Прислонившись к стене у вешалки, лейтенант Бернс смотрел на Хейза, прищурившись.
Единственным, кто заметил, что Хейз перевел стрелку термостата, был Бернс. Во время разговора с Гроссманом он увидел, как Хейз быстро шагнул к стене и взялся за термостат. Позже он наблюдал за Хейзом, когда тот закрывал окна, и понял: у него что-то на уме, его действия не случайны, а связаны между собой.
Бернс старался понять, в чем заключается план Хейза.
Он видел действия Хейза, но был совершенно уверен, что никто, кроме него, не заметил этого. Хейз явно рассчитывал, что духота в комнате поможет ему осуществить его план. Кто первый пожалуется на духоту? Берт Клинг уже снял пиджак и вытирал пот со лба. Уиллис развязал галстук. Анжелика Гомес задрала юбку, открыв колени, будто сидела на скамейке в парке, обдуваемая речным ветерком.
Кто первый скажет: «Здесь жарко, как в пекле»?
Прежде всего, для чего Хейзу понадобилась жара?
Бернс надеялся, что план Хейза не авантюра.
Но тут же подумал, что всякий план будет авантюрой, пока на столе стоит бутыль с нитроглицерином.
Берт Клинг начал потеть…
Он чуть было не подошел к окну, чтобы открыть его, но тут же вспомнил одну вещь.
Ведь Коттон недавно подходил к окну, чтобы его закрыть! Кажется, он видел, как Коттон…
Ведь температура в комнате контролируется термостатом. Кто перевел стрелку? Коттон?
Может быть, у него есть план?
Может, есть, а может, нет. Во всяком случае, Берт Клинг скорее растает и превратится в лужу на деревянном полу дежурной комнаты, чем откроет окно. Он ждал с любопытством и потел все сильнее.
Хэл Уиллис хотел было сказать о том, как жарко стало в комнате, но тут заметил, что рубашка Берта Клинга промокла от пота. Закрыв на минуту глаза, Берт провел рукой по лбу и стряхнул на пол капли пота.
Внезапно Хэл Уиллис понял, что в комнате стало жарко не случайно.
Он попытался поймать взгляд Клинга, но ничего не прочел в его глазах.
Чувствуя, что нижнее белье начинает прилипать к телу, Хэл стал ерзать на стуле, пытаясь устроиться поудобнее.
Мейер Мейер вытер капли пота на верхней губе.
Жарко, как в пекле, подумал он, интересно, нашел кто-нибудь мои бумажки? Почему никто не выключит этот проклятый термостат? Мейер посмотрел на аппарат. Коттон Хейз стоял у стены, и его глаза не отрывались от Вирджинии Додж. Он был похож на часового, охраняющего что-то важное. «Эй, Коттон, — подумал Мейер, — опусти немного руку и поверни этот проклятый термостат».
Он чуть не произнес эти слова вслух.
Но потом снова стал думать, нашел ли кто-нибудь его записки.
Думая об этом, совершенно отвлекся от жары и стал про себя читать древнюю еврейскую молитву.
Анжелика Гомес расставила ноги и закрыла глаза. В комнате было очень жарко. Она опустила веки и представила себе, что загорает на плоском камне где-нибудь в горах. В Пуэрто-Рико она часто взбиралась высоко в горы по тропинкам, древним, как само время, почти скрытым пышной тропической растительностью, находила скрытую среди деревьев поляну, сплошь заросшую папоротником. На этой поляне обязательно лежал плоский камень, и тогда Анжелика раздевалась и подставляла тело поцелуям солнца.
Она рассеянно подумала: почему на улицах этого города так мало солнца?
Охваченная истомой, она не открывала глаза, чувствуя, как жара обволакивает ее. Представляя себе родной остров, она наслаждалась жарой и надеялась, что никто не станет открывать окно.
Раздался телефонный звонок.
Сидя за своим столом, Вирджиния Додж, у которой на лбу блестели капельки пота, кивнула Клингу. Клинг поднял трубку.
— 87-й участок, детектив Клинг.
— Привет. Карелла на месте?
— Кто говорит?
— Этчисон, из лаборатории. Где Карелла?
— Вышел. Передать ему что-нибудь?
— Да, я думаю. Как, вы говорите, ваше имя?
— Берт Клинг.
— Мне кажется, я вас не знаю.
— Какая разница?
— Мне хочется знать, с кем я имею дело. Так вот, относительно дела этого Скотта.
— Да?
— Сэм Гроссман попросил меня изучить несколько фотографий. Дверную раму.
— Да?
— Вы знакомы с этой дверной рамой?
— Карелла мне кое-что рассказывал о ней. Если у вас есть что-нибудь новое, я передам ему.
— К чему такая спешка? Вы что, не любите разговаривать?
— Обожаю. Но мы немного заняты сегодня.
— Я люблю разговаривать, — сказал Этчисон, — немного разгоняет скуку. Вы бы посидели, как я, целый день в обществе пробирок, фотографий и люминесцентных ламп, нюхали бы с утра до вечера тряпки, пахнущие кровью, гноем и мочой, тогда бы не возражали против небольшого разговора.
— Ах, как мне жаль вас. Так что же с этой дверной рамой?
— Сейчас я должен быть дома, а вместо этого целый день увеличивал фотографии, пытаясь помочь вам, остолопам. И вот какую благодарность я получаю.
— Я пошлю вам свое старое белье, чтобы вы могли сделать анализ на метки. Идет?
— Очень смешно. Но только, чтобы это было нестираное белье, к какому мы привыкли. Чтобы оно воняло кровью, гноем и…
— Понятно. Картина ясна.
— Как, вы сказали, ваше имя?
— Берт Клинг.
— Вы комик, а, Клинг?
— Фирма «Клинг и Коган», никогда не слышали?
— Нет.
— Птичьи трели, чечетка и комическая скороговорка. Мы ставим сцены из народной жизни — бар мицве и ирландские свадьбы. Неужели не знаете фирму «Клинг и Коган»?
— Нет. Я должен принять это как остроумную шутку?
— Я веду светскую беседу. Вы этого желали, верно?
— Премного обязан. Когда-нибудь вы придете к нам, попросите оказать любезность, и я брошу вам мешок с вашим собственным грязным бельем.
— Так что там насчет дверной рамы?
— Может быть, не стоит говорить. Попотейте сами.
— Пожалуйста, сделайте любезность.
— Конечно, а потом Сэм намылит мне шею. Что у них с этим Кареллой? Можно подумать, что он его зять или родственник, так он старается.
— Стив его папочка, — ответил Клинг. — Они привязаны друг к другу, как любящие отец и сын.
В трубке долго молчали, наконец Этчисон произнес нарочито невыразительным тоном:
— Ради блага фирмы будем надеяться, что Коган остроумнее вас. Ну, желаете получить информацию?
— Я жду.
— Ладно. Я увеличил фотографии и внимательно рассмотрел их. На дверной раме изнутри есть следы, там, где запор висел на одном шурупе, якобы сорванный, когда те парни взламывали ломом дверь.
— Так, продолжайте.
— Похоже на то, что кто-то сорвал запор изнутри с помощью долота и отвертки.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, что запор не был сорван ломом снаружи. Есть доказательства, что его сорвали изнутри. На дверной раме полно вмятин. Парень, который сделал это, видно, очень спешил.
— Значит, вы утверждаете, что дверь не была заперта изнутри.
— Именно это я и говорю.
— Почему же они не смогли ее открыть?
— Вопрос на все сто долларов, мистер Клинг. Почему три здоровых парня не могли открыть незапертую дверь? Мы думали, что ее, вероятно, держало тело, которое висело на веревке, привязанной к дверной ручке. Но они могли свободно открыть дверь, несмотря на тело, в крайнем случае лопнула бы веревка. Значит, дело было не так.
— А как?
— Я скажу вам, что делать.
— Да?
— Спросите Когана.
Клинг повесил трубку. То же сделала Вирджиния Додж.
— Можно как-нибудь связаться с Кареллой? — спросила она.
— Не знаю. Вряд ли, — ответил Бернс, хотя это было неправдой.
— Разве он не должен получить информацию?
— Должен.
— Почему же вы не позвоните ему и не передадите то, что узнали?
— Потому что я не знаю, где он.
— Разве он не у этих Скоттов? Там, где совершено убийство?
— Не исключено. Но если он допрашивает подозреваемых, то может быть где угодно…
— Почему не позвонить Скоттам?
— Для чего?
— Если он там, я хочу, чтобы вы приказали ему немедленно вернуться в участок. Здесь страшно жарко, и я устала ждать.
— Не думаю, что он там, — быстро отреагировал Бернс, — кроме того, если я вызову его, он заподозрит какой-то подвох.
— Почему он это заподозрит?
— Потому что убийство должно расследоваться в первую очередь.
Вирджиния несколько секунд обдумывала его слова: «Хотела бы я знать, врете вы, или нет». Но больше не просила Бернса звонить Скоттам.
Дейв Марчисон сидел в комнате для посетителей за высоким столом, похожим на алтарь правосудия, за которым восседает судья. К столу было прикреплено объявление, призывающее всех посетителей остановиться и сказать, по какому делу они пришли. Дейв Марчисон смотрел на улицу сквозь открытую дверь участка.
Был чудесный вечер, и Марчисон думал о том, чем занимаются обычные граждане в такой вечер. Гуляют парочками по парку? Занимаются любовью при открытых окнах? Или играют в бинго, маджонг и другие игры?
