Доктор Френкель сегодня очень добр. Он пытается отвлечь меня, рассказывая забавные истории. Я не люблю смешных историй. Я не вижу в них ничего смешного. Мне жалко несчастных людей, про которых в них рассказывают. Я люблю людей и не могу смеяться над их несчастьями.
– Разрешите мне и сегодня поднять тему ваших сексуальных предпочтений? Уж простите старика. Мне это нужно вовсе не из праздного любопытства. Поверьте, – доктор улыбается и кладет передо мной на стол японский журнал. – Полистайте, посмотрите картинки и скажите мне свое мнение.
Я открываю журнал и смотрю на фотографии. Они развратны и грязны, но мне это нравится. На них мужчины и женщины. Они обнажены и демонстрируют непристойные позы. Я тоже развратен, поэтому мне нравятся картинки и мне хочется на них яриться.
– Но кому вы отдаете предпочтение? Мужчинам или женщинам? Кто из них вам нравится больше? – спрашивает меня Френкель.
Я не знаю, что ответить. Они все красивые. У них смуглая кожа, точеные лица, раскосые глаза, черные волосы. Они похожи на видения, которые меня посещают, когда я наяриваю свой член.
– А вы когда-нибудь думали о Сергее Павловиче, когда мастурбировали? – спрашивает Френкель.
Я возмущен этим вопросом и кидаю журнал на пол. Я думал, доктор понимает меня. Понимает мои мысли и чувства. Как можно сравнивать этих развратных людей из журнала с НИМ? Как можно мешать чувства и плотские утехи?
– То есть вы никогда не испытывали к нему физического влечения и ваша жена права в том, что он использовал вас? – делает вывод Френкель.
Я только вздыхаю и отворачиваюсь от докора. Желал ли я ЕГО физически? Да, желал. Но это был не разврат и не похоть. Это было между нами взаимно. Это дополняло наши чувства. Это было одним из проявлений нашей любви.
– Вы это почувствовали сразу, как только встретили его? – доктор поднимает журнал и кидает его в камин.
Что я почувствовал, когда встретил ЕГО?
***
Год выдался очень насыщенным. Жизнь кружила меня в безумном и ярком водовороте. Спектакли в театре, море цветов в гримерке, толпы поклонников у входа. Музыка, танец и овации… В остальное время – светские встречи, рестораны и клубы, куда меня водил князь. Он очаровал маму и сестру, помогая им по мелочам и балуя подарками. Меня он тоже одаривал, но я чувствовал, что он не понимает меня. Ему было со мной скучно и в постели, и на светских вечеринках. Я всегда молчу. Мне трудно говорить в присутствии незнакомых мне людей. Я не могу правильно выразить свои мысли. Я мало знаю, и мне тяжело поддерживать беседу. В постели я тоже сдержан. Мне нравится все, что делает со мной князь, но мне кажется, что это унизительно – кричать в постели от удовольствия.
– Вацлав, дорогой, ты сегодня был божественен, – Матильда проходит мимо меня в свою грим-уборную, мимоходом целуя меня в щеку. – Скоро едем на гастроли, – продолжает она, удаляясь по коридору. – Я покажу тебе Париж! – и она издалека машет мне рукой.
Мы не стали с ней друзьями, хотя танцевали вместе и у нас был общий круг общения. Она слишком яркая и открытая, а я напротив – замкнутый и стараюсь быть серой мышью, потому как не люблю быть в центре внимания.
На сцене все меняется. Матильда становится мышью, а блистаю я. У нее хорошая техника и много опыта, но она стара и тяжела для танца. Я знаю об этом, но ничего ей не говорю в благодарность за то, что она меня заметила среди прочих. Моим другом стала Тамара Карсавина, моя Тата. С ней я мало танцевал. Я выступал в Мариинке только в осенне-зимний период. Летом вместе с Матильдой мы уезжали в Красное Село. Но с того момента, как мы познакомились с Татой в императорской школе, она не переставала поддерживать меня.
Больше в театре со мной никто не дружит. Мне завидуют и меня ненавидят.
– Он ни разу не мял женские груди и никогда не вставлял в женщину своего члена. Я думаю, что он даже не целовался, – слышу я шепот за своей спиной.
– Говорят, он вообще не способен к физической близости с женщиной, поэтому предпочитает мужчин.
Я возмущен! Как смеют эти люди говорить про меня такое? Я целовался, и женскую грудь я тоже трогал. А не был в женщине только потому, что не имел такой возможности.
– Так пошли с нами в бордель! – предлагает мне один из «доброжелателей». – Там девочки на любой вкус. Станешь наконец мужчиной!
Я соглашаюсь, и мы идем в бордель.
В комнате полумрак. Простыни на кровати – жесткие от крахмала. Но темнота не скрывает желтых пятен на белье и этого отравительного запаха сырости. Жу-жу, так она назвалась, быстро разделась, и я, следуя ее примеру, тоже скинул одежду.
