотя он лежал страницами вверх. И возле окна на полу тоже ничего не было. Наверное, кто-то успел забрать, вот только когда, если и возле окна, и внизу рядом с Нильдой я оказалась одной из первых?
— Ого, не знала, что ты такое читаешь. Дай угадаю, яркая обложка и пафосное название… что-нибудь вроде «Вечная любовь»?
— «Неравная любовь», обложка, да — ярко-красная. Я просто подошла к подоконнику с учебником, а она там лежала, вот я и зачиталась невольно, — зачем-то начала оправдываться Нильда, пришлось осторожно вернуть беседу в интересующее меня направление.
Удалось выяснить, что в тот вечер в поле зрения Нильды никто не попадал, а поскольку сидела девушка спиной к тому коридору, что вёл к нашим гостиным, злоумышленница подошла именно оттуда. И удаляющиеся шаги я тоже слышала в той стороне. Шаги, по звуку отличающиеся от тех, что могла произвести обувь служанки Зинаты.
Про звуки шагов я, поколебавшись, всё-таки рассказала, но Нильда, как и Бредвигс, ожидаемо заметила, что Зината могла переобуться, так что это ничего не значит. Тогда я осторожно спросила однокурсницу о записках порочащего содержания, которые подбрасывали жениху и её близким. Эта тема напрягла девушку гораздо сильнее. Но чего бы ни добивался тот, кто их рассылал, Эйнарс в распускаемые слухи не поверил, а после случившегося в академии их родители вообще решили ускорить свадьбу.
— А с тобой что случилось? — перевела тему Нильда, и теперь уже я испытывала дискомфорт, не желая говорить о сокровенном.
— Обычная простуда, но мама решила перестраховаться и забрала сюда.
— Значит, ничего серьёзного и скоро выпишут, — довольно подытожила Нильда. — Меня тоже. Может, вместе в академию вернёмся.
Так и вышло.
Не знаю, что именно мама приносила мне в качестве лекарства — то, что приготовил Бредвигс или средство из запасов госпиталя, но неприятные симптомы ушли довольно быстро. Я больше не мёрзла и не погружалась ежечасно в апатию, но вернувшиеся эмоции и чувства тоже не радовали. Что ж, придётся с ними как-то свыкнуться и научиться жить, потому что больше экспериментировать с зельями я не собиралась. Да мне бы и не позволили. Мама стребовала обещание, что я ничего подобного не сделаю, а Бредвигс, едва я появилась в академии, вызвал на профилактическую беседу.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он как всегда без предисловий, окидывая меня прямым изучающим взглядом.
Что ж, я знала, какой ответ он хочет услышать и постаралась не разочаровать.
— Хорошо. Я избавилась от всех последствий приёма зелья. Поняла, что поступила неправильно и больше подобные эксперименты проводить не собираюсь.
— Рад это слышать, — профессор даже расщедрился на скупую улыбку, но взгляд серых глаз оставался настороженным, словно он не знал, чего от меня ожидать или боялся, что я прямо сейчас брошусь ему на шею. Вот уж не дождётся! — Скажите тогда, почему вы сразу не остановились, когда почувствовали себя нехорошо после приёма отворотного?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А вот здесь ответить заготовленными фразами не вышло. Подавляемые эмоции вернулись и прорвались наружу, так что, не отводя взгляда, призналась честно:
— Потому что плюсы перевешивали! Пусть мне было холодно и пусто, зато не было больно от ваших обидных слов и вашего пренебрежительного отношения!
Мне показалось, что он на мгновение, если не смутился, то точно растерялся от такого напора, а после секундной заминки спокойно сказал:
— Я признаю, что вёл себя не лучшим образом. Хотя обычно такое поведение безотказно помогает пресечь романтический интерес у ваших ровесниц. Но вы сразу перешли к крайним мерам. Не буду напоминать, насколько это был опасный и безответственный поступок. Давайте договоримся, я постараюсь вести себя сдержанно и беспристрастно, но вы не будете питать иллюзии на мой счёт. Как я уже говорил, все эти надежды беспочвенны.
— А разве я когда-нибудь питала иллюзии? — искренне удивилась его словам. — Разве навязывалась и оказывала вам хоть какие-то знаки внимания? Только смотрела и то очень старалась не делать этого слишком часто.
— Да, нужно признать, вы вели себя… эм…приемлемо. Пожалуй, стоит поблагодарить вас хотя бы за то, что не забрасывали меня надушенными записками с признаниями, как порой делают в таких случаях, — Бредвигс дёрнул уголком губ в намёке на усмешку.
— Писать вам записки, чтобы вы проверили их на ошибки и посоветовали подтянуть грамматику или стилистику? — фыркнула я, представив эту картину.
— Хорошая идея, — задумчиво протянул профессор, — у меня тут как раз лежит парочка посланий от первокурсниц с ужаснейшими метафорами. Пожалуй, так и сделаю.
— Не надо, а то ещё кого-нибудь доведёте для нервного срыва, — неловко пошутила я. Шутка явно не удалась, и атмосфера снова стала напряжённой. — Извините, это не ваша вина. Я сделала глупость, но больше такого не повторится. Правда.
Бредвигс нахмурился, вздохнул, посмотрел на потолок, словно искал там какие-то ответы и вдруг, приблизившись на шаг, тихо и проникновенно сказал:
— Вы были правы, в женской академии не учат многим важным вещам, но владеть своими эмоциями вы должны научиться сами. В жизни вам ещё не раз встретятся люди и ситуации, не отвечающие вашим ожиданиям и даже причиняющие боль. Не стоит сразу реагировать резко и радикально. С вашим пылким характером так вы навредите, прежде всего, самой себе.
— Вы правы, я это всё понимаю, — словно завороженная, засмотрелась в его глаза, снова оказавшиеся так близко, но потом, осознав, что веду себя не очень прилично, пристыжено отвела взгляд.
— Я говорю сейчас не только о зелье, но и о других ваших опрометчивых поступках, — заметив моё смущение, мужчина поспешно отступил назад. — И та ночная прогулка к молельне, грозившая вам потерей репутации, и беседа «по душам» с директрисой, которая теперь от одного вашего имени становится мрачнее тучи. Всё это могло привести к большим проблемам. Кстати, в случае с эйрой Доринг такая вероятность всё ещё остаётся. Что всё-таки вы ей наговорили?
Сейчас его тон был не нравоучительным, как обычно, а спокойным, доверительным и даже в какой-то мере сочувствующим, ну а мне после истории с отворотным уже не имело смысла казаться лучше, чем есть, поэтому, глядя в пол, честно призналась:
— Я просто случайно узнала один из её секретов и пообещала никому его не рассказывать, если Тэйса останется в академии.
Лица собеседника я не видела, но без труда могла представить, какие эмоции он сейчас испытывает — шок, гнев, возмущение, разочарование. В общем, ничего нового.
— То есть, вы ещё и шантажом занимаетесь? — Но в голосе преподавателя лидировало возмущение, приправленное удивлением. — Ну, Биргем, вы просто… неподражаемы. А еще дочь дознавателя! Что бы ваш отец на это сказал?
