погружаются в новую жизнь, пытаясь забыть ужасы болезни.
Сметанин не был фанатиком и не строил песочных замков, понимая ограниченность предоставленных возможностей, но не мог закрыть глаза, когда психотерапия творила чудеса. Он пытался уговорить вылеченных счастливчиков выступить в группе или поучаствовать в научной конференции, и иногда удавалось добиться их расположения. К юбилею больницы Борис сделал подробный доклад с наглядными примерами выздоровления, но слушатели не оценили его усилий, списав улучшение состояния пациентов на действие фармакотерапии. Борис получил похвалу и даже подобие признания среди редких единомышленников, понимая, что похожих специалистов в городе слишком мало.
В психотерапевтическом отделении собрались пять врачей и четыре клинических психолога. Борис доверял только одному, считая остальных сезонными приспособленцами. Им требовалась личная терапия, а кому-то даже прием антидепрессантов. Они тянут лямку от аванса до зарплаты, их огонь погас, они не верят в то, чем занимаются, но заполняют ставку, создают видимость усилий и не приносят вреда – вполне достаточно для поддержки психосоциальной реабилитации.
Официально Борис не руководил отделением, подчиняясь легендарному корифею, заставшему лучших психотерапевтов союзных республик. Заведующий уже как лет десять должен отправиться на покой, но почему-то не уходил на пенсию. Кто-то должен занять его место, а желающих не находилось. Большинство врачей вели себя пассивно и незаметно, чтобы их не трогали лишний раз. Борис также не метил на административное кресло, даже не задумываясь о перспективах карьерного роста.
Добрую половину клинических психологов составляли вчерашние выпускники институтов. Они не задерживались дольше года в стационаре, используя отделение как платформу для оттачивания навыков диагностики. Несколько недель они шарахались от больных, находясь в шоке от увиденного, но кое-как приспосабливались и показывали желание развиваться, а спустя полгода выгорали и отлынивали от службы, ссорились в междоусобных баталиях, плели интриги и собирались уволиться, дождавшись отпуска. Врачи относились к ним терпимо, обучали и берегли, что не приносило никаких дивидентов. Только малая доля признанных специалистов вжилась в систему, имея за плечами внушительный опыт. Между прочим, они и портили юных психологов, испытывая парадоксальную ревность и неприятие. Вчерашний студент, полный максимализма и гордости за полученный в потугах диплом, воспринимал в штыки их высокомерное обращение и ретировался без боя. Постоянное обновление кадров стало обыденным явлением для развлечения руководства. Ставки никогда не были заполнены, и двери заведения по-прежнему открыты для альтруистов и искателей острых ощущений.
Нагрузка в клинике планомерно росла. Психотерапевты консультировали в стационаре, не забывая про амбулаторный прием и групповые занятия. За каждым доктором закреплялась отдельная территория, нарушать которую нежелательно, если только очень попросят в силу кадрового дефицита.
Занимаясь поддерживающей психотерапией психотических расстройств, Борис завоевал безусловный авторитет и уважение пациентов. Многие отказывались расходиться, когда он объявлял о завершении занятий, некоторые звонили когда угодно по несущественным поводам, но в период обострения почему-то забывали о карманном докторе и пропадали из поля зрения. Позже Борис находил их в наблюдательной палате, когда вновь заводил историю болезни или корректировал назначения.
Взаимодействие между лечебными звеньями велось согласованно. Психотерапевты не вмешивались в юрисдикцию психиатров, а психиатры отказывались от неуместной критики, с облегчением приняв важность психотерапии под гнетом санкций администрации.
Раз в квартал внутри коллектива возникали жаркие дискуссии о сомнительном смысле их усилий.
– За короткий срок вложить в больных столько информации – непомерная задача! – делилась опустошенная доктор Кирова, многодетная мать и отличница здравоохранения, отмеченная доской почета напротив лекционного зала. – Всего себя вкладываешь, а они через месяц поступают с нуля. Иногда я совершенно не понимаю, чем занимаюсь.
– Значит, что-то не доглядели, – объяснял тучный доктор Сиреев с чуть заметной одышкой. – Или пациент некурабельный, или не взял за себя ответственность, отказался от профилактики и лекарств. И родственники бывают разные. Кому-то самим позарез надо под капельницу. Ты же все прекрасно понимаешь!
– Столько усилий коту под хвост! Перегорела! Считаю дни до отпуска. А не послать ли все к лешему? Сесть бы в частную конторку, но кто пойдет ко мне напрямую? Там свои препоны. Или выдавать справки на права – примитивно, но хоть какой-то толк, и думать не нужно.
– Тебе действительно следует отдохнуть и вплотную заняться здоровьем, – вмешался Борис, заваривая черный чай.
– А как тебе удается сохранять спокойствие? – спросила доктор Кирова с вымученной улыбкой. – Ты так долго держишься в строю и не теряешь самообладания всем на зависть! А я иной раз готова поубивать всех вокруг! Полная безнадега! Как быть? Записаться к тебе на прием?
– Ты сама в состоянии разобраться, – добродушно ответил Борис. – Я тоже устал, но замечаю и ценю, когда что-то получается, когда группа показывает феноменальные реакции, когда наши пациенты расцветают и вновь обретают утраченные эмоции. Я тебе расскажу одну показательную историю: как-то мы проводили занятие в больничном саду, а мимо проходил главный врач. Я был тогда вторым терапевтом, только набирался опыта, а группу вел великий Марат Измайлович! Главврач остановился за кустами, его даже никто не заметил, кроме меня. Он стоял и наблюдал за нами. Светило солнце, и дул приятный ветерок – отличная тогда выдалась погода! Участники с позитивным настроем обсуждали заданную тему, причем откликались даже безнадежные хроники. После занятия он вызвал заведующего и меня на ковер и выразил нам полное доверие, настолько был впечатлен увиденным! Он не предполагал, что наши больные могут остроумно шутить, задорно смеяться и вести продуктивные диалоги. Главрач наглядно убедился в эффективности психотерапии. Но это был не переломный момент. Тогда мы только начинали долбить стену отчуждения с психиатрами, а потом спустились приказы свыше, запустив ломку стереотипов. Ты уловила суть?
– Да, впечатляет! Значит, придется разобраться в себе. Может, я ошиблась с выбором? Осталась бы психиатром на ставке и не задавалась риторическими вопросами.
– Брось! Ты отлично справляешься! Настоящий психиатр всегда психотерапевт. Убедить принимать лекарства – большое искусство, а менять дозировку – вообще мастерство.
– А когда психиатрам общаться с больными? – жаловалась доктор Кирова. – Они завалены картами. Куча бумаг, шею от стола не поднимешь.
– Поэтому мы им в помощь. Бригадный подход. Слышала? Сейчас дела обстоят куда проще, чем пять лет назад. Тебе нужно заняться психотерапией неврозов – более благодарное занятие, но отнимает не меньше, а может, и больше сил. Здесь невротиков днем с огнем, но депрессивных пациентов достаточно. Почему бы не ставить их на ноги? Они обязательно отзовутся и оценят твои вложения!
– А может все-таки вернуться в психиатрию? Там все по алгоритму, а в психотерапии ничего не понятно, даже кажется, что я занимаюсь ерундой.
– Не мне тебя уговаривать, – вздохнул Борис. – По-моему, ты сейчас на своем месте.
…В среду
