Утро 20-го у Белого дома. Людское море залило Рочдельскую улицу, все пространство от здания СЭВ и гостиницы "Мир". Рождается ощущение, что путч обречен, москвичи не запуганы, покоряться не собираются. Однако во второй половине дня, когда я уже вернулся в институт, обстановка снова стала тревожной. Введен комендантский час, поступает информация о передвижении войск. Похоже, все-таки идет подготовка к штурму.
На час приостанавливаю действие своего же приказа о прекращении работы первичной партийной организации института, отданного после недавнего указа Ельцина о департизации. Проводим партийное собрание, на котором ставим два вопроса: первый – о выходе сотрудников института из партии в связи с попыткой государственного переворота, поддержанного ЦК КПСС, второй – о ликвидации в этой связи нашей партийной организации. Только одна сотрудница говорит дрожащим голосом, что это очень тяжелое для нее решение и нужно посоветоваться с мужем. Все остальные, люди разного возраста, с разными биографиями и жизненным опытом, – дружно поддерживают. Таким образом, последнее партийное собрание заканчивается быстро.
Примерно часам к семи вечера мужчины института в полном составе у Белого дома. В тот вечер знакомлюсь с Геннадием Бурбулисом. В его кабинете шумно, за столом председатель Комитета государственной безопасности Российской Федерации Иваненко пытается связаться с генералами, командующими округами. Мы с Геннадием Эдуардовичем посетовали, что давно друг друга знаем понаслышке, а встретиться довелось в такой сложный момент.
Потом неоднократно встречались, особенно часто беседовали осенью 1991 года, когда шел процесс выработки стратегии российского руководства после августовских событий. Именно Бурбулис свел меня с Борисом Николаевичем Ельциным, и он же, наверное, более, чем кто-либо другой, был причастен к тому варианту состава правительства реформ, которое начало свою работу в ноябре 1991 года. Потом работали вместе в составе правительства, неоднократно встречались у президента, вместе вели предвыборную кампанию 1993 года, штаб которой Бурбулис возглавлял. Несомненно – умный, тонкий аналитик, умеет считать варианты, видеть перспективы, привлекать интересных людей, специалистов. Прекрасно подходит на роль "серого кардинала" при руководстве. К сожалению, именно эта роль, для которой он явно создан, ему категорически не нравится. Он хочет сам быть первым лицом и принимать самые ответственные решения. Но как раз это ему не дано. Помню совещания под его председательством, всегда интеллектуально насыщенные, но, как правило, ни к каким конкретным результатам не приводящие. Это тягостно. День расписан по минутам, на очереди колоссальное количество проблем, а тут пусть интересный, но ничем не завершающийся разговор.
Осознание этого пришло много позже. Тогда же обсуждение сосредоточилось на главной теме: если сегодня все не кончится катастрофически, если ситуация "зависнет", что делать, чтобы переломить ее в свою пользу? Какие рычаги в наших руках? Газеты, радио, типографии… Как будут развиваться события в других крупных городах? Найдет ли отклик призыв к забастовке? Вариант быстрой и решительной победы над ГКЧП по-прежнему кажется нереальным и даже не обсуждается. Иваненко непрерывно связывается по телефону с командирами Московского военного округа, внутренних войск, частей КГБ. Говорит примерно одно и то же: звоню по поручению Ельцина, не ввязывайтесь в это дело, держите личный состав и технику в стороне…
Зашел Григорий Явлинский. Мы давно не виделись. Говорим, разумеется, не об экономике. Он считает, что Горбачев в курсе заговора и скрыто его поддерживает, я сомневаюсь – для чего это ему?
Бурбулис возвращается от Ельцина. Президент просит следить за маршрутами, по которым к Белому дому могут выдвинуться танки. Ребята с радиоаппаратурой стараются ухватить переговоры командиров танковых частей со своими подразделениями.
Постепенно, уже за полночь, обстановка начинает накаляться. Танки, кажется, действительно двинулись. Бурбулис набирает по правительственной связи номер председателя КГБ Крючкова. Что-то очень странное: вроде вот-вот убивать будут, и в то же время созвонились, побеседовали…
Максимальное напряжение где-то в половине третьего, потом спад. Примерно в пять утра выхожу из 8-го подъезда, разыскиваю промокших, продрогших коллег. В общем, вроде ничего не случилось, просто долгая, бессонная ночь. А на самом деле – неожиданная, еще недавно казавшаяся столь невероятной оглушительная победа. Это осознают еще не все.
– Сейчас по домам и спать, – говорю своим сотрудникам. – В двенадцать собираемся в институте. Нужно вместе продумать, что делать дальше…
21-22 августа – неожиданное и полное крушение ГКЧП, коммунистического режима, империи. Руководители переворота арестованы, в Москве восторженные толпы на улицах, активисты "Демроссии" защищают от толпы сотрудников ЦК КПСС, в здании КГБ срочно жгут архивы. Самоубийство министра внутренних дел Б. Пуго, куда более загадочное самоубийство управляющего делами ЦК КПСС Кручины, отвечавшего за финансы партии. Заискивающие публикации "Правды". Суть их – мы будем хорошими, станем верно служить новой демократической власти. Полная деморализация КПСС. Те, кто поддерживал переворот, до смерти напуганы, явно опасаются, что демократы поступят с ними так, как они бы поступили с демократами в случае победы ГКЧП. Все напоминает февраль 1917 года, как представлял его себе по книгам, воспоминаниям современников. И именно это не дает покоя. Ведь я-то хорошо знаю, что последовало за эйфорией Февральской революции. Да, счастье, что провалился путч,но что дальше?
Немедленный и полный развал КПСС, организации, соединявшей все колесики власти в стране, крах всеведущего КГБ, полное банкротство доминирующей политической элиты, ее идеологии – не открывает ли все это дорогу хаосу, анархии, страшному экономическому развалу и новой диктатуре? Особенно серьезна эта опасность, если иметь в виду, что все экономические отношения строились до сих пор не на системе работающих рынков, а на силе принуждения, приказе.
Завтра по всей стране колхозы и совхозы перестанут сдавать зерно – страх наказания исчез, а рубль не работает. Что делать дальше? Завтра станет ясно, что республики де-факто – суверенные государства, не признающие союзной юрисдикции, а кто будет контролировать ядерный арсенал? Масса неотложных вопросов, на которые нет ответов. Несмотря на развевающиеся трехцветные российские флаги и ликующие толпы, на душе глубокая тревога за будущее страны. То, что случилось, – без сомнения либеральная, антикоммунистическая революция, спровоцированная негибкостью и авантюризмом правящей элиты. Но ведь любая революция – это всегда страшное испытание и огромный риск для переживающей ее страны, именно его и хотелось предотвратить, повернув развитие на путь упорядоченных реформ. Теперь то, что раньше представлялось отдельной, абстрактной угрозой, становилось жестокой реальностью.
Характерная черта первых двух месяцев после путча – похожая на внезапный паралич, пугающая пассивность российских органов власти. Хотя понять ее можно. 21 августа могучий противник, для долгой и тяжелой борьбы с которым все было подготовлено, разом исчез. Ельцин оказался как бы тем витязем, который, как в сказке, сокрушил супостата, ворвался в заколдованный замок, но вместо страдающей прекрасной принцессы увидел мрак, запустение, горы мусора. И разбираться со всем этим теперь придется ему. Неожиданная победа, лишив президента России преимущества оппозиционности, не дала ему в руки волшебной палочки, позволяющей остановить набравший скорость процесс экономического развала, более того, положение только еще больше осложнилось.
Союзные хозяйственные министерства уже ничем не управляют. Их сотрудники заняты поисками работы в частном секторе, созданием коммерческих фирм и переводом в них казенных денег и имущества. Работа партийных органов, до августа 1991 года по традиции еще выполнявших на республиканском, областном, районном уровнях посреднические и регулирующие функции в хозяйственных взаимосвязях и распорядительных процессах, теперь официально запрещена. Крайкомы, обкомы, райкомы партии закрыты, опечатаны. Силовые структуры – армия, КГБ, МВД – деморализованы.
Сформированные после провала переворота новые союзные органы управления даже не пытаются всерьез овладеть ситуацией. Это и понятно: теперь, после августовской победы, вся ответственность за происходящее в России, и в значительной степени на территории всего бывшего Советского Союза, ложится на плечи российских лидеров.
На этом политическом фоне еще оставалась, как мне тогда казалось, единственная возможность сохранить СССР: Горбачев немедленно отрекается от своего поста, передает его Ельцину как президенту крупнейшей республики Союза. Ельцин легитимно подчиняет себе союзные структуры и, обладая безусловным в ту пору авторитетом общенародного лидера России, обеспечивает слияние двух центров власти, борьба между которыми и служит одной из основных причин развала. Так возникает надежда…
