Натянув цепи, конвойные попытались опустить варвара на колени, но усилия их оказались тщетны.
— Оставьте его, — приказал светлейший, — но оков не снимайте, я наслышан о силе этого юноши. Скажи, северянин, зачем ты явился в Шадизар из своей Киммерии?
— Я бежал из Гипербореи, где был гладиатором, и пришел через Бритунию, — отвечал варвар, облизнув пересохшие губы. — Пришел как вольный человек попытать в Заморе удачу.
— Она не слишком к тебе благосклонна, — заметил Эдарт, — твоя короткая жизнь может кончиться в моих подвалах.
— Я не боюсь смерти, — отвечал варвар.
— Знаю также, что и пыток ты не боишься, — задумчиво произнес вельможа, — такие, как ты, многого стоят. Послушай, северянин, поступай ко мне на службу, мне нужны отважные воины.
— А если я откажусь? — спросил Конан, полагая, что хитрить с Эдартом вряд ли стоит.
— Если откажешься, я велю сначала вскрыть тебе живот и пустить внутрь голодную крысу, а потом отрубить голову и провялить ее на колу посреди рыночной площади под моими окнами. Ибо ты как вор и обманщик достоин самого сурового наказания в назидание всем, кто захочет хитростью присвоить чужую собственность.
— Это была честная сделка, — угрюмо пробормотал киммериец.
— Твой приятель, гнусный воришка по имени Ши Шелам, привез в Шадизар воз золы, — продолжал Эдарт, пропустив эти слова мимо ушей. — Распустил слух, что его товар многого стоит. Вы подпоили добросердечного Флатуна и вырвали из его уст опрометчивое обещание. Ночью ты вынес золу, измазав предварительно морды верблюдов так, чтобы казалось, будто животные ели пепел. Тем самым вы сумели завладеть табуном и белой верблюдицей, цена же оной превосходит всякое разумение. И гнусные ваши замыслы увенчались бы успехом, ибо поклявшись Митрой при свидетелях обязан держать слово, но справедливость, как утверждают мудрецы, всегда торжествует, и все тайное становится явным. У меня есть свидетель, обвиняющий тебя, варвар, в гнусном обмане!
Светлейший лопнул в ладоши, и в зал, беспрерывно кланяясь, вошел один из стражников, игравших с Ловкачом в кости. За ним с довольной рожей следовал Выбей Зуб.
— Хабиш, — манул в сторону свидетеля Эдарт, — служит под началом доблестного Аббаса. Он все видел.
Хабиш пал ниц и поклялся Митрой, что говорит чистую правду, после чего довольно связно изложил ночные события на постоялом дворе Флатуна. Конан мысленно обругал себя ослом: надо было заглянуть в ту бочку и оторвать ублюдку голову! Чтобы он еще раз пустился на хитрые уловки! Куда безопасней грабить, не оставляя живых свидетелей.
— Как видишь, выбор у тебя не богат, — заключил судебное разбирательство светлейший, — либо позорная казнь, либо верная служба. Ты можешь кровью искупить свою вину, северянин.
Конан взглянул на гнусную физиономию ухмыляющегося Аббаса, и кровь ударила ему в голову.
— Я не стану плясать под твою дудку! — крикнул он, в бессильной ярости стараясь разорвать оковы. — Уж скорее на шадизарском привозе и вправду станут торговать золой, чем киммериец добровольно подставит свое плечо под рабское клеймо!
— Клянусь Митрой, — насмешливо сказал Эдарт, — если таковое чудо произойдет: я, пожалуй, отпущу тебя и даже разрешу тебе и твоему дружку две луны беспрепятственно обделывать в Шадизаре свои делишки!
Окружавшие вельможу разодетые лизоблюды подобострастно захихикали, а Выбей Зуб забулькал горлом и согнулся пополам, сотрясаясь своим жирным телом.
— Решай незамедлительно, — повысил голос Эдарт, — кол или казарма! Что там за шум?
Сквозь распахнутые настежь окна, выходившие на рыночную площадь, долетели какие-то крики. Выбей Зуб услужливо затрусил к окну и высунул наружу голову. Когда он вернулся, его нижняя челюсть покоилась чуть ли не на брюхе, а вся физиономия являла такое изумление, словно он увидел посреди торга танцующего слона или замбабвийского крокодила, разгуливающего на задних лапах.
— Верблюды, — пролепетал десятник, едва удерживая на ставших ватными ногах свое грузное тело, — целый караван… Купцы… они продают… они…
— Да говори же! — рявкнул Эдарт.
— Золу! О боги, они привезли в Шадизар золу!
Начальник городской стражи сорвался со своего кресла и, забыв всю причитающуюся его сану степенность, бросился к окнам. Следом устремилась челядь, телохранители и невольницы. Только Выбей Зуб остался сидеть на полу там, где подкосились его ноги.
Вернулся Эдарт уже не столь торопливо, подошел вплотную к пленнику и спросил севшим голосом, в котором не было ничего, кроме изумления:
— Ты знал об этом, поганец?
— Клянусь Кромом, нет, — отвечал варвар, не в силах еще поверить, что Ловкач каким-то неведомым образом догадался, как вызволить его из беды. — Но ты поклялся Митрой, светлейший, поклялся при свидетелях…
Вельможа удалился на свое возвышение и воссел, пребывая в крайней задумчивости. Он поклялся Всевидящим, слов нет, но кто о том ведает? Прикажи он, и все, кто слышал, будто немы, как рыбы. Никто никогда не узнает, как сгинул молодой варвар, вот уже долгое время смущавший покой честных шадизарцев. Его долг — охранять их собственность и блюсти законы. И все же…
И все же не все законы писаны на земле. Эдарт о сем ведал и не раз видел тому подтверждение. Он сдержит свое слово, но только свое. Кто помешает иному человеку, не обремененному ни клятвой, ни положением, свершить возмездие? Пока киммериец слаб после пыток, пока опьянен нежданной свободой.
— Снимите с него оковы, — приказал вельможа.
Когда варвар, растирая затекшие руки, уже направлялся к выходу, он не удержался и спросил:
— Ты не хочешь поблагодарить меня, северянин?
— Нет, — отвечал Конан, — ты только исполнил то, что обещал именем Митры. Да и что тебе благодарность «поганца»? Я припомню твои слова, светлейший, а ты не забудь: что отдал мне Шадизар на две луны.
Когда варвар вышел, глава стражи подозвал очухавшегося Аббаса и отдал короткий приказ. Десятник хищно осклабился и выскользнул за украшенную богатым орнаментом дверь залы.
* * *
Размахивая полупустым кувшином с вином, одолженным в духане Тааз-аки, Конан брел по узкой улочке Пустыньки. Ноги его заплетались, он шатался так, что стукался о стены домов, из которых за его спиной высовывались испуганные лица обитателей. Узнав киммерийца, да еще пьяного вдрызг, обитатели поспешно захлопывали двери и задвигали засовы, а иные и ставнями прикрывались — от греха подальше.
Когда фигура варвара скрылась за углом, на улице словно из-под земли возникли трое в черных плащах с капюшонами, закрывающими лица.
