укрепила самооценку, без опаски делилась эмоциями, перестала плакать, продвигалась по карьерной лестнице и ценила общение с матерью. На сеансах стала более мягкой, перестала дерзить и высказывать возмущение, будто принимала слова психолога на веру без критического осмысления, держалась более расслабленно и непринужденно, будто сбросила в пропасть тяжелый груз, мешающий двигаться к цели.
Всего лишь за выходные Олеся привела в порядок разум и чувства, отпустила Михаила без сожаления, придя к выводу, что даже если он не имел прямого отношения к Виталине, что почти доказано второстепенными признаками и интуицией, они бы не продержались вместе дольше полугода. Значит, она приняла верное решение и ничуть не жалеет. Нет смысла докапываться до истины – счастливое расставание! Наша жизнь как река с плавными и крутыми поворотами, с бурным и тихим течением. Чтобы держаться на плаву, нужно лишь сохранять срединную траекторию и не биться о берег.
Олеся специально не спрашивала про Михаила, пока Виталина сама не вернулась к закрытой теме.
– Представляешь, он позвонил и предложил пересечься, чтобы объяснить, почему так сложилось между нами?
– И ты согласилась?
– Почему бы и нет?! Теперь я готова, я справлюсь. Привязанность отпала. Он как пустое место. Я не жажду отмщения и унижения. Хочу посмотреть в его глаза и увидеть обыкновенного человека со слабостями. Только не понимаю, почему он захотел извиниться? Разве он такой совестливый? Раньше не замечала. Или оставляет для себя мизерный шанс на сближение?
– Сложно сказать, – хмуро ответила Олеся, почувствовав учащенное сердцебиение. – Видимо, все-таки, совесть проснулась.
– У мужчин такое бывает?
– Ага.
– Удивительно!
А спустя неделю Виталина поделилась подробностями.
– Мы нормально пообщались. Он не подкатывал. Выглядел подавленно и отстраненно, вызывал жалость. Подарил хризантемы и признался, что опасался бурной реакции с моей стороны. Боялся меня?! Я, конечно, бываю чуточку неуравновешенной, но не настолько, чтобы ввязываться в драку. Он явно преувеличивает мою эксцентричность. Я никогда не срывалась даже на публику, а этот герой любовник от страха в штаны наделал! Дико смешно! Мы поболтали от силы минут пятнадцать. Он повторял, как ему было плохо, как не находил себе места, пытался забыться, уезжал из города, но не признался, что я приходила к нему в кошмарных снах. В общем, ему позарез нужно было выговориться, и когда он попросил прощения, объяснил, что к чему, то сразу повеселел, типа очистился. Вот зануда! Я приняла извинения и поставила жирную точку. Нет, скорее, жирный крест! И что-то в нем поменялось. Может, тоже ходил к психологу?
– Вряд ли. Мужчин не затащишь туда под дулом пистолета, – сказала Олеся, догадываясь, кто отчасти виновница перемен.
– Я правильно поступила, выслушав его?
– Сто процентов. Ты молодец.
– Твоя поддержка очень ценна для меня.
– Спасибо. Рада, что получается быть полезной.
Тонкая грань
В дневном стационаре психиатрической клиники хлопот предостаточно. Штатный психотерапевт реабилитационного отделения Борис Иванович Сметанин находился в стенах родного заведения шесть дней в неделю, совмещая психотерапию с суточными дежурствами. Он пытался объять необъятное, но сдавал позиции, последний месяц заметно устал, путал имена персонала, а утром просыпался с радикулитом и предчувствием, что накануне допустил непростительную оплошность в назначениях поступившему пациенту или забыл расписаться в отчетном журнале. В отделении он вел индивидуальные сеансы, а по четвергам проводил открытую психотерапевтическую группу.
Грезив о классической терапии неврозов, Сметанин занимался реабилитацией после психотических приступов, и развивал тренинг коммуникативных навыков, не теряя веры в светлое будущее. В узких кругах его считали своеобразным, но надежным и добросовестным доктором, незыблемо соблюдавшим гиппократовские заветы.
Врачебный стаж Борис вел с должности участкового психиатра, но быстро осознал, что влияние слова весомее лекарственных препаратов. Он залпом перечитывал Ясперса и тяготел к философии Франкла, имея скромную частную практику в свободное от основной занятости время, когда кто-то невзначай находил его по отзывам в сети. В общении с коллегами Борис сплошь и рядом натыкался на непонимание, из-за чего охладел к корпоративным контактам, принял текущее положение и не сопротивлялся системе. Старожилы психиатрии подтрунивали над его гиперактивностью, видя в нем импозантного заводилу, почти дон Кихота в белом халате.
Доктор Сметанин без потерь перенес «темные времена», когда к больничным психотерапевтам относились скептически, не улавливали их пользы или вовсе мешали исполнять прямые обязанности. Повестка дня изменилась в лучшую сторону благодаря обновленной политике министерства. Теперь психотерапевт полноправный член психиатрического сообщества. На революционный перелом мышления понадобилось всего-то несколько лет. Отныне лечащие врачи с удовольствием записывают больных на психотерапию, пропагандируют группы и отправляют к клиническим психологам родственников, экономя драгоценное время. А раньше они извергались ревностью и даже под угрозой лишения премии сопротивлялись психотерапии, тормозя развитие психиатрической службы и снижая годовые показатели статистики.
Борис курировал разношерстный контингент пациентов по принципу «выбирать не приходится!». Не хандрил, не филонил и не признавал поражения, ежедневно доказывая полную состоятельность. В перспективе он собирался отказаться от изматывающих дежурств, но пока вынужденно включался в график по материальным соображениям.
В душе он ощущал стойкую неудовлетворенность, не добиваясь видимых результатов. Психотерапия велась бездумно и галопом по Европам. Навязанные стандарты лечения суживали рамки. Он успевал провести три-четыре сеанса до выписки пациента, догадавшись не сразу, что от него требуют процесс, а не прогресс. Только он не мог с этим согласиться. Тезисы руководства подрывали парадигму гуманистических идеалов. Согласно утвержденным постулатам нужно создать условия, чтобы пациенты всегда были чем-то заняты, посещая сеансы и кружки, а психотерапевт превращался в воспитателя и аниматора.
Когда врачи замечали удрученный настрой Сметанина, то сразу включали опцию взаимной поддержки:
– Ты же видишь, что нельзя вывести из психоза за две недели? Сейчас акцент на амбулаторном звене. Твои больные продолжат реабилитацию в диспансере.
– Сомневаюсь! Они не будут туда ходить. Там и условий-то нет. И никому они особо там не сдались.
– Думаешь, ты один на весь белый свет? Ты зазнался, Боря! Включаешь мессию?
– Хочу добиваться реалистичных целей. Не так уж и много надо.
– А чего ты ждешь? Через месяц, максимум, через три, твои любимчики снова поступят сюда с обострением, и ты возобновишь свое шаманство, а заодно увидишь, насколько помогли «эксклюзивные» тренинги.
Борис терялся и не находил, что ответить. Факты доказывали правоту критиков, но он знал много фактов, когда пациенты излечивались, достигали долгой ремиссии, восстанавливали социальные контакты, возвращались к активной деятельности, устраивались на работу, укрепляли семейные связи, но об этом почему-то не принято говорить.
Здоровый и счастливый человек не придет к врачу, тем более откажется поделиться опытом с теми, кто только начинает собирать себя по частям. Бывшие пациенты
